Профессор закрыл глаза. Он был сосредоточен, но едва ли спокоен. Он хорошо представлял себе угрозу для собственной психики. Если ему удастся разблокировать память, информация придет к нему не как что-то далекое, почти отвлеченное, как случилось бы в его санкт-петербургской квартире, прослушай он тогда подмененный диск. Это будет взрыв… После посещения Темной Зоны.
Открыв глаза, он опустил пальцы на клавиатуру…
И был взрыв. За колонками цифр, за изящными уравнениями и стройными графиками теснились образы ужаса, воплощались тени совершенных Илларионовым преступлений, метались чудовищные призраки человеческого страдания. И снова тот неотвратимый и отстраненный взгляд ИЗВНЕ… Не ощущение. Безусловная реальность. Искупление — вот слово, которое черными буквами тянулось через лист стремительно заполняющейся памяти профессора. Искупить свою вину, попытаться спасти не себя — других.
Действия Илларионова за компьютером не вызвали чьей-то реакции, по крайней мере очевидной и незамедлительной. Было не до него в связи с приездом Довгера или еще по какой-то причине — профессор мало думал об этом. Он вспомнил, он вернулся, и теперь он совершенно точно знал, что должен сделать.
7
— Ну, разумеется, Комлев, — с горечью сказал Довгер. — Разумеется. Раз уж вы здесь, вы хотите получить все и прямо сейчас.
— Я вовсе не хочу получить все, — возразил Джон Шерман, — тем более прямо сейчас. Пока остановимся на планах лабораторного комплекса.
Они находились в просторном, обставленном скромно и без излишеств кабинете Довгера на уровне М. На столе стояли чашки с превосходным бразильским кофе, в пепельнице дымилась зажженная сигарета Ники. Вполне обыденная картина беседы трех симпатичных друг другу людей — если забыть, что в кармане пиджака серого шерстяного костюма Джона Шермана покоится пистолет «Сан Кинг М-100» (на сей раз без глушителя, ради компактности) и такой же пистолет лежит в кармане свободной куртки, выбранной Никой перед полетом на остров Суханова. Впрочем, Шерман уверял Нику, что надеется обойтись без вооруженных стычек, но… Оба прибыли с оружием. Понятно, что эмиссаров Pay и Фолкмера не посмели обыскивать. По приказу Довгера с ними обращались со всем подобающим пиететом, а кто они такие — главе проекта ведомо…
— Да зачем вам эти планы, для подготовки штурма? — Профессор не мог вложить в свои слова еще больше сарказма. — Я не по доброй воле сотрудничаю с вами, но причина, заставляющая меня…
— Вот-вот, причина, — не дослушав, подчеркнул Шерман. — Хорошо, что вы постоянно помните о ней. Планы у вас только в компьютере или есть и на бумаге? Я имею в виду не инженерно-техническую документацию, а что-то более пригодное для беглого знакомства.
— Есть оба варианта, — со вздохом ответил профессор. — Компьютерный, конечно, удобнее. Там можно включить любые проекции, сечения, легко прослеживаются взаимосвязи между различными частями комплекса…
— Нет, давайте бумаги. Пока мне хочется получить самое общее представление, тогда будет проще и в компьютерных схемах разбираться.
Пробормотав «как прикажете», Довгер открыл сейф и перенес на стол несколько пухлых папок.
— Вот здесь, — он указал на верхнюю папку, — отдельно чертежи каждого уровня, расположение жилых, рабочих и вспомогательных помещений, все очень наглядно.
Шерман кивнул и отложил папку в сторону.
— А вот тут, — Довгер жестом объединил остальные папки, — подробнее и сложнее. Как вы понимаете, жизнь подземного комплекса целиком зависит от систем вентиляции, энергоснабжения, связи, от бесперебойной работы внутренних коммуникаций, да много еще чего. Какая-то мелкая, вроде бы техническая неприятность, скажем, в обычной городской инфраструктуре вызовет временные неудобства. Для нас точно такой же сбой может означать катастрофу… Вот в этих папках и показаны наши системы жизнеобеспечения и все с ними связанное.
— С них и начнем, — решил Шерман. — С вашей помощью мы быстро управимся.
— С моей помощью! Ну да, пара дней… А у меня нет других забот, кроме как втолковывать вам устройство водопровода. Вы не забыли, что имеется и главная задача, ради которой ваши друзья прислали вас сюда?
— Не забыли, — сказал Шерман. — Пары дней не понадобится, я не намерен становиться экспертом. Но кое-что поясните…
Раскладывая на столе чертежи, Довгер продолжал ворчать, и Шерман не останавливал его. Нике припомнилось где-то вычитанное или услышанное ею изречение: «Всегда нужно давать противнику возможность сохранить лицо. Важно только, чтобы при этом он не сохранил больше ничего».
Особенно заинтересовали Шермана вентиляционные шахты. По его просьбе Довгер достал и развернул более подробные схемы.
— На поверхность, — говорил профессор, используя авторучку в качестве указки, — выходят двадцать шесть больших и сорок шесть малых вентиляционных шахт. Большие шахты могут при необходимости — например, в случае крупной аварии — служить и для эвакуации персонала. Каждая из них является стержнем сложной, разветвленной структуры. Как вы видите, над каждым уровнем, или этажом комплекса, исключая верхний, естественно, находится что-то наподобие чердака, жилые и рабочие уровни прослоены техническими. Помимо систем вентиляции там расположены емкости для воды, резервные генераторы, дренажные коммуникации, распределительные узлы кабельных сетей, а также…
Его прервал телефонный звонок. Профессор снял трубку, но Шерман глазами указал на устройство громкой связи. После секундного замешательства профессор включил его.
— Довгер у телефона.
— Виктор Генрихович, — послышалось из динамика, — срочный вызов по первой линии.
— Иду. — Профессор вернул трубку на аппарат и щелкнул тумблером.
— Что за первая линия? — спросил Шерман.
— Санкт-Петербург. Немногие имеют право пользоваться первой линией, да кроме них и техников, никто и не знает о ее существовании.
— А нельзя ли переключить разговор сюда?
— Нет, мне придется подняться в комнату специальной связи. По первой линии ведутся порой беседы, не предназначенные для посторонних ушей, и мы вынуждены заботиться о секретности.
— Мы пойдем с вами, — заявила Ника. Шерман метнул в ее сторону суровый взгляд, но кивком подтвердил ее требование.
— Это невозможно. Вас туда просто не пустят. Никого не пустят, кроме меня.
— Даже по вашему приказу? — осведомился Шерман.
— По моему приказу, конечно, пустят… Но вы здесь и так на особом положении. А если вы будете сопровождать меня везде вплоть до туалета, да я еще начну отменять ради вас установленные порядки…
— Вы тут главный, — сказала Ника.
— Да, но я тут не один. И вам, и мне невыгодно привлекать внимание к вашей миссии. Это может выйти боком… Да и в чем, собственно, дело? Вызов по первой линии — не ахти какое из ряда вон событие.
— Ладно. — Шерман махнул рукой. — Вернетесь и расскажете.
— Может быть, — холодно произнес Довгер, — вам стоит ввести утренние аудиенции, на которых я буду докладывать вам о каждом своем шаге?
— Может быть. Это смотря какие шаги…
Уничтожающе взглянув на Шермана, Довгер вышел.
— Зря ты не настоял, — проговорила Ника. — Мало ли что…
— Да ведь он в принципе прав. Нам неплохо бы сидеть тут потише, пока я не сделаю то, ради чего мы сюда приехали…
— А кстати, из-за чего мы сюда приехали? — Ника прищурилась, закуривая новую сигарету.
Шерман отодвинул лежавший перед ним чертеж:
— Послушай…
— Что «послушай»? Не пора ли тебе быть более откровенным со мной? Я просила тебя рассказать о проекте «Мельница», просила рассказать о цели нашей поездки и что получила?
— Просто я еще не решил…
— Ну да? В постели ты был намного решительнее.
— Во-первых, все сказанное в этом кабинете наверняка записывается на пленку…
— Не думаю, раз Довгер так с нами говорил. Если записывается, то самим Довгером или теми его людьми, кто в курсе. И что такого неизвестного им о проекте «Мельница» ты мог бы мне сообщить?
— Ничего, но… Чем меньше разговоров…
— Здесь? Ну пусть… А раньше? Как надоели эти тайны мадридского двора, в которых ни для кого, кроме меня, нет никаких тайн!
— Я беспокоюсь только о тебе. Есть вещи, которые…
— Которые не надо знать легкомысленным, болтливым девчонкам?
— Перестань. Вещи, которые лучше бы никому на Земле не знать…
«Кроме тебя, великого и неповторимого», — собиралась уже съязвить Ника, но эти слова так и не были произнесены. Они остались несказанными, потому что Нику поразила искренняя, глубинная боль, прозвучавшая в голосе Шермана.
8
Диана вытащила видеокассету из плеера так брезгливо, будто держала дохлую крысу, и с отвращением швырнула на стол.
— Какая тоска, — по-немецки пожаловалась она Фолкмеру. — От этой подводной жизни я лишусь рассудка.
— Вам ли плакать? — невесело усмехнулся тот. — Вам доставляют все, что вы заказываете: кассеты, диски, книги, журналы, деликатесы, шампанское… А вскоре вас ждет свобода.
К наружной стене комнаты или каюты, где перебрасывались репликами Диана и Фолкмер, был притиснут узенький диванчик, не шире спальной полки в вагоне поезда дальнего следования. Присев на его край, Диана втолкнула в плеер новую кассету. Под романтические рулады саксофона Кении Джи на экране сменялись восхитительные ландшафты видового фильма «Наша планета Земля».
— Скажите мне, Йохан, — задумчиво произнесла Диана, глядя на проплывающие кадры горных вершин, — вот сейчас, когда все ваши планы рухнули…
— Вы уверены, что они рухнули? — живо отреагировал Фолкмер.
— Ну, ведь этот загадочный англичанин…
— А почему вы решили, что он англичанин?
— Он назвался Джоном Шерманом. Англичанин или американец, но я стою за англичанина. В его внешности, манере держаться есть что-то такое… лондонское.
— Лондонское! — повторил Фолкмер так, словно услышал о Лондоне впервые в жизни. — Англичанин, который владеет немецким лучше меня, а русским, подозреваю, не хуже вас…