ответила Раиса. – И зампрокурора Гурмыжская. Она взяла дело под личный контроль. Она со мной долго беседовала… И потом вызывала меня к себе. Нас с Аксиньей к Серафиму какое-то время не допускали.
– Они оба до сих пор служат в органах?
– Зампрокурора Гурмыжская умерла десять лет назад. Кстати, следователь тоже потом скончался, говорят, от цирроза печени. А майор Буланов живой. – Раиса помолчала. – Его уволили из полиции.
– За что? – Гектор вновь заинтересовался.
– И его по состоянию здоровья. В Кукуеве болтают: Леху Буланова боженька наказал. Уж за какие грехи… Живет он отшельником в доме покойной мамаши, никому не нужный и всеми забытый. Вы и Буланова навестите? Его «фазенда» за картофельным полем, он поставил себе незаконно дорожный знак: «Кролики на продажу». Именно он раскрыл обстоятельства смерти Геннадия столь быстро. Ему мой внук лично сознался в убийстве. Все в протоколы они записали. Чистосердечное признание…
Раиса Бодаева провела по лицу рукой, будто смахивая невидимую паутину.
– Буланов мне тогда: «Пацан – законченный подонок. Ваш внук – опасный преступник, психопат! – воскликнула она сипло. – Но в тюрьму его никто не посадит по малолетству. О чем я, майор угро, дико сожалею». Я сидела перед ним ни жива ни мертва. Сердце мое разрывалось. Вам Серафим наговорил с три короба, да? Вы ему верите?
– Мы разбираемся. Стараемся вникнуть в ситуацию. Да, считайте, мы с мужем верим и… помогаем ему. – Катя пыталась излучать оптимизм, но и ее голос дрогнул.
– Убийце? – Раиса глянула на нее. – Вознамерился стать беленьким внучок, пушистым и добрым?
– Разве вам бы самой не хотелось установить правду – виновен он или нет?
– Мы с дочерью одиннадцать лет жили с клеймом «родня Волчонка». Его ведь Волчонком в Кукуеве с тех пор прозвали.
– А еще «отродьем», – перебил ее Гектор. – Кукуев-град слишком щедр на кликухи. Сыплются они на нас словно из рога изобилия. Внук – Волчонок, бабка его по отцу – Ведьма, зять ваш и по совместительству бывший амант – Генка-цыган. Прежний здешний участковый – Милон Поклоныч.
– А еще есть Тиграша… Таранька Носатый у нас, – криво усмехнулась Раиса Бодаева. – Тигран Таранян. А меня за глаза люди окрестили Фабрикантшей. А у меня не фабрика, всего-то цех по производству упаковки – даже не средний, мелкий бизнес.
– Слышали мы с женой от Серафима, у вас на производстве проблемы, – опять с непередаваемой сочувственной миной заметил Гектор.
– Линия полетела на… Автоматизированная, – по-простецки выругалась Раиса. – Хоть плачь, хоть рыдай. Цех встал. Мы в полной, извините, «ж».
– Цех перешел к вам во владение после гибели Елисеева? – Катя подобный же вопрос задавала и фермеру Восьмибратову.
– Я цех через полгода после смерти Геннадия сначала арендовала у Тиграна Тараняна. К нему все елисеевское в руки само приплыло, движимое и недвижимое: предприятия, уставной капитал. Через год я вложила прибыли и кредиты в покупку цеха. С него мы с Геной начинали бизнес когда-то. Еще выбирали: выгоднее запустить цех колбасный либо упаковочный? Выбрали вместе упаковку. Я всю жизнь в цеху. Развивала производство, налаживала контакты с торговыми сетями, базами, ритейлом. Решила после смерти Геннадия сама остаться у руля. Но я выкупила цех у Тиграна в кредит. И выплачивала его девять лет. По иронии судьбы, цех стал окончательно моим, начал приносить живые деньги – и одновременно по закону подлости сломалась голландская автоматика в цеху. Поставок сейчас ни фига нет. Запчастей тоже нет. Закупать где-то новую линию… Колоссальные расходы и катастрофические убытки. Мы рискуем вообще схлопнуться к зиме.
– А с чего компаньон Елисеева загреб весь бизнес себе целиком? – удивился Гектор.
– У них имелось соглашение: не допускать дробления и не привлекать третьих лиц – совладельцев. А еще под занавес Геннадий крупно задолжал Тиграну. Он приобретал недвижимость в Москве, квартиры, брал кредиты, тратил много. У них же с Тиграном не концерн – скромное предприятие по производству торговых павильонов было, цех да ферма убыточная тогда. Дочь моя, оставшись по закону вдовой Геннадия, в результате ни крохи из его бизнеса не получила. Цех я арендовала и выкупила с огромным трудом. Это не наследство. Он мне потом и слезами достался.
– Вашему внуку отец отписал все квартиры в Москве. Ими распоряжалась его опекун – тетка, – напомнила Катя. – А вы с дочерью не захотели заниматься воспитанием Серафима?
– Во-первых, нам его долго не отдавали. Следствие тянулось год, – сухо ответила Раиса. – Серафим находился сначала в спецприемнике для малолетних преступников, хотя никакого суда не состоялось… Затем он лежал в больнице на обследовании. Психиатрической… Оттуда его перевели в закрытый коррекционный специнтернат. И лишь потом встал вопрос о передаче его родственникам. Моя дочь… она наотрез отказалась от него. Она не простила ему убийства Геннадия. Она его боялась, он внушал ей омерзение. А я человек занятой. У меня работа с утра до ночи. Я никогда не воспитывала Симу. Простите, когда Аксюта его родила, мне было всего сорок пять лет. И стать в сорок пять бабкой?! А после убийства Геннадия я… опасалась жить с внуком под одной крышей. Он непредсказуем. Взбредет еще в голову – и меня прикончит, дом подожжет. Светлана Жемчужная, тетка, его бы тоже не взяла под крыло – если бы не его квартиры. Уверяю вас. Она его быстренько сплавила в частную математическую школу – подальше от себя.
– Ваша дочь при нас с мужем обвинила Светлану в сожительстве с Серафимом, – произнесла Катя. – По ее словам, он повторяет судьбу погибшего брата Тимура. Тот якобы тоже состоял с ней в отношениях. Подобное возможно, на ваш взгляд?
– Или это все оголтелые пьяные измышления вашей дочуры? Типа изнасилования? – ввернул Гектор.
– Тимур погиб в результате несчастного случая за два года до рождения Серафима. Вроде от удара током, но обстоятельства туманны. Его смерть Геннадия потрясла. Про роман Тимура с теткой я слышала от Тиграна. Он сам в те далекие времена ухлестывал за Жемчужной. С Тимуром Елисеевым у нее большая разница в возрасте, ей было в те времена тридцать пять, а Тимуру – двадцать. Он учился в институте в Москве, взял академический отпуск – и они вместе с теткой отдыхали то на Кипре, то в Греции…
– Жемчужная – цыганка? Получается, она родственница Елисеева со стороны его матери? – спросил Гектор.
– Элита их рода. Столичные они штучки… Она в те времена работала в театре «Ромэн» художником по костюмам, дважды успела выйти замуж и развестись. Про ее роман с Тимуром лопух Гена даже не подозревал. Тайна хранилась под спудом, – усмехнулась недобро Раиса. – Незадолго до убийства Геннадия они начали крупно ссориться с Тиграном из-за бизнеса и долгов, и тот ему намекнул на связь его кузины с сыном и на странные обстоятельства гибели Тимура. Вроде дыма без огня… Несчастный ли вообще был то случай? Или нечто совсем противоположное. Но я не в курсе. Подробности знает Тигран, он же на Жемчужной жениться жаждал… Нахапал компромата наш Тиграша Носатый. Намек поверг Гену в ярость. Он подобного сестрице прощать не собирался. Но вскоре погиб на своей Круче. А насчет Серафима… Я затрудняюсь комментировать слова дочки. Я не общалась с Серафимом годами. Он учился в университете. Тетка совратила Тимура, могла соблазнить и моего внука-студента. Она же распоряжалась всем его имуществом – все продала… Правда, сейчас ей к шестидесяти. Но тяга к зрелым женщинам – семейная черта у Елисеевых. Дед Серафима женился на цыганке на двенадцать лет старше, стелился у ее ног. Я ее, Раду Жемчужную, помню с детства: царственная женщина. Королева, хотя и в возрасте. Все мужики кукуевские ее хотели. А наши курицы люто ненавидели, завидовали ей. Пела она соловьем, а внешне на Каллас походила… Порода, стать, шарм. Даром, что ютились они почти до седых волос в избе без удобств на Круче своей. Первая жена Геннадия, ныне покойная, мать Тимура, старше его на десять лет… Выводы делайте сами насчет отношений внука с теткой Жемчужной. В молодости она тоже славилась красотой. Это все? Мне пора в цех. – Раиса Бодаева резко оборвала беседу.
– Простите, последний вопрос: некая Евдоха… о ней тоже упоминала ваша дочь вчера. Вроде ее подруга. – Катя поняла: надо закругляться и не упустить еще важные сведения.
– Евдокия… Дуня Ежова, – поморщилась Раиса Бодаева. – По-кукуевски Евдоха-стукачка.
– Стукачка? О, my precious-s-s-s![10]! – голосом натурального Горлума выдал заскучавший было Гектор Троянский. – Заражен аки чумой нынешним повальным пороком ябедничества и славный, честный, работящий Царьград Кукуев?
– Дура набитая она, – отрезала злобно Раиса. – Возомнила себя невесть кем. Эталоном морали и добродетели. Сейчас они с Аксютой редко общаются, Евдокия ж трезвенница. Но одиннадцать лет назад она фанатично опекала мою дочь. Еще со школы так повелось, командовала, помыкала ею.
– Они дружили? – осторожно уточнила Катя.
– Евдоха была свидетельницей на свадьбе дочуры. Меня они с Генкой даже не позвали тогда. – Раиса выдержала паузу.
– По словам Аксиньи, Елисеев жестоко избил Евдокию Ежову. А повод? – Катя торопилась: Раиса уже садилась в свой вишневый кроссовер, демонстративно поглядывая на дорогие наручные часы.
– Аксюта нажаловалась Евдохе на измену мужа с его шлюхой… с Арькой Счастливцевой. А у Евдохи-стукачки один способ мести. Она накатала еще в те времена донос на Генку в полицию – якобы он использует труд незаконных мигрантов, они у него на фабрике вкалывают без документов. Трясли нас менты по ее доносу! А скрывать не стали, мол, сигнал поступил от неравнодушной общественницы Ежовой. Гена в гневе врезал ей, как у нас в Кукуеве говорят, «по сопатке».
– Доносчику – первый кнут, – кивнул Гектор. – Не сдержался мужик.
– А Серафима Елисеев бил? – тихо спросила Катя.
Раиса пристально, остро глянула на нее. Включила зажигание.
– Я не знаю, – ответила она, тоже понизив голос.