Соня слышала, как Рафид говорит с тем или иным рабом на языке последнего. Это не значит, что они получали от матроса‑надсмотрщика какую‑то поблажку, но при этом все равно его по‑своему уважали. Что, впрочем, не мешало Рафиду время от времени пускать в ход плеть.
Интерес служанки знатной госпожи к матросу служил развлечением для гребцов, долгое время не знавших женщин. Они вполголоса обсуждали между собой достоинства и недостатки Мари. Наверное, никогда в жизни девушка не становилась объектом внимания такого количества мужчин.
— Страшненькая она, — со знанием дела говорил один.
— Зато фигурка неплохая. Сисеночки то, что надо. Зубки беленькие… — замечал другой. — Я бы от такой сейчас не отказался.
— Я бы и от самой морской девы сейчас не отказался, будь она хоть с хвостом да с чешуей, — вздохнул другой. — Даже если бы потом мне суждено было погибнуть в морской пучине.
Но говорили они между собой тихо, как привыкли, почти не размыкая губ, чтобы надсмотрщик не заметил да не огрел плетью…
Глава одиннадцатая
Матросы сбросили в воду якорь. Галера вздрогнула и остановилась.
Над морем висела чернильная темнота, только кое‑где виднелись фонари на палубах стоящих на рейде судов. Звуки разносились далеко, и было слышно, как где‑то хохочет женщина и визжит какой‑то мужчина, не иначе удостоенный порки. Далекий начальственный голос покрикивал на кого‑то по‑испански: «Осторожнее, не урони!»
— Не слишком повезло вашему другу, мадемуазель Софи, — шепнула княжне Мари, — смена кончается как раз теперь, и скорее всего капитан отправит сначала нас, а потом уже позаботится о рабах.
— Мари, я, кажется, забыла в каюте свою сумочку, — громко сказала Соня.
Стоящий рядом капитан понимающе кивнул, поглядывая за борт. Матросы как раз спускали лодку на воду.
Мари, переглянувшись с госпожой, метнулась вроде к каюте, но на ходу сменила направление и сбежала вниз. Как раз вовремя. Рабов вели к трапу, в трюм, на самое дно судна, откуда вряд ли кому‑то удалось бы сбежать.
Девушка притаилась за углом, невидимая в темноте, — фонарь в руках одного из матросов освещал только толпу гребцов, понуро бредущих под окриками двух надсмотрщиков. Мари перекрестилась и метнула «звездочку» в того, что шел впереди. Никогда прежде ей не приходилось метать сюрикен в живого человека. Вообще во что‑то движущее. Но, как бы она ни волновалась, рука девушки не дрогнула.
Мужчина пронзительно вскрикнул. Еще один сюрикен вонзился в щеку другого надсмотрщика. То ли от неожиданности, то ли от страха тот упал навзничь, а фонарь в руке оставшегося невредимым матроса задрожал, и он стал беспомощно оглядываться — было непонятно, откуда исходит опасность.
Мари не могла метать сюрикены, как мсье Арно. У того они летали словно рой шмелей. Кроме того, здесь существовала опасность попасть не в того, кого нужно. Но у нее не было ни выбора, ни времени.
Леонид, надо отдать ему должное, живо сообразил, что это именно та суматоха, о которой его предупреждали, пятясь отделился от толпы и через мгновение перевалился за борт.
Мари удовлетворенно кивнула самой себе и легко взбежала наверх. Она едва не столкнулась с матросами, бегущими вниз на крики испуганных надсмотрщиков. Немного постояла, чтобы унять волнение, и подошла к своей госпоже со спокойным, но виноватым лицом.
— Ваше сиятельство, — нарочито подобострастно пролепетала она, — я все обыскала — нигде вашей сумочки нет. Может, вы сунули ее в дорожный мешок?
Она даже сделала вид, что собирается тут же открыть саквояж и искать пропажу.
Вообще‑то сумочки у Сони и не было. Кое‑какие мелочи она хранила в небольшом мешочке со шнурком, который соорудила ей Мари из кусочка бархата. Его она, конечно же, положила в саквояж.
— Мадемуазель Софи, пора идти! — поторопил ее Жан, понявший, что свое дело Мари сделала. — Лодка уже стоит у борта. Никуда ваша сумочка не денется. Даже если останется на судне в укромном уголке, Мустафа‑бей отдаст ее вам в следующий приход в порт.
Это он так шутил.
Капитан судна, как видно, не придавший значения каким‑то там крикам — для этого у него имелись свои люди, улаживающие подобные мелочи, — просто лучился радостью, провожая своих пассажиров. Кажется, тайком он с облегчением вздыхал. И конечно же, согласно кивал. Что за мелочи — сумочка, найдется. Да, в следующий приезд он привезет для госпожи такую сумочку, какой ни у кого из женщин больше не будет. Если только ее сиятельство соблаговолит назвать свой адрес в Барселоне.
Соня сделала вид, что слова капитана не расслышала. Она вовсе не испытывала желания видеть его еще раз.
Мустафа‑бей лично поддержал Соню за локоть, помогая сойти с трапа в лодку. А уже там матросы усадили ее на скамью со всей возможной почтительностью. Знали бы турки, какой вред нанесла им мадемуазель Софи, небось так бы не церемонились!
Но вот пассажиры расселись в лодке. Матросы дружно опустили весла в воду, и челнок стал быстро удаляться от корабля.
Через некоторое время лодка уткнулась в берег, один из матросов выскочил первым и подал руку Соне, Мари и Жану, для которого не сделал исключения. Наверное, матросы считали, что мужчины сухопутные, а тем более аристократы, ни на что не годны. Даже самостоятельно вылезти на берег.
— Счастливого пути! — крикнула вслед морякам Соня, на что один из них неразборчиво буркнул. Потом она повернулась к своим товарищам и спросила: — Ну и как мы теперь будем искать Леонида?
— Надо раздобыть фонарь, — решил Шастейль.
— И чем он нам поможет?
— Мы станем фонарем махать, и спасенный поплывет на огонь.
— А что, если у него просто не хватит сил доплыть до берега? — упавшим голосом вдруг сказала Соня и поежилась от собственного предположения.
— Будем молиться Всевышнему, чтобы сжалился над вашим другом и поддержал его силы.
— С одной стороны, хорошо, что мы пришли в Барселону вечером — в темноте лучше всего удаются побеги…
Соня сказала и смутилась: можно подумать, ей постоянно приходится эти самые побеги организовывать.
— А с другой, — докончила она начатую фразу, — в темноте так легко потеряться. Думаю, в любом случае Леонид станет грести к причалу как к единственному хорошо освещенному месту, так что размахивать фонарем не стоит. Если моряки с галеры продолжают беглеца искать, то человек, размахивающий фонарем, первым привлечет их внимание.
— Вам виднее, ваше сиятельство, — обиделся Шастейль; в последнее время Соня только и делает, что отвергает любые его предложения!
Но потом он подумал, что не должен обижаться на женщину, которая к тому же его верный и проверенный товарищ. Интересно, как бы он отнесся к подобному утверждению, скажи ему кто‑нибудь это каких‑нибудь полгода назад? Женщина — товарищ, а он всегда считал, что такого не может быть!
Они совсем недалеко отошли от причала и остановились на небольшой площади, хорошо освещенной уличными фонарями.
— Предлагаю немного постоять здесь, поговорить. Сделать вид, что наш разговор захватил обоих, — предложила Соня.
— Госпожа!
Видно было, что мысль, пришедшая в голову Мари, не дает ей возможности, соблюдая приличия, стоять и молчать. В конце концов, она Сонина служанка, а не подруга!
— Что ты хочешь сказать? — поинтересовалась та неохотно.
— Если ваш… соотечественник появится из воды в своей арестантской робе, да еще мокрый, он привлечет внимание служителей закона…
— Ты права, — спохватилась Соня; почему она прежде думает о соблюдении этикета, а не о том, что в настоящую минуту жизненно важно?.. — Вот, возьми деньги. Кажется, лавочка напротив все еще открыта и там торгуют одеждой. Купи длинный плащ и больше ничего, об остальном мы подумаем, когда очутимся наконец в особняке, купленном для меня неким доверенным лицом.
Они с Жаном с улыбкой переглянулись.
Мари ушла, а Соня с Шастейлем продолжали стоять на площади, оживленно разговаривая. То есть они говорили и улыбались друг другу, но время от времени кто‑то из них бросал осторожные взгляды по сторонам.
— Мадемуазель Софи! — позвала ее некоторое время спустя Мари.
— Что случилось?
— Он совсем не понимает по‑французски! — с досадой сказала девушка. — Я уж ему и на пальцах объясняла, и по‑всякому.
— Странно, что в портовом городе торговец не говорит на всех языках мира! — фыркнула Соня и предложила: — Сходи, Жан, вместе с Мари. Ведь ты хорошо знаешь испанский язык, а я почти не имела в нем никакой практики.
Едва Шастейль со служанкой отошли, как откуда‑то из‑за дерева Софью окликнули:
— Соня, я здесь!
— Слава Богу! — облегченно вздохнула она, незаметно приближаясь к тому месту, где прятался Разумовский. — Сиди пока, не высовывайся. Мои товарищи пошли в лавку купить что‑нибудь из одежды. Тебя не должны видеть в таких узнаваемых лохмотьях.
— Разве они на что‑то похожи? Разве их может носить обыкновенный человек?
Слышно было, как Разумовский горько усмехается.
— Обыкновенный не может, — согласилась Соня, — а раб вполне может. Или ты думаешь, что капитан «Джангара» тебя не станет искать?
— Ваше сиятельство! — Довольная Мари, как всегда, начала говорить, еще не дойдя до места, где стояла ее госпожа. — Мы нашли как раз такой плащ. И продали нам его совсем недорого. Оказывается, господин граф умеет торговаться, совсем как простолюдин.
— Наверное, потому, что сам недавно был простолюдином, — проговорил вполголоса Шастейль, подойдя к ожидавшей их Соне. — Мари, ты слишком громко говоришь. Если бы кто захотел нас выследить, а тем более узнать наши планы, ему это удалось бы безо всякого труда. Достаточно было лишь послушать вопли вашей служанки.
Мари, собиравшаяся что‑то сказать, осеклась и с тревогой посмотрела на Соню: не рассердила ли она госпожу своей столь явной радостью? А кто бы на ее месте не радовался? После стольких неприятностей они наконец прибыли туда, куда и собирались. Должно быть, у госпожи и в самом деле очень могущественный ангел‑хранитель…