– Все равно нам по пути, – резонно ответил Симура. – А баба Рая вам не назвала прозвище ее мамаши? Ежовойстаршей?
– Нет, – ответила Катя. – А вы с детства помните и ее прозвище?
– Еще со школы. Ее мать работала в администрации. Чиновница вечно на голове сооружала грандиозный начес. В городе ее прическу звали «Вшивый домик». Однажды она публично выступала, ленточку перерезала алую – помпезно открывала новодел. И ее начес, точнее это был шиньон, вдруг отстегнулся. Из него на глазах собравшихся вывалились комки. Она себе по еще советской привычке – ну, рожденная ж в СССР, – ради пышности прически чулки рваные и обрезки старых колготок под накладной шиньон совала и шпильками прикалывала. С тех пор ее в Кукуеве прозвали Вонючий чулок – по примеру Пеппи. – Симура коротко хохотнул. – А мы, пацаны, ее дразнили. У нее от позора с головой стало плохо. Из администрации ее вышиб… то есть уволили.
На лице Гектора промелькнула брезгливость, но он промолчал. А Катю поразило: сколько всего разного, пестрого, весьма взрослого, оказывается, хранится в детской памяти Серафима Елисеева.
Симура на своем «Кавасаки» вновь указывал им путь к дому подруги матери. Катя, с опаской управляя громоздким внедорожником, сказала:
– Гек, мне покоя не дают слова Улиты. Помнишь, она упомянула про покупателей, явившихся к ней перед нами? Женщина-туристка, модница в летах и… мотоциклист. Он остановился у ее калитки, не купил ничего и сразу умчался, едва она решила проверить, не украл ли он ее ведро с яблоками с лавочки.
– А Полосатик прямо обвинил его в гибели Улиты, – произнес Гектор. Сидя рядом с Катей, он писал в мобильном и отсылал мейлы экспертам-«должникам» насчет срочных посылок, увезенных Блистановым. – Сеня-то не просто сам убежден. Он нас жаждет всячески подтолкнуть к мысли: мы настоящего убийцу ищем, а он, блин, перед нами.
Глава 21Подруга
Добротный, из силикатного кирпича дом Евдокии Ежовой за аршинным забором по деревенской традиции выходил окнами на проезжий тракт, но выгодно отличался от окрестных развалюх. Достаток объясняла прежняя должность матери Ежовой с ее возможностями по благоустройству родного гнезда. Но все, все перечеркнул инцидент с чулками в фальшивом шиньоне. Если прежде Ежовых побаивались в Кукуеве, то сейчас…
У дома клокотал скандал. Катя, Гектор и Симура, припарковавшись на обочине, моментально оказались свидетелями яростного противостояния двух женщин примерно одного возраста – чуть за сорок.
– Накатаешь еще телегу на меня, Евдоха, выдеру тебе патлы по одной волосине! – угрожала невзрачной растрепанной женщине в вязаном кардигане яркая пышная брюнетка в розовом худи. – Я у себя на участке хозяйка, желаю – в купальнике летом хожу, а хочу – по осени голышом в купель после бани окунаюсь. Тебе соседка Малофейкина нажаловалась – я, мол, ее мужика телом завлекаю. А ты сразу строчить по инстанциям!
– Валька, опомнись! Не писала я на тебя заявлений! Я вашего семейного дерьма не касаюсь! – отбивалась Евдокия Ежова.
– Ты сама – дерьмо! Ноль поганый! Стукачка! Еще один твой донос на меня – и лысой в Африку тебя отправлю!
– Катя, ты ей вопросы задавай, – тихо произнес Гектор, когда они втроем шли к скандалившим женщинам. – Но склоню ее к сотрудничеству я сам. Вспомню дни златые в 66-м отделе. – Он поймал недоуменный взгляд Симуры и пояснил ему: – Отделе по интимной близости с населением и прочими структурами. Выше нос, самурай, щассс из Евдохи инфа словно горох из козы посыплется.
– Дамы, дамы! Тихо! Тихо! Сорри… Пардон, но вас могут неправильно понять, – возвестил он, лучезарно улыбаясь багровым от ярости теткам. – Я бы не советовал столь публично и громко выяснять отношения… Почти несанкционированный митинг. Ай-яй-яй… Крайне неосмотрительно… Прям чревато!
И он вновь ослепил улыбкой а-ля Джерард Батлер разом притихших скандалисток.
– А мы ничего… сразу уж и митинг! Мы просто по-соседски толкуем меж собой. Говорить уж запрещено? Ну пока, Евдоха! – Брюнетка в розовом, настороженно и одновременно с любопытством уставившись на статного, обаятельного, подозрительно дружелюбного чужака, моментально засобиралась прочь. – И заруби себе сказанное, поганка, на своем лисьем носу!
Евдокия Ежова, по-кукуевски Евдоха-стукачка, и правда напоминала затравленного зверя – не лисицу, но росомаху в капкане. Мелкие черты кукольного личика, выдающиеся надбровные дуги, заметные морщины на лбу, жилистая длинная шея и оттопыренные уши, выпирающие сквозь жидкие распущенные волосы в стиле «Галадриэль Эльфийская». Пожухлая внешность не вязалась с ее крепкой квадратной, почти мужской фигурой и сильными длинными руками.
– Тетя Дуня, я вернулся, – сообщил ей Симура.
– О! А я гляжу: ты или не ты, Серафим! – Евдокия Ежова скользнула взглядом по Кате. И удивленно разглядывала Елисеева-младшего. – А кто с тобой?
– Кто мы, откуда и зачем – гостайна, Евдокия… как вас по отчеству? – оборвал ее Гектор.
– Леонидовна. – Низкорослая и длиннорукая Евдокия задрала голову, уставясь на возвышающегося над ней дерзкого незнакомца.
– Вы местная общественница, неравнодушный гражданин и кладезь этого самого. Мы у вас сведения купим за хорошую цену. – Гектор разговаривал привычным тоном «настоящего полковника Гектора Троянского»: небрежно, развязно и одновременно властно. С Евдохой-стукачкой он не церемонился. – Наши вопросы – ваши ответы. Тема – убийство его отца. – Он кивнул на Симуру. – Слухи, сплетни, домыслы, версии, соображения – тогда и сейчас. Нас все интересует. Оплата в зависимости от объема, правдивости и ценности информации.
Евдокия Ежова колебалась, раздумывая секунд пять, и… согласно кивнула. Если она и писала на земляков доносы – то явно с выгодой для себя.
– Самурай, у нас договор. Расходы делим, – обратился Гектор уже к Симуре. – Мы с женой заплатим гражданке общественнице за себя половину суммы, остальное ей на мобильный переведешь ты.
– Мне к дантисту в Тарусу надо. – Евдокия облизнула губы. – Дерут в клинике три шкуры. Пятерка. Учтите, я никогда раньше денег за… сигналы не брала. Мне просто сейчас срочно требуется на зубы.
– Материальная незаинтересованность, бескорыстность – хоругви наши, Евдокия Леонидовна. Но любая работа должна вознаграждаться. Треп языком – тоже. – Гектор все лучезарнее улыбался Евдохе. – Итак, означенная вами сумма на кону.
Гектор выразительно посмотрел на Катю: теперь включайся.
Но Симура опередил первый Катин вопрос:
– Тетя Дуня, я пытаюсь доказать свою невиновность в убийстве папы! – выпалил он.
– А я никогда и не сомневалась в тебе, Сима, – ответила Евдокия Ежова. – Не верила клевете на тебя. Какой из тебя, ребенка, был убийца? Я ж тебя помню с пеленок. Ты рос тихий, послушный. Примеры решал, задачки по математике. Вечно за компом своим. И разве бы ты справился с Генкой тогда? Говорили, он в доску пьяный был на Круче, поэтому, мол, ты с ним совладал. Но я и мысли не допускала! Генка – здоровый пятидесятилетний мужик с брюхом, кулак у него тяжелый был… А ты – малолетний ботан. Повесили на тебя, мальца, его смерть.
Катя насторожилась. Нечто новое! Наконец-то среди кукуевских обитателей появился фигурант, высказывающий прямо противоположную общепринятой точку зрения. И не обвиняющий подобно остальным Серафима в убийстве. Катя решила подавить в себе брезгливость в отношении «общественницы». Разговор с Евдокией обещал немало интересного.
– Тяжесть кулаков Геннадия Елисеева вы ведь на себе испытали, да? – спросила она. – Он набросился на вас во время ссоры. Даже зубы вам выбил.
– И на меня вам настучали уже? С тех пор и ремонтирую, – усмехнулась Евдокия, отвечая Кате, но поглядывая на Гектора. – Я тогда ему дала сдачи. Я не спускаю обид никому.
– А на жену Аксинью, вашу подругу, он поднимал руку? – продолжала Катя.
– Он ее едва не придушил во время секса однажды, – быстро ответила Евдокия. – Уже после твоего рождения они подобным грешили: забавлялись на супружеском ложе. – Она ухмыльнулась Симуре. – Слушай, мотай на ус, Симочка. Папуля твой старенький уже был, хотелось ему рожна в койке. Чуть не задохнулась тогда Аксюта, сама мне говорила. Но ей подобное обращение даже нравилось. А папика твоего с испуга едва инфаркт не хватил: убить же мог ее легко в экстазе и сесть в тюрьму. У него с того раза вся охота к Аксюте испарилась. Импотентом он стал полным. Но лишь с ней, женой законной, а с прочими б… блудил.
– Аксинья ревновала его к любовнице Ариадне Счастливцевой. С ножом кухонным бросилась незадолго до убийства, – напомнила события Катя.
– Много вы уже дерьма кукуевского насобирали, душечка, – улыбнулась ей Евдокия. – Я вам еще добавлю за ваши кровные. Арька Аксюте со школы дико завидовала. Аксюта нашего круга особа: мать ее, Райка Фабрикантша, обеспечила их обеих, коттедж отличный отгрохала, одевала Аксюту всегда прилично, модно. Подружка моя по блату даже конкурс красоты областной выиграла. Отстегнули они жюри взятку. Арька же голь нищая, мать ее вечно болела, Арька после школы ее бросила, сбежала сначала в Тулу, потом в Тарусу перескочила. Жила с женатиками взрослыми, искала себе спонсора. Гену, когда он в импотента превратился с Аксютой после удушения, черт в ребро двинул. Ушел мужик на фоне семейных драм в загул, и Арька его легко захомутала. Он явился для нее трофеем в их с Аксютой заочном противостоянии. Но жениться Гена на ней не планировал, хотя с Аксютой уже активно разводился. Она его достала своей требовательностью в постели и ревностью. А самое главное – пьянством. Квасить и беситься она стала от стресса.
– Вы с ней по-прежнему дружите?
– И не встречаемся даже. – Евдокия Ежова поджала губы, выдержала паузу. – Сима не даст мне соврать: Аксюта – конченая алкашка. И еще… после тех событий в доме ведьмы все от их семейства отвернулись. Она меня просила помочь тогда с похоронами Генки, он же не успел до конца развод оформить, похороны ей достались – вдове. Но я отказалась наотрез. Он меня оскорбил, он посмел меня ударить! И мне его хоронить?! Я его не простила. Аксюта на меня тогда обиделась смертельно. А в чем я перед ней виновата? Я удары от Генки стерпела ради нее и прежде ей старалась помочь, отвадить Генку любым способом от стервозы Арьки.