– Я в архиве дело прочел, данная особа вообще нигде в документах не упоминается, – сообщил Полосатик-Блистанов. И спросил: – Почему Серафима допросили только один раз?
– Он малолетка, Арсений, – ответила Катя. – По делам, где фигурирует малолетка, даже в роли подозреваемого в убийстве, обычная практика. Считается, ребенок уже и так сильно травмирован… Буланов получил от него чистосердечное, следователь – подтверждение его вины на первом допросе, он же не отрицал написанное в чистосердечном признании. И они сфокусировались сразу на экспертизах и вещественных доказательствах его вины: кровь первой группы на нем, аналогичная крови отца, ДНК только их с отцом в доме, отпечатки пальцев мальчика на канистре… Вполне достаточно для предъявления обвинения и в рядовой практике, но здесь следователю изначально было ясно: до обвинения вообще не дойдет из-за недостижения главным подозреваемым возраста уголовной ответственности.
Гектор, внимательно слушавший Катю, спросил:
– Есть еще странности?
– Да! Необъяснимые логикой уголовно-процессуальные заморочки, – ответила Катя. – Основное расследование длилось семь месяцев – из-за многочисленных экспертиз. Хотя данные психолого-психиатрической экспертизы отсутствуют, а ведь Серафим лежал в больнице, по словам его бабки, – наверняка ему проводили комплексное обследование. Возможно, просто не подшили, по причине… Смотрите: вынесено постановление о прекращении уголовного преследования Серафима Елисеева. Основание – недостижение им возраста уголовной ответственности. И дальше – представление прокуратуры за подписью зампрокурора Руфины Гурмыжской, отменяющее постановление. И – расследование вроде продолжилось.
– Документы в конце второго тома, – ввернул Арсений Блистанов. – В третьем томе подшиты лишь протоколы допросов школяров и училок. А в четвертом – новые постановления и представление.
– Проходит еще два месяца, и снова выносится аналогичное первому постановление, – заметила Катя. – И опять зампрокурора Гурмыжская его отменяет. Дальше – никаких новых экспертиз, допросов. И потом уголовное дело… заметьте: не прекращается, а приостанавливается! Повод: «Местонахождение подозреваемого известно, однако реальная возможность его участия в деле отсутствует». Серафим не уехал в дальние страны, не очутился запертым в психушке, он учился в Москве в частной школе. Но выбор пал на данное основание из статьи УПК.
– Поясни нам с Сеней процессуальные тонкости, – взмолился Гектор. – Простыми словами, по-нашему, по-бразильски?
– Компромисс, Гек, – уверенно ответила Катя. – Выбран туманный повод для приостановки следствия из-за конфликта с прокуратурой, конкретно – с Гурмыжской. Видимо, она сомневалась. А следствие и, самое главное, опер Буланов – нет. Гурмыжская настаивала на продолжении расследования. Буланов уперся. В результате выбрали компромисс. Многое за кадром осталось. Их отношения между собой тогда. Сейчас в живых лишь Буланов с последствиями инсульта. Немало материалов и в его оперативно-розыскном деле тогда копилось, но он ими не делился.
– То есть, по-твоему, прокурорша Гурмыжская не верила в виновность мальчишки? – уточнил Гектор.
– Я считаю – да. – Катя отодвинула ноутбук. Гектор закрыл файлы и выдернул флешку. Поглощенные работой, они пропустили и потрясающей красоты закат, и синие сумерки, окутавшие дом, луг и Оку.
Вокруг стремительно темнело.
Напившись чаю, ухватив «на дорожку» из круглой коробки, выставленной Катей на стол, полную горсть «клубники в шоколаде», Полосатик-Блистанов засобирался в отель.
– В довесок тебе еще задание на сегодня, – объявил Гектор. – Проверь, не числится ли в базе данных без вести пропавших Ариадна Счастливцева, уроженка Кукуева, проживавшая в Тарусе.
Блистанов закивал, жуя «клубнику в шоколаде», а Гектор быстро набрал сообщение кому-то, отправил и сразу позвонил адресату:
– Привет. Штормит в Тортуге и штиль на Лимпопо?[15] Да, да, и не говори… Все суета сует и томление духа. И нет ничего нового под солнцем Пальмиры… Я к тебе с просьбой, друже. Окажи услугу. Я тебе скинул список фамилий – пробей, за кем числятся в базе стволы. Без разницы: боевые, охотничьи, травматы. В списке дамы – их особенно… И еще – меня интересует точная дата регистрации стволов. Что? Нет, я с тобой в покер не сяду. Нет, с тобой исключено… У тебя семья большая. Карты – зло, я не шучу. И последний вопрос: ты рыбак заядлый, в Оке водятся сомы? Да? – На лице Гектора отразилось разочарование. – И крупные? И в окрестностях Тарусы и Кукуева? Понял… Даже рекордсмены веса?
Попрощавшись с собеседником, он напутствовал Полосатика-Блистанова, уже взгромоздившегося на электросамокат:
– Ты к нам завтра, Сеня, не спеши спозаранку. Сам поспи. И нам дай с моей обожаемой женой время… Понял меня?
– Есть, Гектор Игоревич, – отрапортовал Блистанов и укатил в сторону бетонки, ведущей к экоотелю.
Гектор и Катя смотрели ему вслед.
– Прогуляемся по берегу? – предложил Гектор.
Держась за руки, они направились в густых сумерках через луг к Оке. Прошли по песчаной отмели до середины излучины. Тихий плеск волн… Крик ночной птицы – протяжный, древний… Катя остановилась, ночной пейзаж завораживал ее. Гектор сзади обнял ее, заключая в кольцо своих рук.
– «За каймою цветов – многоголосие, хоры птиц на дубах… Там вода льется студеная. По прибрежью камыш в шапках зеленых спит…» Алкей[16]. Словно про здешние места он писал. – Баритон Гектора звучал низко и хрипло.
Катя повернула голову, встретилась взглядом с ним – и таким полковника Гектора Борщова-Петровского не знает никто. Лишь она, его жена…
Гектор поцеловал ее. Им не хватило дыхания.
Потом, не выпуская ее из объятий, шепнул:
– Хочу еще тебя послушать. Только наше с тобой, не для чужих.
– Сначала очень-очень мое… чисто личное, Гек, – тоже шепнула Катя.
– Поделись со мной.
– Поразительное ощущение у меня: кукуевское дело не работа моя теперь, понимаешь? Не мои прежние должностные обязанности криминального журналиста из пресс-службы: узнавать, раскапывать, затем описывать, создавая положительный образ полиции. Никто ведь меня больше не заставляет, не требует пресс-релизы, публикации в интересах ведомства… Абсолютная свобода. Полная честность и объективность возможны. И я обрадована… слегка растеряна… И я в душе ликую, Гек! Я снова в теме. Мне интересно!
– Книга получится?
– Я еще первую, про Хан-Тенгри, до конца не написала. Но я, наверное, уже созрела для книг. Правда, между репортерством и детективом – дистанция грандиозная. Знаешь, Гек, я готова внутренне. Касательно здешних событий… После твоей находки на Круче… пули… Я уже не сомневаюсь. Из кукуевской тайны тоже в будущем выйдет неплохой роман. Все так запутывается!
Катя говорила про книгу, а думала – о нем, о муже… И о советах доктора Асклепия.
– Значит, продолжаем. – Гектор улыбался. – И я с тобой в деле. Меня самого зацепил град Кукуев за живое. Да и за пацана… Бродягу Кэнсина обидно.
– Теперь про Серафима и компанию! – подхватила Катя. – Я совершенно не ожидала…
– Чего? – Гектор слушал очень внимательно.
– Они слишком охотно и быстро идут с нами на контакт! – выпалила Катя горячо. – Практически все в Кукуеве, кроме Буланова, но и он сквозь зубы кое-что нам рассказал… Помню, в полиции – от свидетелей порой слова не добьешься. Просто отшивают. Игнорируют, увиливают. А здесь все нам моментально и добровольно, без нажима выливают ушаты сплетен, слухов, сведений друг про друга, причем весьма нелицеприятного, острого характера. Невероятно! Непривычно для меня. Я гадаю: неужели с писателем-самозванцем, – Катя усмехнулась, – люди общаются охотнее и продуктивнее, чем с полицейским при исполнении?
– А то! – Гектор засмеялся. – Кто ж сомневается, Катеныш?
– Но вдруг они… каждый из наших собеседников, преследуют некую конкретную цель?
– Какую?
– Например, отвести подозрение от себя и переключить внимание на других. Убийство в доме ведьмы в Кукуеве до сих пор не забыто. А если не только прокурор Руфина Гурмыжская желала продолжения расследования? Но и прочие кукуевцы? Вспомни слова пенсионера Милон Поклоныча: «Производство возобновляется». В тоне бывшего местного участкового не только любопытство заключалось – горячее пожелание.
– Еще странности? – спросил Гектор.
– Убежденность родни Серафима в его виновности. Я надеялась, ну уж мать и бабка станут заступаться, защищать его с пеной у рта: «Нет, он не способен на убийство!» Но они наперебой внушали нам обратное. И алкоголичка-мамаша, и деляга-бабка – обе открытым текстом заявили: «Именно Серафим убил родного отца». Я, наивная, от них ждала наибольшего количества версий, намеков на прочих подозреваемых. От Раисы Бодаевой мы кое-что получили, но все равно крайне мало…
– Весь Кукуев дружно ополчился на мальчишку. И фермер… И Кроликовод из угро, – согласился Гектор. – У Буланова максимум информации – настоящей, истинной. Не слухов – пересудов. Навестим его снова?
– Нет, – отрезала Катя. – Видеть его не желаю. К нему мы с тобой больше ни ногой. Он тебя оскорбил.
– Защищала меня, вспыхнула порохом. Любовался я тобой… С ума по тебе схожу…
– Гек, Гек! – Катя увернулась от его намерений: выражение лица Гектора Шлемоблещущего красноречивее слов. – Мы разговариваем о серьезном. Сосредоточься.
– Мужик-опер серьезно болен. – Гектор чуть отстранился, продолжая удерживать Катю в кольце рук. – Нищий, всеми брошенный, не отошедший от паралича. Озлобился на весь свет. Но источник сведений он архиполезный.
– Ты его прощаешь, я – нет, – ответила Катя. – Обойдемся без его сведений и его хамства.
– Порой с отморозками проще, чем с бывшими коллегами. Да? Мне знакомо. Ладно, отставить Кроликовода.
– Среди документов есть еще один нюанс, – продолжила Катя, успокоившись. – Гурмыжская отменяла постановления о прекращении уголовного дела, заставляла следователя и Буланова копать дальше, а они… точнее, Буланов, ведь именно на его плечи при затягивании сроков ложилась основная розыскная работа, ее откровенно динамили.