— Вы ничего мне не сообщили, просто ничего. — Она выпустила дым, оглянулась в поисках пепельницы, Шерман подвинул декоративную лодочку. — Вы рассказали, как вышли на меня, ну и что? Так или эдак — не все ли равно. О главном вы умолчали. Какие у вас тревожные сведения, что за деятельность российской группы?
— Простите, но это запретная зона.
— Блестяще. И вы хотите, чтобы я вот так выложила вам все, что знаю? То есть поработала на британскую разведку? Если вы меня вербуете, не лучший путь выбрали. Соблазнили бы хоть для начала… И потом, несмотря на ваши заверения, вы мне солгали!
— В чем?
— В том, что вы один. А эта квартира, а ваша машина? Так-таки в одиночку и устраивались, никто не помогал?
— Ника, Ника, — укоризненно произнес Шерман. — Снова вы не следите за буквальным смыслом слов. Я ведь не говорил, что у меня нет связей, контактов. Я говорил, что по некоторым причинам провожу в одиночку оперативные действия. Это разные вещи, вы не находите?
— Ладно. — Ника махнула рукой, и дым завился вокруг ее сигареты. — Это все ерунда. Если вы рассчитываете на меня, вам придется быть откровеннее.
Шерман задумался. Ника в первый раз видела на его лице выражение человека, не знающего, как поступить.
— Вот что, Ника, — вымолвил он наконец. — Пожалуй, я мог бы рискнуть и немного зайти за грань… Но дело в том, что вы мне не поверите.
— Как-нибудь поверю.
— «Как-нибудь» ситуацию не спасет. Возможно, позже, если изменятся обстоятельства… А сейчас я скажу вам только одно — и хотите верьте, хотите нет. Да — попытаемся найти выход вместе, нет — что ж, идите, я вас не удерживаю. Без вашей информации мне будет трудно, и очень, но…
Это «идите, я вас не удерживаю» в значительной степени склонило чашу весов на сторону Шермана. Идите — но куда идти? За стенами этой квартиры — изменившийся до неузнаваемости, страшный мир, где так близко убивают людей, где сама Ника вот-вот может попасть в перекрестье прицела, где не у кого просить помощи и защиты.
— Я слушаю, — сказала она.
— Опасность угрожает не отдельно взятым интересам Англии, России или любой другой страны. Опасность угрожает всему человечеству, она реальна и велика. В шестидесятых годах был Карибский кризис, когда едва не вспыхнула ядерная война. Эта угроза — иного рода, но последствия будут не менее ужасающими.
— Опасность, исходящая от этой российской группы?
— Да.
— Господи, — пробормотала Ника. — Да что же это такое?
— То, о чем я вынужден пока молчать.
— Я вам не верю.
— Почему?
— Потому что настолько серьезные проблемы не решаются в одиночку.
— Чтобы объяснить, мне пришлось бы затронуть сущность угрозы, а как раз этого я не могу.
Ника посмотрела прямо в глаза Джона Шермана, и он не отвел взгляда. Что прочла она там? То, что сказанное — окончательно, никаких дополнений не будет и продолжать разговор на эту тему бессмысленно. Но не только это. Непреклонность, усталость — да… И может быть, мольбу о доверии.
— Хорошо, — сказала Ника. — Я с вами, Джон.
25
Плотина рухнула. Ника и не подозревала, какое непередаваемое чувство легкости она испытает, стоит лишь решиться. Не подозревала она и о том, как сильно нуждается в освобождении от давящего, неподъемного груза. Стараясь не упустить ни малейшей подробности, она поведала Шерману обо всем, что случилось с той минуты, когда вечером двадцатого мая она переступила порог квартиры Бориса Кедрова. Она говорила, наверное, с полчаса или дольше, по нескольку раз возвращалась к одному и тому же — Шерман не перебивал, понимая, что это ей необходимо. Она вынула сложенную бумажку со списком из часов Бориса, расправила на столе. Не умолчала она и о последнем звонке Радецкому, и о письме в прокуратуру. Вот тут Шерман прервал ее.
— Что это было за письмо? — спросил он обеспокоенно.
— Очень короткое. Имена из списка, без тех троих, конечно, предупреждение о готовящихся покушениях, и все. Я поступила неправильно?
— Да нет, почему. Пользы от вашего письма не будет, но и вреда, полагаю, тоже… Впрочем, я думаю, эти убийства на какое-то время прекратятся.
— Прекратятся?
— Из-за нас с вами, — пояснил Шерман. — До сих пор у них все катилось гладко, и вдруг такой прокол. Они не посмеют продолжать как ни в чем не бывало. Постараются разобраться.
— А вы, Джон?
— Что?
— Вы не постарались. Могли бы тряхнуть этих киллеров.
— То есть допросить? Ника, это обычные криминальные торпеды низшего ранга, они знают лишь одного человека из длинной вереницы посредников, да и тот, скорее всего, отдавал приказы по телефону.
— Зато они теперь смогут описать нас, и через ту же вереницу описание дойдет до заказчиков. Почему вы…
Ника испуганно осеклась.
— Почему я не убил их? — спокойно докончил за нее Шерман. — Да потому, что между ними и мной существует разница.
От нахлынувшего стыда Ника не знала, куда девать глаза:
— Простите меня, Джон.
— Ничего, у вас всего-навсего сработал эдакий стереотип суперагента. Хорошо, что он разрушен, мы будем лучше понимать друг друга… А насчет описания… Надеюсь, они толком не разглядели ни вас, ни меня. Что у них есть — красная машина? Сомневаюсь, чтобы хоть один из них запомнил номер, но если запомнил, это им мало чем поможет. Я позаботился о надежном прикрытии с этой стороны.
— «Альфа-Ромео-Джульетта» — редкая марка.
— Она стоит здесь в гараже, а у меня есть еще синяя «хонда».
— А я?
— Вы у меня тоже есть, — улыбнулся Шерман.
— Я не о том! По описанию они без труда меня вычислят, ведь я работаю… Работала у Щербакова.
— Вычислят? Ну и что же?
— Как что?
— Пока вы со мной, они вас не найдут.
— А потом? Я не могу прятаться у вас всю жизнь!
— Потом мы остановим их.
— А если нет?
— Если нет… Тогда боюсь, Ника, никто и нигде на этой планете уже ни от чего не спрячется.
Шерман произнес эту фразу просто, без всякой многозначительной аффектации, и, должно быть, оттого она прозвучала особенно беспощадно.
— Давайте займемся списком, — торопливо предложила Ника, и они склонились над развернутым клочком бумаги.
— Список — это, несомненно, ключ, — сказал Шерман. — Только вот к чему? Ника, вам об этих людях кое-что известно. Как, по-вашему, что их объединяет? Вы, конечно, уже думали об этом?
— Конечно, — кивнула Ника. — О Коломенском ничего нет, а остальные — жители Санкт-Петербурга, молодые люди около тридцати, в прошлом заметных успехов не достигшие и внезапно, стремительно сделавшие карьеру, каждый в своей профессиональной сфере. Долинская, правда, не совсем вписывается в эту схему. Женщина, сорок лет — возраст упоминали в теленовостях, — да и профессия у нее…
— Вы молодец, — похвалил Нику Шерман. — Ну а еще что?
— Еще… Я бы сказала, что карьерный взлет каждого из них непременно связан с информацией… Конкретным пакетом информации. Вот смотрите — Радецкий, его книга, неведомо откуда взявшаяся. Если он ее не украл, значит, небеса ему продиктовали… Незванов — политик, утопивший конкурента. Тоже информация, компромат. Губарев, астрофизик. Сенсационное открытие. Искусствовед Растригин обнаружил рукописи Мусоргского — надо знать, где искать. Щербаков — по слухам, он спихнул прежнего владельца телекомпании, по меньшей мере, приложил руку к разоблачению его незаконных штучек. Этого не сделаешь без доступа к соответствующим документам. Опять плохо вписывается Долинская. Она как будто находила пропавших людей и все такое… Ясновидение. Да, и это — информация, но в случае с До-линской как-то чересчур сложно получается.
— Нет, — возразил Шерман. — Долинская как раз вписывается, и вы совершенно правы во всем. А раз так, дела обстоят много хуже, чем я предполагал. У нас остается совсем мало времени — возможно, несколько дней… А может быть, и их уже нет.
— Что же нам делать? — Ника перевела беспомощный взгляд со списка на непроницаемое, каменно замкнувшееся лицо Шермана.
— Да уж не сидеть сложа руки. — Шерман подбодрил Нику искусственной улыбкой. — Тут есть еще какой-то «Штернбург». Мне ни о чем это не говорит, а вам?
— Тоже, кажется, ничего.
— Кажется?
— Когда впервые Кедров спросил меня о Штерн-бурге, что-то такое вроде бы мелькнуло… Знаете, как это бывает. Что-нибудь вертится в памяти, какое-нибудь имя из прочитанной в детстве книжки, а никак не можешь вспомнить. Мучаешься непонятно зачем, а потом, через неделю, через месяц оно само выскакивает.
— Ника, у нас нет недель и месяцев. Попробуйте вспомнить, устройте мозговой штурм. Откуда вам знакомо это слово? Газета? Книга? Телевидение? Интернет? Радио? Реклама?
— Вот! — крикнула Ника, память ее озарилась яркой вспышкой в ответ на ключевое слово. — Реклама! Точно, я видела рекламу, пресс-релиз туристического бюро. Агентство экстремального туризма «Эверест». Там и упоминался Штернбург, точно… Но вот в каком контексте…
— Не важно, — обрадованно произнес Шерман. — Есть агентство, будет и контекст. Мне нужно идти…
— Куда идти?
— Попытаюсь разузнать о Штернбурге и о Коломенском.
— Где, в такую рань?
— Есть где, — ответил Шерман уклончиво. — Установочные данные на Коломенского Александра Николаевича предположительно таковы: примерно тридцати лет, живет в Санкт-Петербурге, недавно совершил прорыв в профессиональной области, связанный с получением определенной информации… Правильно? Это ваша схема!
— Да, моя… Джон, я пойду с вами. Я не хочу оставаться одна!
— Глупости, — нахмурился Шерман. — Тут вам ничто не угрожает. Я скоро вернусь. Заодно подгоню «хонду»…
— Нет, Джон.
Шерман подошел к Нике вплотную и нежно сжал ее лицо в ладонях.
— Давайте не ссориться. Вы будете помогать мне, а не мешать, ладно? — Он слегка обозначил дружеский поцелуй на ее губах. — Мне придется нелегко, если воевать еще и с вами.
Неожиданно для себя Ника ответила ему порывистым поцелуем, который мог быть и не просто дружеским. Шерман отпустил ее.