Кукуев многогранен. Они с Геком обязаны принимать его полностью, без исключений, без деления на белое и черное. Граней вообще не существует. Или они столь зыбки, обманчивы, противоречивы… Урок ей на будущее: пожелтевшие от времени документы уголовного дела не способны отразить реальную картину происходящего. Из них стоит черпать лишь самое необходимое, голые факты, но полагаться на бумаги полностью – бессмысленно. Опер и прокурорша… Алексей Буланов и Руфина Гурмыжская… их взаимоотношения по документам из архива одни – в реальности совершенно иные. А если правило действует и насчет Серафима, его чистосердечного признания, показаний свидетелей? Только экспертизы – научные, независимые, материалистичные – основа для умозаключений, версий. А все остальное – слова, слова, слова… Правда? Ложь? Или то и другое одновременно? Но разве подобное возможно?
– Катя… – Гектор за рулем не отрывал от нее взора. – Задумалась? О них?
– Да, Гек. Я бы никогда не вообразила их парой. Для меня – нонсенс. А у них был служебный роман… трагический, роковой. Я ошиблась, когда решила: Гурмыжская сомневалась в виновности Серафима, имея веские доводы, возможно улики. А перед нами сплошной человеческий фактор, ее эмоции, чувства к Буланову. Подозреваемый в убийстве мальчик… наш Симура для них обоих тогда был пятое колесо в колеснице.
– Точно. Очень хочу тебя еще послушать.
– Тогда опять сначала мое чисто личное… лишь с тобой, Гек, могу поделиться, больше ни с кем. Во дворе Улиты я вела себя, по собственной оценке, странно… – Катя подбирала самые нужные слова. – В прошлом примчалась бы на место ее убийства по заданию пресс-службы и хвостом ходила бы за всеми: оперативниками, криминалистами… От меня словно от осы назойливой отмахивались бы, но я все равно лезла бы с вопросами. А сегодня утром мы с тобой явились, увидели мертвое изуродованное тело. Ты сориентировался быстрее меня: в дом попал, картину запомнил, а я… бесполезной себя ощутила. – Катя на секунду умолкла. – Моей прежней работы больше не существует. Раньше мы бы сами вызвали полицию, все разузнали от коллег. А сегодня утром мы просто уехали. Новости получаем обиняком, косвенно… Умом я понимаю: мы поступили правильно, но сердцем… я еще не привыкла к новой роли. Хотя по поводу моего увольнения из полиции я не сожалею, я даже рада, Гек! Я освободилась.
– Я знаю, о чем ты. И со мной было похожее. Я тебе помогу. Я с тобой. Спасибо за откровенность. – Он взял ее руку и поцеловал в запястье.
Катя сплела его пальцами со своими, уже сама не отпускала его. Гектор резко крутанул руль свободной рукой и свернул с шоссе – они ехали по пологому берегу Оки, по заливному лугу, среди еще не пожухлой высокой травы.
– Теперь о нашем расследовании, – молвила Катя. – Обрывки моих сумбурных мыслей. Наш Симура, он обвиняет мать в убийстве отца в пылу ссоры, но не терпит обвинений в ее адрес прилюдно от прочих, даже от ее бывшей подруги. Парадокс, а?
– Мать есть мать. Пусть в действиях самурая нет логики, но зато по-мужски.
– Про саму Аксинью, – продолжила Катя. – Все о ней нам твердят: Раиса, Евдокия и прочие – она ревновала Геннадия, страстно его любила, отбила у мамаши, женила на себе, терпела от него многое, но… мы-то от нее самой слышали совершенно иное.
– Что? – Гектор заинтересовался.
– Ссорясь с сыном, она про мужа вещала вскользь, о своей любви к нему – ни словечка, а весь свой пыл направляла на их имущество, собственность. Тигрицей отстаивала дом, она им владеет лишь наполовину. Злилась насчет Светланы Жемчужной, распоряжавшейся московскими квартирами ее мужа… И еще. Евдокия нам проговорилась: оказывается, и одиннадцать лет назад, готовясь к разводу, Аксинья уже тайком наводила подробные справки про бизнес мужа, его отношения с партнером, его намерения продать свою часть.
– Ширму использовала бабенка? – спросил Гектор. – Намеренно представлялась матери и подруге ревнивой истеричкой, а сама корыстная стерва? Но ей же ничего особо после Елисеева не досталось. Лишь их дом в Кукуеве. Правда, неплохой. Но задорого не продашь. Далеко от Москвы.
– На Серафима отец записал личную недвижимость. Аксинья – мать, – продолжала свою мысль Катя. – Лишь по стечению обстоятельств опекуном над Серафимом признали не ее, а троюродную тетку. И все досталось той. А могло достаться Аксинье. Вдруг она просто ошиблась в своих корыстных расчетах тогда?
– Замочив муженька в доме ведьмы, в чем ее собственное чадо обвиняет? – закончил ее мысль Гектор. – Катеныш, нестыковка: Аксинья сама отказалась от опекунства над сыном. Следовательно, и от его отцовского наследства.
– Они нам все именно так преподносят, – не сдавалась Катя. – Но истина… где-то рядом, Гек! Аксинья – алкоголичка, ей могли органы соцзащиты отказать в опекунстве. В семье, по их мнению, царила нездоровая, опасная атмосфера, раз малолетний сын подозревался в убийстве. И Серафима отдали не матери. И не бабке под опеку. А привлекли дальнюю родственницу – Светлану Жемчужную.
Гектор слушал очень внимательно.
– Что еще тебя настораживает?
– Неожиданный звонок Тиграна Тараняна Симуре, – продолжила Катя. – Из головы у меня не идет он. Понятно, до старого приятеля отца доползли слухи про возвращение его сына в город, и он захотел пообщаться. Но, Гек…
– Что?
– Меня мучает вопрос: Тигран звонил Симуре до убийства Улиты, когда все в доме перевернули, ища таинственную улику, или же после?
Гектор усмехнулся:
– Зашибись, Катеныш! Ну ты даешь.
– Именно Тигран получил максимальную выгоду от смерти компаньона, – напомнила Катя.
– Послушаем его завтра. У Восьмибратова тоже флеш-рояль[19] – ферма с миллионным доходом.
– Гек, а вдруг причина совсем не в корыстных мотивах? Человеческий фактор… подобно ситуации опера Буланова и Гурмыжской, когда все, все летит к черту: профессиональный долг, даже милосердие…
– Еще?
– Наша поездка по Оке к месту рыбалки. Симура опять его не узнал! Я за ним наблюдала – он не прикидывается. У него в памяти место рыбалки другое, он не врет нам.
– Вел нас по приметам, и капитану место знакомо. И сом в затоне водился когда-то. И сильвиновый карьер рядом, а вокруг – земля-солончак. И кострище, Катя… А в нем осколки бутылки от шампанского, – перечислил Гектор. – Жгли в том костре нечто крупное. Или немало вещей. Но костных останков нет.
Катя глянула на мужа. Вот о чем он, оказывается… Она ощутила легкий озноб… Костер…
– Парень не помнил дом, а он – тот самый, хотя отличный от его грез, – продолжил Гектор. – Раз дом на Круче тот, значит, и место рыбалки правильное. Нам надо его лучше исследовать. Понять, просчитать алгоритм происшедшего в доме и… у кострища.
– Мы с тобой еще должны выяснить, куда делась Ариадна Счастливцева, – подхватила Катя. – Среди пропавших без вести в базе ее нет. Она отсутствует, потому что жива или же заявлять о ее пропаже просто было некому? Ты сам сомневаешься. Ощущение у меня – Раиса Бодаева последней видела ее тогда на стоянке тарусского супермаркета вместе с Геннадием. Но Раиса уехала прочь, а они? Расстались? Тогда, получается, последней Ариадну видел сам Геннадий. Симура ее не помнит, он вообще отрицает поездку Ариадны с ними на Кручу. Значит, Ариадна не покидала в тот день Тарусу? Что с ней было дальше? Она тайком ото всех скрылась от семейной елисеевской свары? Ее соперница Аксинья с ножом бросилась на мужа дома, а затем явилась и к его временному убежищу. Она смертью мужу грозила, но каковы были ее намерения в отношении Ариады-разлучницы? Счастливцева уехала, всерьез опасаясь за свою жизнь? Или же…
– Нечто третье. – Гектор кивнул. Он секунду раздумывал, затем притормозил. – Попробую ее найти – живую или… неживую.
Забрал с панели «Гелендавгена» мобильный и набрал номер.
– Тьма, пришедшая со Средиземного моря… Пропал Ершалаим. Я, это я, узнал? – бросил он собеседнику. – Тихо, тихо… сразу полез в бутылку? Я по делу к тебе. Нет, не насчет счетчика. Видишь, я терпелив, вхожу в твое материальное положение… Подожду еще, а ты поработай для меня, оторви задницу от стула.
Катя глянула на мужа. Лицо Гектора ожесточилось.
– Некая Ариадна Счастливцева, уроженка Кукуева, жительница Тарусы, ей сейчас сорок один – сорок два года. В прошлом преподавательница танцев. Местонахождение неизвестно. Пропала из Тарусы одиннадцать лет назад. Отыщи мне ее, если живая. СНИЛС, ИНН, Госуслуги и все другое… Не мне тебя учить. Что? Я, естественно, и сам в состоянии, но даю шанс тебе частично со мной расплатиться. И счетчик не включаю. Пока. Ты мне ее найди, я занят. Учти: она могла сменить фамилию, выйти замуж, и не однажды. Что? Если не значится нигде? Все равно – шанс твой, часть долга спишу. Приказ понял? Давай, шевели ягодицами!
– Гек, – тихонько позвала его Катя, когда он дал отбой.
– Что?
– Осторожнее с ними. Пожалуйста!
– С бывшим коллегой из 66-го отдела? – Гектор опустил голову. – Пристроился. Прилип к новой кормушке. Катя, с ними иначе нельзя… Он исполнит. Он мне столько задолжал еще с прежних времен, по гроб не расплатится.
Они домчали до излучины Оки, до своего кукуевского коттеджа. Катя решила снять грязные резиновые «боты – сила» на открытой веранде, не пачкая пол внутри. Присела на диван. Гектор подошел, опустился на одно колено.
– Руки испачкаешь. Я сам. – Он стянул с нее сапоги, носки, забрал обе ее ступни в кулаки. Начал бережно, нежно и одновременно сильно массировать ей ноги, нажимая пальцами на точки на пятках, носке. – День нелегкий, да? Утро с Улитой… Измучилась ты, устала? А я еле дождался, когда вернемся. – Он наклонился и поцеловал ее ногу у щиколотки.
Продолжая делать ей тибетский массаж стоп, резко придвинулся всем корпусом.
– В душ. – Катя мягко освободилась от его хватки. – Учти, ты еще лев в сапогах.
В душевой кабине она потоком пустила горячую воду, наполняя все паром. Через минуту Гектор распахнул стеклянную створку: сапоги, куртку и худи он скинул, но вошел к Кате прямо в джинсах – мокрых от дождя, перепачканных глиной. Катя сама расстегнула ему пояс.