— Дальний, вас не понял. Почему сменили курс?
— Моряк, ты меня затрахал! Помолчи хотя бы минуту!
— Пеликан, ты чего?
— Я в прекрасном настроении. Отвали, не то выключу навигатор!
— Дальний, с вами Первый будет говорить.
— Ну, что еще?
— Первый на связи. Дальний, что у вас происходит?
— Ничего не происходит. Тема закрыта, личный состав обедает.
— Дальний, что за хамство?! Почему пилот не выходит на связь?
— Отдыхает пилот.
— Почему сменили курс? Вас уже ждет борт!
— Мы возвращаемся.
— Куда это вы «возвращаетесь»?! Дайте мне пилота!
— Отстань, полковник.
— Вы меня плохо слышите?
— Мы не закончили дела. Лис жив.
— Как жив? Вы же докладывали, что проверяли…
— Ошибочка вышла. Никто ничего не проверял. Это для тебя, полковник, человека прикончить — что два пальца…
— Дальний, немедленно назад. Это приказ!
— Засунь его себе в жопу. Там мой друг.
— Дальний… Пеликан, ты понимаешь, что тебя ждет?
— Меня уже ничего не ждет. Тебя, кстати, тоже. Подумай об этом, Первый.
33
— Я не чувствую, что стал умнее, братцы! — пожаловался Роберт. Неугомонные птицы ворковали у него на коленях.
— А никто не стал умнее, — еле слышно прохрипел со своей лежанки Гера. — Эта штуковина совсем другие последствия вызывает…
Вот он и высказал то, о чем я думал, не переставая, с тех пор, как Инна снова ушла в круг.
— Молодец, Гера! — как можно бодрее похвалил я. — Я угадать пытался, кто из вас первым сообразит… Роби, просто раз в пять ускорилась реакция, и раз в десять улучшилась память. Всё остальное — это ты сам, только сам.
— Это и страшно, — разглядывая сигаретную пачку, посетовал Боб.
Мне курить совершенно не хотелось, зато я научился без спичек зажигать сигарету. Интересно, что я еще смогу поджечь и на каком расстоянии?
«Мне не легче от того, что я стал такой сообразительный».
Пробитое легкое всё-таки давало о себе знать. Лису легче было общаться с нами молча. Так даже лучше, последнее время он раздражал меня всё сильнее. Сначала я списал это на общую усталость и антипатию, которую во мне вызывал лично Лис. Потом я спросил себя, только ли в этом парне дело, ведь не он один меня злил. Не он один, меня злило в последние часы слишком многое. Несмотря на достаточно широкий круг общения, я никогда раньше не опускался до личных выпадов. Университетские интриги я презирал, эта закулисная возня представлялась мне глупейшим расточительством времени. Безусловно, существовали люди, которых было не за что любить и уважать. Но считать их бездарными тараканами, достойными удара шваброй, я бы раньше не смог. Вот оно что, дело не в Германе, а во мне самом. Что-то во мне менялось, хотел я того или нет. Что-то менялось, и я пока не мог понять, хорошо это или наоборот.
— Но если мы не становимся умнее, то на кой черт все это нужно? — В голосе Кона впервые за время нашего знакомства прозвучала скрытая злоба. — Взять на себя грехи всего мира?
— А кто тебя уговаривал сюда прилетать? — поинтересовался я.
— Нет! — вскочил он. — Это кто тебя уговаривал переться? Я приехал за женой, а ты?
Кошка заворчала.
«Прекратите! — властно сказал Герман. — Мы все здесь потому, что она так хотела, и этого достаточно».
Я мог бы легко утихомирить их обоих — просто выключить, усыпить. Я гораздо лучше умею распоряжаться возможностями разума. На секунду я ужаснулся своим мыслям. Какое-то время мы с Бобом сжимали кулаки. Ладно, Роберт хоть и тупица, но отходчивый, а этот русский боевик еще и командовать лезет! Носимся вокруг него, как няньки, вот и радовался бы, что не оставили помирать в лесу! Опять я закипаю, это неправильно…
— Ладно, — сказал я. — Мы не должны спорить. Роби, помнишь, я рассказывал тебе о Бэтмене?
— А ну тебя! — махнул рукой Боб, усаживаясь обратно.
— Почему людям нужен Бэтмен, Роби? Почему все так любят его?
Боб насупился и не отвечал.
— Извини! — сказал я.
— Ты тоже извини…
— Может быть, потому что Бэтмен один? — предположил я. Злость улетучилась, и мне снова захотелось его обнять. — Может быть, людям проще верить в Бэтмена, чем в Того, кто умер на кресте? Может потому, что герой постоянно рядом? Он не требует молитв, он приходит по первому зову.
Я протянул к ребятам свое тепло; Гера, несмотря на боль, сразу откликнулся, я немедленно ощутил себя выше, разум мой стал глубже, а чувства полнее, как будто мы опять летали вместе. Боб помедлил (он всё еще немного дулся), но потом робко присоединился к нам.
— В том-то и фишка, что Бэтмен один. А еще он всегда знает, как правильно поступить, — примирительно отозвался Кон. — Но к понедельнику-то вокруг будут сплошные бэтмены… Вон идет очередной!
Из круга ковылял разбитной низкорослый индеец в выцветшей, драной мотоциклетной куртке. Две цепи фальшивого золота обматывали загорелую шею, ухо украшала серьга. Мы его еще не видели, но знали, что он придет. Сейчас мы могли предсказать чье-то появление максимум минуты за полторы, но, вероятно, потренировавшись, можно добиться и большего. По крайней мере подойти к костру незамеченным никто бы уже не сумел.
— Я его запомнил, — сказал Кон. — Один из тех байкеров, что остановились возле озера, милях в пятнадцати отсюда.
— Позовем его?
— Он спит на ходу, не стоит…
— Я ему не завидую! — Роберт провожал взглядом нескладную, качающуюся фигуру. — Вот он вернется к своим корешам, и что? Проповедовать начнет? Они его цепью по балде мигом отрезвят!
Мы еще раз посмеялись. Я припомнил совсем недавнее прошлое и убедился, что раньше, до посещения круга, смеялся намного больше. И опять я не смог ответить, нравится мне это открытие, или оно меня пугает. Я отодвинул Инкины кроссовки подальше от огня. Она приходила ненадолго четыре раза, когда не было наплыва рецепторов, и брала нас по очереди с собой. После каждого такого посещения я чувствовал себя всё сильнее. У меня окрепли мышцы, пропали мозоли на ногах, даже кожа на лице разгладилась. Жаль, нет зеркала, наверняка я выгляжу моложе, чем раньше. Я меньше улыбаюсь. Всё реже я вспоминаю о бывшей своей работе, она перестает интересовать меня в той степени, в которой интересовала еще неделю назад. Это удивительно, но в голову приходят задачи совершенно иного масштаба. По сути, проект, который вел Пендельсон, больше напоминал слепое барахтанье и потерял актуальность. Последний раз, когда мы, закрыв глаза, сидели с Инной друг напротив друга, я внезапно решил для себя одну важную задачу. Точнее, я ее не решал, просто она тоже показалась мне лишней и надуманной. Пендельсон мне все уши прожужжал своими набившими оскомину нравоучениями о роли наших опытов для благодарного человечества. Теперь эти идеалистические порывы казались мне пустым набором звуков, вроде воркования птичек, прирученных Бобом. Мир следовало упорядочить, вот и всё. Кстати сказать, конфликтов с полицией почти не наблюдалось. Если вчера еще скандалили, то нынче стояла полная тишина. Весело и в то же время жутковато было смотреть, как ребята в форме спешно организовывали оцепление. Сплошную ограду не поставить, кругом ряды живой колючки и болото.
Когда ночь опустилась, начался настоящий Хэллоуин: летучие мыши, огромные, с котенка размером, так и норовят напиться крови… Но мышки — это не беда, вот когда люди из круга назад пошли, произошли вещи, воистину комичные! Дальше круговой поляны, где мы похоронили старика, солдатики проникнуть не пытались, видимо, их дезинформировали о вредных испарениях или вирусе. Два городка, что за холмом, сначала хотели эвакуировать, но потом некому стало, разбежались «эвакуаторы». И полиции вчера прибыло невероятное количество: по всем дорогам посты, к монументу не прорваться. Несчастные фермеры к полям пешком добирались. Полиция и солдаты арестовали десятка два людей, первыми вышедших из леса. Усадили в машины, а те не сопротивляются, смеются. Часа три отлов продолжался, пока все силовые структуры не оказались сами «заражены». Я подсчитал, что двадцать семь минут нужно, чтобы из гомо вульгарис стать гомо сапиенсом.
Некоторое время я тихо веселился, но потом начали передавать новости, и мурашки по коже забегали. Пока волна не докатилась до Большого Мехико, правительство пыталось скрывать происходящее: журналисты гнут одно, а политиканы отнекиваются. Отнекиваться долго не пришлось, психиатрические клиники быстро заполнились, улицы оказались забиты транспортом, больницы, в которые поступало тысячи вызовов, не успевали принимать пациентов с острыми расстройствами психики.
Еще спустя час про психиатров уже никто и не вспоминал, потому как двери клиник открылись нараспашку и выпустили вполне здоровыми даже тех, кто изучал небо сквозь решетку лет десять. Мы с Коном в связи с этим стали думать, куда девать дебилов и олигофренов. Боб упирал на необратимость врожденных травм, а я брался сам усыплять несчастных, если такую возможность предоставят.
Милая супружеская пара подарила нам портативный телевизор из своего трейлера. То есть не совсем подарила. Мы супругам приказали — они и принесли. Я не сразу понял, что нам подчиняются даже те, кто прошел Инкину «подготовку». Это потом стало ясно, что мы сильнее их. Сильнее и лучше. Иначе и быть не могло, мы ведь тут вторые сутки «дыхание дракона» впитываем.
Взявшись за руки, мы вполне обходились без антенны. То, что я увидел на экране, на целый день отбило у меня аппетит. Несколько растерянных чинуш в перекошенных галстуках пытались сохранять бодрую мину перед толпами репортеров. Остановилось метро. В одной половине храмов службы идут безостановочно, в другой святые отцы, поснимав рясы, принародно каются, а то и проповедуют. Только не внутри, а прямо на площадях. И ладно бы они одни с проповедями выступали, так ведь все кому не лень, на тумбы карабкаются, сколько людей — столько и проповедей.
Полиция раньше всех прочих служб из строя вышла, ей вплотную приходилось разбираться с зачинщиками. Но сперва полицейские воевали, а затем полезли к «хулиганам» брататься. Что меня потрясло, так это тюрьмы. Кое-где охрана оружие побросала, кое-где вообще ворота открыла. И немало уголовников вырвалось наружу, да только далеко не ушло. Боб еще пошутил, что у «горячих» финнов процесс бы на месяцы затянулся, но здесь-то народ дикий: все кричат, орут, тискаются. И дерутся, не без этого. Короче, к одиннадцати вечера столи