– Так точно. Круть! – Гектор состроил виноватую мину. – Ты человек основательный, глубокомысленный. Твой шеф Геню-цыгана упомянул, сам-то, отец, наверняка в курсе тех давних событий, а? Мы не из праздного интереса, понимаешь? Книга – прикрытие. – Он наклонился к скотнику и шепнул доверительно: – Дело уголовное поднято из архива.
– Возобновляют производство, что ли? – насторожился скотник.
Катя слушала внимательно: Гектор Шлемоблещущий в своем репертуаре, но он попал в яблочко – старик не обычный скотник. Лексика, им употребляемая, весьма красноречива. И привычка властно пресекать поступки, кажущиеся ему нарушением общественного порядка. Но кто же он – Милон Поклоныч?
– Молока-творога взяли, а яйца свежие вам нужны? – неожиданно сменил тему скотник. – С грядок овощи, зелень?
– Мы бы охотно купили. – Катя не понимала, куда он клонит, но шла ему навстречу. Вдруг он торгует овощами со своего огорода?
– Тогда махните к гражданке Харитовой Антонине. Ее все здесь Улитой кличут, – нейтральным тоном посоветовал скотник. – У нее куры-несушки, яйца она продает и с грядок-парников своих кормится. От пристани последний участок со стороны поля. Найдете. Она ж на Геню-цыгана тогда в доме ведьмы первая наткнулась. Только не верьте ей насчет ведьмы-колдовки. Брехня все злая. Мамаша Гени Елисеева пусть и цыганского рода-племени была, а человек здравомыслящий. В Тарусе при музее хором руководила, сама соловьем пела. А на картах местным гадала, они ж, дураки, всему верят. Шастали к ней в лес на Кручу: «Раскинь да раскинь колоду».
– Намек прозрачный ясен. – Гектор улыбнулся. – Мы с женой сейчас прямо к Улите нагрянем.
– Карпов у нее вроде снова дома ошивается, – проскрипел Милон Поклоныч. – Где-то носило его – и вдруг опять к бывшей зазнобе приперся. И его расспросите. Они тогда вместе с гражданином Савельевым, подельником, мальца нашли. Сына Гени. Савельев-то помер от рака, а Карпов – Карп – живехонек. Вдруг он, алкаш, тоже… того… зажурчит насчет мальца, если, конечно, во вменяемом виде, а не зюзя-зюзей. Все, пока! Меня буренки наши ждут.
И скотник повернулся к ним спиной весьма демонстративно. У Кати в тот миг возникло стойкое ощущение: их с Гектором, приезжих, чужих, словно сбагривают с рук. Сначала фермер, затем скотник… Вроде не отшивают, рассказывают понемногу интересные и важные факты, но отфутболивают: фермер – к скотнику, тот – к некой Улите с Карповым.
– Восьмибратов – фамилия нашего производителя сыра «Комте», – известил ее Гектор, когда они по навигатору искали кукуевскую пристань – ориентир.
– Он нам не представлялся, откуда ты узнал его фамилию? Два звонка, три мейла твои? – Катя лучилась любопытством.
– Даже не потребовалось дергать источники, – скромно пожал плечами Гектор. – На стене у них реклама, на плакате ссылка на сайт. Я глянул, когда ты выбирала молочку. На сайте их продукция. И сыр «Комте». А в пояснении к продукту указан производитель «Экоферма Восьмибратов И. П. и сыновья». И еще: «батяня» Минотавра – мент бывший.
– Мне его лексикон показался странным для скотника. Гек, а ты почему его полицейским счел?
– Шестерка[8]. Он меня тоже просек. Наверняка служил на малой должности. Либо сошка-опер, либо участковый. Сейчас на пенсии. Не ясно лишь, с чего он вдруг в скотники подался на ферму. Для бывшего представителя власти «на деревне» – явное понижение статуса.
– А что в коробке, Гек? – тихонько спросила Катя.
Большой картонный контейнер Гектор забрал по пути в постамате на Татарской улице, когда они лишь начинали свое путешествие в Кукуев. И контейнер не давал Кате покоя своим таинственным содержимым. У постамата Гектор лаконично нарек контейнер «сюрпризом», а затем Катя отвлеклась и забыла о нем. Но когда сумку-холодильник грузили в багажник, контейнер вновь бросился ей в глаза.
Гектор притормозил, обернулся, легко поднял одной рукой увесистый контейнер с заднего сиденья, оторвал крышку. Внутри – ларчики с секретом – еще три коробки: большая и две поменьше. Катя сдвинула крышку большой: мужские черные резиновые сапоги. Во второй – женские резиновые сапоги изумрудного цвета. Упс!
– Деревня. Хлябь. – Гектор, улыбаясь, кивнул в окно внедорожника. Асфальт фермерской бетонки давно закончился, и они месили грязь по разбитому проселку. – Боты – сила!
Катя рассматривала зеленые «боты». Покосилась на свои мягкие замшевые мокасины, в них она надеялась не натереть ноги во время путешествия. Открыла крышку третьей коробки – ярко-красной, круглой. Клубника в шоколаде, видимо-невидимо. Обожаемые Катей конфеты.
– Избушка Харитовой прямо по курсу, – объявил Гектор.
Возле раскисшей от дождей сельской дороги обитала Улита. Дальше – распаханное поле. Еще дальше – Ока и пристань.
Глава 10Недомолвки
– А вы у меня уж вторые за сегодня покупатели! Днем-то женщина на машине приехала яблочков моих купить медовых, сладких. Этакая курва… то есть модница на серебристой машине. Немолодая… но уж разодетая… в кожанке, в джинсах да в кепке американской с козырьком. А перед вами парень на мотоцикле-грохоталке тоже остановился у лавочки моей за забором. Я с крыльца спешу: думала, и он покупатель. А он вдруг газанул – и прочь. Может, ведро мое украсть хотел?
Улита в первую их встречу показалась Кате просто болтливой пожилой деревенской теткой, с обветренным красным лицом в прожилках, крупными рабочими руками. Одета она была в замызганную куртку и обвисшие на широком заду спортивные штаны с лампасами. Рысьим взглядом она «шарила» по незнакомцам, постучавшимся в ее калитку. Домишко ее напомнил Кате дом бакенщика из рассказа Симуры: вросшая в землю деревенская изба в три окошка с резными наличниками, выкрашенная голубой краской. Ветхая и требующая ремонта. Починкой занимался хилый, на вид испитой мужичок в брезентовой куртке и кепке, он заделывал в штакетнике здоровенную дыру на углу участка. У запертой калитки по сельскому обычаю – лавочка. На ней выставлено ведро, полное мелких яблок с червоточинами.
– Наверняка Карпов, – шепнул Кате Гектор, заметив незнакомца у штакетника, когда они вышли из внедорожника.
– Здравствуйте, нас с фермы в Лушево специально к вам послали за овощами и свежими яйцами – вы вроде продаете, – объявила Катя хозяйке голубой избы. Двигалась та, не отрывая подошв бот от земли, плавно, будто ползла или плыла среди грядок, парников и вскопанной земли.
– Ктой-то послал вас ко мне? За кого мне свечку в церкви в благодарность ставить? – прищурилась Улита, оценивающе зыркая своим рысьим взором на черный внедорожник, замшевую куртку Кати и коричневый пиджак Гектора, надетый поверх серого худи с капюшоном.
– Некто Милон Поклоныч, хозяйка, – отрапортовал Гектор.
– Не подох еще… то есть старый все коровам хвосты крутит… Ой, да вы за яйцами ко мне! – Улита, оборвав первые две фразы, предательски сорвавшиеся с ее губ после обещания «поставить свечку», всплеснула руками – сама подобно курице-наседке – и зачастила насчет «вторых за сегодня покупателей».
– Урожай ваш приобретем. – Гектор с высоты своего роста обаятельно ей улыбнулся. – А поведаете нам, как нашли труп Гени-цыгана одиннадцать лет назад, заплатим за урожай двойную цену.
Мужик в кепке бросил стучать молотком по штакетнику и направился к ним.
– Проходите на участок. Яйца я вам отберу у несушек моих. – Улита распахнула калитку.
– Вы Карпов? – Гектор обратился к испитому типу. – Слыхали мы с женой, именно вы с Савельевым обнаружили тогда и пацана, сына Гени-цыгана. Не поделитесь воспоминаниями?
– Вроде не менты вы, а чо столько вопросов-то сразу? Шибко крутой, да? Да ты кто вообще есть? – хмыкнул Карпов, от него за версту несло перегаром. – Савка давно покойник. И мне кака така надобность языком трепать? Чо ты у меня купишь взамен, крутой? Я не батрачу, огородов не сажаю.
– Карп, а ты потрепись с нами по-свойски, никто ж не услышит. – Гектор дружелюбно начал его искушать. – Уплату я обеспечу. Самой твердой валютой.
Он вернулся к «Гелендвагену», открыл багажник и достал из своего армейского баула (в нем он возил немало вещей – от навороченных гаджетов, ноутбука до боксерских перчаток) непочатую бутылку водки. Катя знала: Гектор всегда возит с собой водку – ею он вместо антисептика обрабатывает ссадины и раны, порой прикладывается к бутылке в горький час и частенько расплачивается водкой с разными забулдыгами за оказанные ими услуги. При виде водки Карпов изменился в лице.
– Слеза, – просипел он. – А чо мне скрывать про цыганское отродье? Дело давнее, похеренное. Ну да, с Савкой мы тогда в июле вечером на него случайно наткнулись. Брел он по просеке. А мы навстречу. Увидели его, остолбенели.
– Почему? – спросила Катя.
– В крови засохшей изгваздался. Малец, а кровищи на нем! – Карпов присвистнул. – Мы с Савкой, зачем шли, в момент забыли. Решили сначала: тачка его сбила. Кинулись к нему. Начали тормошить. Спрашиваем: «Что с тобой? Авария?» А он ни гу-гу. И вроде не раненый, целехонький. Чумазый, грязный, в крови, и одежка на нем сырая. Ливень хлестал намедни и с утреца тогда тоже, к вечеру распогодилось… В волосенках у мальца – хвоя, трава, то ли в лесу под корягой спал, то ли под елкой от людей ховался. Волчонок сущий!
– Но потом он вам что-то сказал на дороге? – продолжила Катя.
– Ни словечком не обмолвился. Пялился дико и вдруг начал вырываться и орать благим матом. Истерить. Мимо грузовик проехал, водила едва шею не свернул на нас, однако не остановился. Мы с Савкой сдрейфили: еще пришьют нам волчонка окровавленного. Мол, это вы ему вред причинили. Начали мы метаться, останавливать транспорт. Трактор с фермы подвез нас в Кукуев до опорного пункта. Прикатили мы на тракторе в сумерках, а участковый тогдашний Милонопоклонов опорный пункт на висячий замок уж закрывает и к своему мотоциклу с коляской. Он в тот день на пенсию вышел, ехал в район ключи сдавать. И вдруг мы с пацаном! Он сам не стал вникать – позвонил в район. Нам всем запретил опорный пункт покидать, сидели мы в тамбуре. Явился к нам опер из района. Он всем и занялся.