Глава 15Опер
– Какая фемиии-и-на! – возвестил Гектор голосом Паниковского-Гердта, когда Раиса Бодаева умчалась на вишневом кроссовере, а ее внук все еще медленно плелся к ним по песчаному пляжу. – Самурай! – окликнул он парня. – Ночными впечатлениями от колдовской избушки поделись с нами, а?
Симура молчал.
– Пенаты-пенаты, встаньте к лесу передом, ко мне задом, – не унимался Гектор. – Ну и?..
– Не считайте меня шизой, – взмолился Симура. – Умом я понимаю: раз я узнаю Кручу, тубзик и все внутри – печку, перегородку, я должен и снаружи наш дом… ментально принять. Но я не могу. Я же прекрасно помню наш дом! Голубой, с резными наличниками!
– Успокойтесь, – мягко попросила Катя. – Все очень странно. Но отыщется разумное объяснение.
– Симура, дружище, меня самого нормисы[11] порой полоумным зовут, – утешил его и Гектор. – Мне фиолетово, по меткому выражению вояки – знакомца моего бати. Колись лучше: генератор-то врубал? Со светом небось спал?
– Генератор в норме, – лаконично ответил Симура. – Лампочка в комнате вспыхнула и… сразу перегорела. От сырости, наверное.
– Вы остались в полной темноте? – Катя невольно содрогнулась. Она не могла определить причину, пугающую ее… Изменившийся дом ведьмы… Зигзаг памяти того, кого все считают садистом-отцеубийцей…
– Я запалил свечу. – Симура глянул на нее и отвернулся.
У Гектора сработал мобильный. Он прочел сообщение.
– Зашибись! У Полосатика сна ни в одном глазу – с рассвета чешет к нам. Уже на подлете, просит встретить. – Гектор быстро написал ответ. – Выдвигаемся. На площади Царьграда Кукуева, у сельпо я ему стрелку забил.
Арсений Блистанов поджидал их возле продуктового магазина. В мешковатых джинсах, куртке нараспашку и бейсболке козырьком назад, с рюкзаком и электросамокатом он напомнил Кате прежнего беззаботного Полосатика. Но выражение его лица при виде Симуры заставило ее вновь встревожиться. Они поздоровались.
– Катил из Москвы на двухколесном? – Гектор кивнул на электросамокат. – Зашибись, Сеня.
– Каршерингом добирался до Тарусы. Мой рыдван в автосервис загремел. Я решил не откладывать, вчера весь день корпел в архиве, все сделал по вашему приказу, Гектор Игоревич… то есть, я хотел сказать, по вашей просьбе, Катя. – Полосатик-Блистанов повернулся к Кате. – Каршеринг Кукуева не достигает, цивилизация обрывается в Тарусе. Я их тачку оставил на стоянке и поймал такси.
– В конце улицы за картофельным полем ку-ку-кукует бывший опер Буланов, – объявил Гектор. – Сеня, наверняка тебе знакома его фамилия, раз поворошил ты анналы в архиве. Нагрянем к коллеге? Без предупреждения, снегом на голову?
– Можно я не поеду к нему? – выдал неожиданно молчавший Симура.
– Буланов вел ваше дело, – напомнила ему Катя. – Он чрезвычайно важный свидетель для нас. И вы… именно ему признались в детстве. На мой взгляд, лучше вам присутствовать при нашей беседе с ним. Но выбор за вами, лично я не настаиваю. Гек?
– Я как ты, Катя, – ответил Гектор, встречаясь с ней взглядом.
– Зато я настаиваю категорически! – подал голос Полосатик-Блистанов. – Опять виляешь? Уже в кусты? Давай быстро с нами к этому мужику!
Симура поник. А Полосатик-Блистанов с грохотом загрузил электросамокат в багажник «Гелендвагена» и сел на заднее сиденье. Симура оседлал мотоцикл, газанул. Из магазина появился молодой продавец со шрамом.
– Гек, заметил продавца из продуктового? – спросила Катя уже в машине. Симура следовал за ними на мотоцикле, не обгонял. – Он явно знает Серафима. Они или ровесники, или продавец чуть постарше. И у него жуткий шрам на лице. Неплохо бы его при случае тоже расспросить.
– Сделаем. Легко. – Гектор крутанул руль и свернул на разбитый проселок, рассекающий бескрайнее картофельное поле, раскинувшееся за частным сектором Кукуева.
Возле леса вдали виднелись два дома. Один вроде заброшенный барак черного, сгнившего от дождей дерева с выбитыми стеклами. Второй – одноэтажный… выкрашенный в голубой цвет, с резными, темными от непогоды наличниками. Обиталище бывшего опера уголовного розыска Алексея Буланова до боли напоминало дом ведьмы из детских воспоминаний Серафима… Катя видела: Гектор тоже отметил сходство. Он затормозил у самодельного дорожного указателя: палка, а на ней прибитая фанера с надписью фломастером: «Кролики на продажу. На СУП и на РАЗВОД». Они вышли и вчетвером направились к калитке из штакетника, забор местами завалился. А дом вблизи оказался совсем ветхим: голубая краска на стенах облезла, между бревнами зеленел мох. Яблони и смородина густо разрослись, скрывая обзор участка.
Внезапно их уши резанул дикий животный визг.
Вопль боли!
– Эй, хозяин! – громко окликнул Гектор, распахивая незапертую калитку.
Им никто не ответил. Вокруг – запустение, нищета, разорение. Ржавая садовая тачка, вросшая в землю лавочка с треснувшей спинкой, черный от копоти самодельный мангал, полный углей. На веревке сушилось белье – полотенца, мужские рубахи.
Визг! Словно наждаком провели по стеклу и усилили звук стократно!
– Буланов! Вы дома? – вновь громко окликнул Гектор.
Они завернули за угол (Симура сначала плелся позади, но, услышав визг, резко остановился – бледный и разом вспотевший).
Клетки – ящики из досок и сетки рабицы с дверцами – выстроились вдоль всего забора. В клетках кролики, белые и пестрые. Катю поразила погнутая тележка из супермаркета, столь необычная на деревенском дворе. В тележке – битком до самого верха кроликов. Они отчего-то даже не пытались выпрыгнуть наружу, сидели друг на друге. Рядом с клетками – деревянная колода, вся в крови. В чурбак всажен тяжелый острый топор.
Гектор шагнул вперед и заслонил собой Катю от человека, стоящего рядом с чурбаком, куда он, услышав голоса, вонзил топор.
Мужчина в рабочем комбинезоне, рукава его клетчатой теплой рубахи засучены до локтей. В левой – тушка кролика с наполовину содранной шкуркой.
– К-к-кто так-к-к-кие? З-за к-к-кролями?
Катя собрала в кулак всю свою волю. Хотя ей хотелось повернуться и бежать без оглядки с тошнотворного места кроличьей казни.
– Мы не за кроликами… Здравствуйте… Мы с мужем Борщовы-Петровские, я Екатерина, а это Гектор, мы к вам по делу о старом убийстве в доме ведьмы, – ответила она. – Я в прошлом полицейский криминальный обозреватель, думаю написать книгу о здешней трагедии. Мой муж – полковник…
– Полковник Гектор Борщов?
Катю при вопросе Буланова поразили две вещи: осведомлялся он о ее муже, но пристально глядел на Симуру. И тот тоже уставился на опера Буланова – бледный, явно ошеломленный встречей через одиннадцать лет. Никаких сомнений: общаясь в прошлом с одиннадцатилетним Серафимом Елисеевым, опер Буланов моментально узнал его в возмужавшем и, несомненно, изменившемся с течением времени Симуре. Кроме сего парадокса Катю не просто удивила, ужаснула манера речи самого Буланова: он вещал с усилием, нечленораздельно, глотая слога, и из уголка рта его тянулась нить слюны. Катя затруднилась навскидку определить его возраст – сутулый, исхудавший, полуседой человек стоял перед ними.
– Он самый, – ответил Буланову Гектор. – Ранение? Контузия?
– Инсульт, мать его… – Буланов выругался трехэтажным матом, не стесняясь даже Кати, полностью игнорируя ее. – А о тебе, полковник Борщов, я слыхал. Еще когда в розыске пахал. Значит, жена твоя, журналистка, книжицу собирается про него сочинить? – Он ткнул окровавленным пальцем в сторону Симуры. – Привет, Серафим. Давно не виделись. Не убил он еще кого-то?
– Нет. – Катя напрягала слух, чтобы разобрать бормотание не отошедшего от паралича Буланова. – Он настаивает на своей невиновности. Мы с мужем помогаем ему докопаться до правды. И капитан полиции Арсений Блистанов из Подмосковья, – она представила Полосатика, – тоже заинтересован в установлении истины по делу.
– Еще один коллега? – прохрипел Буланов. – А ты почему не по форме? Разгильдяй разгильдяем в своем барахле модном. Нос воротишь от моих кролей? Тебе мой забой мелкого домашнего скота не по вкусу? Подивись на меня, капитан. Меня по болезни из-за инсульта из органов выперли, пенсия у меня – ложись и помирай. На работу кто возьмет инвалида? А кроли – мой хлеб, мой заработок сейчас. Если бы не кроли, я бы с голоду подох. Честно я вкалывал: взяток не брал, ничего не накопил за восемнадцать лет беспорочной службы. С Подмосковья ты ко мне вместе с самим знаменитым полковником Гектором Борщовым явился в Кукуев… Неспроста ведь? Зацепили его на чем-то крупном? – И он вновь ткнул окровавленным пальцем в Симуру.
– Никого мы не цепляли. Я сейчас в отпуске, и это дело частное, они просто мои друзья, – спокойно ответил Буланову Арсений Блистанов. – А «кроли» ваш деревенский доход. Сами разводите их, сами… живодерствуете!
– Да пошел ты, чистоплюй! – Буланов, брызгая слюной, заикаясь, вновь изрыгнул мат. – Ты веган, да? Я подобных тебе в органах насквозь видел. Мамкины сынки… Одно название – полицейские. А Елисеев… – Буланов повернулся к Симуре. И швырнул наполовину ободранного кролика на колоду. – Ты чего зенки на меня пялишь? Ишь ты, вырос, высокий вымахал… Гладкий, ухоженный, весь из себя… Байкер? Морда сытая, красивая. Любуешься на меня, убогого паралитика?
– Мне жаль, что вы больны сейчас, – тихо произнес Симура.
– Лепи горбатого, жалко ему меня! Ты мне, цыганское отродье, небось сам наворожил паралич. – Буланов саркастически усмехнулся и вытер мокрый от слюны подбородок. – Околдовал меня, Волчонок? Отомстил мне?
– Буланов, мы в состоянии поговорить нормально? – бросил ему Гектор. – Или продолжим пререкаться?
– С тобой, Борщов, потолкую. Жена твоя пусть слушает молчком. Не бабьего ума дело. Книжку она вознамерилась писать! Ишь ты! – ухмыльнулся зло Буланов. – А Серафим пошел на… Посторожи калитку мою снаружи, Волчонок! Брысь!
Симура пошел прочь, скрылся за яблоневыми деревьями и кустами. Катя пожалела: зачем они затащили его на «кроличью ферму ужасов»?