– Точно? Охота переночевать здесь? – спросил Гектор.
– Мне надо разобраться. Подумать.
– Вольному воля. – Гектор внимательно его изучал. – Генератор включишь. Может, он еще пашет. Я тебе сейчас бензина солью. Поделимся топливом с тобой.
– А здесь хранились свечи.
Симура сомнамбулой шагнул к «стенке», секунду колебался, выдвинул ящик серванта и… достал толстую белую оплывшую свечу. Он уставился на нее, будто не веря, а затем разжал пальцы, и свеча шлепнулась на пол.
Он вышел на крыльцо их проводить. Гектор вел Катю через проход в зарослях. Они уже потеряли Симуру из вида во тьме, но знали: он смотрит им вслед. Они почти физически оба ощущали его пристальный взгляд.
– Катя, твои впечатления? Позарез надо мне тебя послушать, – объявил в машине Гектор, включая зажигание.
– А у меня нет слов, Гек, – честно призналась Катя. – Он свой собственный дом не узнал!
– Прикинулся идиотом? Разыграл нас? – Гектор вырулил на лесную колею в темноте.
– Я не знаю. Гек, ты видел его лицо? Разве он гениальный актер? Он обычный двадцатилетний студент.
– Не обычный. Подозреваемый в убийстве.
Катя молчала. Муж ждал от нее комментариев, выводов, догадок, предположений. А она пока не в силах даже описать свои эмоции и ощущения от посещения дома ведьмы. Они вновь мчались сквозь лес. И он не отпускал их. Гнался за ними по пятам. Лишал их покоя и способности правильно оценивать скрытое в его чаще, за хвойным пологом.
– Парадокс, Гек, – молвила Катя, глядя во тьму. – Если Серафим – убийца отца, мы с тобой выступаем на его стороне. Против всех. Против града Кукуева.
Гектор резко повернул голову к ней:
– Убийца… А мы… ты на его стороне. Катя, ты целиком и полностью на стороне убийцы. Случалось и прежде, а?
Он не отрывал глаз от нее. Сразу забыв про Кукуев, лес, тьму. Катя поняла, о чем ее муж думает сейчас. Совсем не о тайнах дома ведьмы…
И она уже отринула их от себя.
Вспомнила иное. Гораздо более важное для них с Гектором.
Их долгий разговор после возвращения из клиники.
Гектор тогда рассказал ей все. О годах скитаний по Кавказу, Ближнему Востоку, Сирии… О командировках, боях с террористами, поисках тех, кто покалечил его под сенью горы Тебулосмта. О возмездии каждому из своего личного списка приговоренных к ликвидации. Отмщение…
Водку он больше не пил. Говорил, потом умолкал надолго, вспоминая детали… Задыхался…
Катя слушала его, не перебивая. Не задавала вопросов, ждала, когда его голос срывался и он гасил в себе всколыхнувшуюся внутри ненависть, давил глухие рыдания, рвавшиеся наружу… Катя лишь крепко, очень крепко обнимала его, защищая – от себя самого. От разрушительной жестокой памяти, от угрызений совести… Всем своим существом она делила с ним его боль.
Никто, никто в целом свете не видел таким полковника Гектора Игоревича Борщова-Петровского. Ни враги, ни знакомцы во всех уголках Востока… Друзей-то он не имел… Лишь Катя знала его, своего мужа, настоящим… истинным Гектором из Трои.
Он умолк. А она открыла ему без утайки свое сокровенное – самый страшный день в жизни, когда сидела в заложниках в оружейной комнате и ждала неминуемой смерти – либо от того, кто ее захватил в заложники, либо от своих же коллег из полиции. Спецназ ведь готовился закачать в оружейный бункер спецсредство, газ, не рискуя открытым штурмом. А с газом – рулетка: либо откачают потом в реанимации, либо – конец. Катя, в отличие от мужа, во время исповеди не могла сдержать рыданий, признаваясь Гектору в животном ужасе, испытанном тогда. Никто ведь не собирался ее вызволять, отбивать у преступника в опасной схватке. Все стремились быстро прикончить его газом и отрапортовать, сведя к нулю собственные минусы и просчеты, не боясь в случае невезения пожертвовать жизнью сотрудницы пресс-службы. И Катя, давясь слезами, шептала Гектору:
– Именно тогда что-то сломалось у меня внутри. Глаза мои открылись на происходящее. Я поняла: мне не на кого надеяться. А потом я встретила тебя. И лишь один ты, Гек, поставил ради меня жизнь на карту, закрыл меня собой во время взрыва в Жаворонках, поймав осколок…
И она поцеловала его шрам от осколка.
А потом спросила его:
– Значит, ты всех прикончил, кто истязал тебя?
– Да, – ответил Гектор.
– Или кто-то живой остался?
– А что? – Он смотрел на нее пристально. И печально.
– Я подумала: если некто скрылся, заполз в щель в Катаре, в Иордании, Кувейте… Мы с тобой в Турцию отправляемся, в Трою, а могли бы вместо нее заняться поисками. Продадим нашу квартиру на Фрунзенской, мою бывшую. Деньги потратим на возмездие. Террорист, чеченец, знает тебя, а меня – нет. Я тебе помогу достать змею из норы.
– Катя, я тебя не узнаю, – прошептал Гектор, целуя ее губы.
– Я больше не служу в полиции. Мы с тобой теперь единое целое.
– Даже если бы кто-то из них остался, – ответил ей Гектор тогда, – я бы никогда не допустил твоего участия. Мои дела есть мои дела. Но никого больше нет. С последним я расквитался за месяц до нашей с тобой встречи в Староказарменске. Я работал в Конторе в 66-м отделе, но слух клубился: последнего из моего списка засекли в оазисе на границе Ирака с Ираном. И я подписал очередной «сирийский контракт» на полтора месяца. Грохнул игиловца, командира отряда в Ракке, – это входило в мой контракт, а затем уже сам, один, перешел сирийскую границу и рванул на машине к оазису.
Гектор тогда умолк. Перед его глазами всплыла незабываемая страшная картина. Гребень песчаного бархана. Пустыня. До границы с Ираном – десять километров. Внизу – его арендованный джип, простреленный в пяти местах. А они с Шамилем, чеченцем, бывшим боевиком, на бархане. Оба в крови. Гектор захватил его в оазисе, на женской половине дома, где тот прятался, прикончив его охранников. Шамиль в схватке исполосовал его кинжалом – прадедовским, знаменитым, им он не раз хвалился на камеру, перерезая горло захваченным в плен… Гектор сломал ему обе ноги и обезоружил. Всадил его кинжал ему в грудь. На гребне бархана он сидел и смотрел на умирающего врага. А тот, изрыгая проклятия, хрипел: «Я ж тогда в ущелье вставил тебе катетер и прижег твою рану в паху факелом! Этим я тебя спас, ты бы кровью истек! Факелом издревле всегда прижигали подобных тебе! Даже в султанском гареме. А после я поднял тебя на ноги! Погнал, заставил идти! Если бы не я, ты бы подох. А я подарил тебе жизнь! Всевышний не простит тебе моей смерти! У меня тоже больной старый отец, кто о нем позаботится? У меня шесть жен и пятнадцать детей! Ты меня выследил, победил, а теперь спаси! Я жить хочу! Отвези меня к врачу через границу! Пес! Гяур! Ibn Zana![9] Полуевнух!!»
По холеной бороде Шамиля текла слюна, смешиваясь с удом и розовым маслом. Он орал и царапал песок. Гектор наклонился и… выдернул кинжал. Шамиль испустил дух.
– Гештальт мой закрыт, – объявил Гектор Кате. – Теперь мы с тобой едины. И порядок у нас следующий: тебе все целиком, без остатка. И вся моя кровь до последней капли – тебе. А ты – что сама мне подаришь, тем и счастлив буду. Даже когда ты на меня просто глядишь… у меня сердце заходится.
– Нет, Гек, порядок у нас другой, – твердо возразила тогда Катя. – И тебе все целиком. Без остатка. Ты мой муж. Я с тобой – во всем. Везде. И до конца.
Погрузившись мысленно в тот их знаковый разговор, Катя полностью отрешилась от Кукуева, сосредоточилась на муже.
Гектор остановился.
Она увидела место, выбранное им «сюрпризом» для их проживания.
И у нее захватило дух!
Глава 14Бабка
На следующее утро Катя и Гектор на встречу с Раисой Бодаевой, бабкой Симуры, опоздали. Гектор гнал на большой скорости по навигатору. С поворота на Птичий мыс они заметили съехавших с дороги на песчаный пляж мотоциклиста и вишневый кроссовер. Симура беседовал с женщиной в деловом костюме. Их фигуры выделялись на фоне пустынного пляжа, реки и хмурого осеннего неба.
Катя подумала: окрестности словно в их с Гектором «локации», куда они добрались вчера вечером. Пейзажи, исполненные одиночества, величия и красоты… Но пляж Птичьего мыса принадлежит экооотелю, в летние месяцы он переполнен отдыхающими. А в поле за поворотом к нему вдалеке маячат мрачные фабричные строения.
Вчера на КПП охраны экоотеля Гектор забрал ключи, и они свернули на безлюдную бетонку, освещенную редкими фонарями. В излучине Оки, в плавном изгибе ее русла образовался полуостров с широкими заливными лугами. Здесь располагались «скандинавские» коттеджи на большом удалении друг от друга. Два предназначались для компаний, а третий, самый дальний, – для пар, ищущих уединения. Вид, открывавшийся с веранды коттеджа и из панорамного окна (одна стена дома представляла собой сплошное стекло), даже ночью заставил Катю замереть от восторга. Осенняя луна плыла среди туч, освещая заливной луг, полого спускавшийся к Оке. В черной воде – яркая лунная дорога… Ширь, простор, воля… Словно они с Гектором одни в целом свете, затерянные среди луговых трав на бескрайних речных берегах…
«Скандинавские» коттеджи в прежние благодатные времена заказывали в Швеции со всем оборудованием – от душевой кабины до электроплитки и посудомойки на небольшой кухне. Бытовая техника хоть и не новая, но работала исправно. Помимо кухни в коттедже была спальня с окном во всю стену, а в ней электрокамин да широкая кровать. «Нам больше с тобой ничего и не надо», – хрипло прошептал Гектор, сбрасывая пиджак, сдергивая через голову худи, заключая Катю в объятия. И сразу они обо всем забыли. Даже об ужине, а столько ведь накупили. Уже в постели среди ночи, ощущая волчий голод, решили все же поесть – обошлись творогом да бутербродами с маслом. Заснули в третьем часу…
– День добрый, мы Борщовы-Петровские. Моя жена Катя. Я – Гектор. Ваш внук, наверное, уже поставил вас в известность о нас и о наших общих делах, – представился Гектор Раисе Бодаевой, когда они подъехали на пляж Птичьего мыса.