Когда они наконец уснули, Кате приснился сон. Больше всего она страшилась появления в кошмаре Улиты с ее разрубленным окровавленным лицом. Но от навязчивого кошмара даже во сне ее защитил муж. Он предстал в Катином сне истинным Гектором из «Илиады». Его мощный высокий прыжок – сальто назад. В их Трое… воинский прием, доступный лишь избранным. В их Трое колесница ахейская с острыми серпами на колесах, вселявшая в сердце Кати ужас и ненависть, смертоносная колесница, символ неотвратимой Судьбы, мчалась прямо на него… В прыжке-сальто Гектор вознесся над ней в тяжелом вооружении гоплита, в шлеме с конским черным султаном… Он победил судьбу!
Катя проснулась в слезах. В восторге! Сердце ее выскакивало из груди. Она обняла Гектора… С каждым их днем, с каждой минутой ее любовь к мужу росла…
Глава 23Компаньон
– Серафим, дорогой мой! Вырос ты! Настоящий мужчина стал! – Тигран Таранян сердечно приветствовал Симуру, едва он, Катя и Гектор оказались в его просторном офисе, пройдя через фабричный КПП и заводской двор. – Добро пожаловать домой!
– И я рад вас видеть, Тигран Ашотович. – Симура улыбался компаньону отца. – Вы совсем не изменились.
– Я постарел, Серафим. – Кряжистый, невысокий Тигран Таранян в свои «за семьдесят» красил волосы и брови и выглядел шестидесятилетним подтянутым брюнетом без единого седого волоска. – А ты хорош. Похож стал на бабушку свою, красавицу Раду, мать Гены. В их род ты удался, дружок.
Памятному визиту на местную фабрику по производству торговых павильонов и дачных помещений предшествовало чудесное утро на Оке. Ночью и на рассвете шумела непогода с дождем, еще в девять моросило, а затем солнце внезапно выглянуло сквозь свинцовые тучи, заливая луг и реку осенним золотом.
Когда Катя собиралась в путь, сушила феном волосы, одеваясь, Гектору неожиданно позвонил Полосатик-Блистанов. Катя слышала их разговор по громкой связи:
– Гектор Игоревич, доброе утро вам с женой! Отчитываюсь о сделанном вчера, – вещал Блистанов сквозь дорожный шум. – Прибыл – убыл в обе лаборатории. Баллистик, если по навигатору забить, вообще, оказывается, сидит в филиале центра долголетия. Ни фига себе замаскировался! Пулю отдал, баллистик принял – велел ждать. Он с вами свяжется. А комочки грязи тоже отвез. Спец получил ваши «три мейла». Матерится тихо. Но мне пробубнил, что сам займется. И оборудование приготовит. То есть я приеду в Кукуев или завтра к вечеру, или послезавтра рано утром. Раз вы приказали мне дождаться результатов и все захватить с собой.
– Точно, – ответил Гектор. – Ты где-то и сейчас путешествуешь?
– По домашним делам, – ответил Полосатик-Блистанов. – Все, пока. Мы на созвоне.
А Симура ждал их ровно в двенадцать на прежнем месте. Производственные корпуса фабрики Тиграна Тараняна (Гектор по дороге к главной площади Кукуева отыскал промышленный сайт в интернете и огласил Кате каталог и услуги) располагались за поворотом на ферму, в пяти километрах от Кукуева, в неофициальной промзоне у края заповедных глухих лесов. Промзона и новые современные ангары представились Кате чужеродной язвой в царстве великой девственной природы, окружавшей их с Гектором всего час назад на уединенной излучине в синей петле Оки, среди воды, неба и криков чаек. Но, по словам Симуры, бывшая фабрика отца кормила и обеспечивала работой половину населения городка. А четверть кукуевцев плюс люд из окрестных сел трудились в цехе по производству упаковки, принадлежащем его бабке Раисе.
– Одобряю твое возращение домой, – возвестил Тигран Таранян, похлопывая высокого Серафима по плечу. – Как и намерение разобраться со смертью отца. Я никогда… слышишь, ни на единую секунду не верил в твою вину. Я во всем тебя поддержу, сынок. Положись на меня. Твои знакомые? – Он обернулся к Кате и Гектору: – Я рад, здравствуйте! Мальчик не один здесь благодаря вам обоим. Он все рассказал мне по телефону.
– Мы с женой, в общем-то, и по его, и своему делу к вам, Тигран Ашотович, – объявил Гектор. – Выпускаете вы павильоны типовые и беседки, а если индивидуальный проект у вас заказать?
– О, без проблем! – Тигран Таранян в момент оживился. А Катя поняла: Гек использует их опробованный с фермером Восьмибратовым и Улитой прием – сначала надо купить, а потом уж донимать фигуранта вопросами про давние, опасные и щекотливые события.
– У нас с женой дома, на участке в Серебряном Бору, развалины дачи тридцатых годов, мы бы хотели, пока мы в длительном отъезде, руины ликвидировать, а на их месте построить типа… – Гектор показал Тиграну в мобильном фото маленького горного тибетского дома. Он и прежде говорил о нем Кате: «Тибетский рай в шалаше лишь для нас с тобой в одну комнату, где только наше ложе, печка-буржуйка и чайный столик. А снаружи веранда – помост для медитаций».
– О, интересно! – Тигран разглядывал снимок. – Тибет. Гималаи. Вы там бывали, да? Дерево темное, благородное. Охотно берусь построить вам на участке аналог в виде зимней отапливаемой беседки. Бревна из старого сруба я вам достану, найдем в заброшенной деревне, а еще закуплю топляки – их из Оки вылавливают, многолетний топляк дубовый, водой отлично обработанный, не путать с гнилым! По чертежу торгового павильона возведем за два месяца. Хотите, прямо сейчас калькуляцию расходов менеджер составит на материалы и работу? Черепицу для крыши закажем аутентичную из Китая.
– Отлично. Катя, твое мнение? – спросил Гектор.
– Непременно закажем, и прямо сейчас! – Катя подумала: они сразу расположили собеседника к себе, разыграв роль выгодных клиентов. Но и сами в плюсе. Ибо да сгинут навеки мрачные руины бывшей маршальской дачи, хозяина коих расстреляли еще в тридцатые! Когда-то в Катин самый первый, вместе с майором Вилли Ригелем, приезд в Серебряный Бор Гектор в минуту безнадежного отчаяния обещал ей те зловещие руины поджечь. Но тибетский чайный домик с буржуйкой идея несомненно лучше. Символ Гималаев, где он, ее муж, хотя бы на краткий миг обрел душевный покой и мир.
Тигран Таранян позвонил менеджеру по поводу сметы, а сам гостеприимно предложил им располагаться на диване и в креслах.
– Я к вашим услугам, – галантно обратился он к Кате, сразу подобрев.
А она прикинула в уме: ухоженный, импозантный, пожилой, но деятельный компаньон Елисеева-старшего, скорее, на стороне Милонопоклонова и Евдокии в вопросе невиновности Симуры. Итак, в полку не разделяющих общую кукуевскую точку зрения «Волчонок и есть убийца», кажется, прибыло. Но Катя все же решила уточнить:
– Тигран Ашотович, выходит, вы никогда не верили в версию следствия о причастности Серафима к смерти отца?
– Одиннадцать лет назад не верил и сейчас мысли не допускаю. – Тигран Таранян зорко глянул на молчаливого, отрешенного Симуру.
– Почему?
– Да оттого, дорогая моя, что я знал его отца Гену, знал с пеленок самого Серафима, он рос на моих глазах. Знал его деда Илью и бабушку Раду. Наши родители дружили с шестидесятых. Мой отец заведовал клубом в Тарусе, а Рада руководила хором. У дяди Ильи имелся старый мотоцикл с коляской, и он возил каждый день жену на работу и обратно и всегда прихватывал моего отца, дабы он не тащился десять километров до Тарусы пешком по бездорожью. Отец садился сзади на их мотоцикл. Серафим, у тебя любовь к байкам наследственная! – Тигран Таранян улыбнулся. – Бредни, распространяемые по Кукуеву, насчет ведьмы-цыганки, – злобная клевета средневековых необразованных тупиц, не верьте наветам! Клуб в Тарусе, где работали тетя Рада и мой отец, посещала в шестидесятых сама Ариадна Эфрон, и Ахмадулина с Евтушенко заглядывали на огонек. В клубе самодеятельный театр ставил «Живой труп», и тетя Рада играла Машу, пела под гитару. Елисеевы и мой родитель – настоящая сельская интеллигенция, пусть и нищая, советская, вынужденная в те времена мотаться на электричке в Москву за колбасой, но обладавшая подлинной, не пропагандистской духовностью. А мы с Геной дружили с пяти лет. В школе держались вместе, нам обоим щедро доставалось от хулиганья по национальному признаку. Его звали цыганским отродьем, а меня дразнили Таранькой Носатым за мой армянский шнобель. Гена за меня порой кидался в драку, он меня защищал. А тебя, Серафим, он обожал, помни это всегда! Он и при разводе с твоей матерью пытался защитить именно тебя от драм. Увез тебя на Кручу, где мы когда-то в детстве сами с ним играли и рыбачили. Серафим – плоть от плоти семьи Елисеевых, он просто не способен на убийство. – Тигран Таранян повернул к Кате свой чисто римский профиль.
– Вы дружили всю жизнь, но накануне смерти Елисеева, по нашей информации, у вас возник конфликт из-за бизнеса и средств. – Катя решила держаться твердой, даже жесткой линии беседы без обиняков.
– Вам порасскажут… – Тигран Таранян махнул рукой. – Да, мы спорили с Геной тогда. Даже ругались, бесились. Он гнул свою линию, я – свою. Бизнес и капитал не свалились нам с неба, мы заработали состояние своим горбом. Мы преуспели. Но на склоне лет Гена устал. Он желал все сбагрить, продать. Его вымотали работа, семейные неурядицы, он жаждал покоя. А я не хотел делить бизнес с разными московскими проходимцами, найденными им, стремящимися все захапать себе. Но мы бы с Геной тогда договорились, нашли компромисс. Уверяю вас: если бы не его гибель, мы бы все непременно уладили.
– Есть у вас подозрения, кто способен был убить вашего друга и компаньона? – прямо заявила Катя.
– Я много размышлял тогда… и потом частенько. Прикидывал разные вещи. – Тигран Таранян помолчал. – Не сочтите меня, простите, Иудой… подобным той несчастной обделенной судьбой женщине.
– Вы про Евдоху-стукачку? – быстро ввернул Гектор.
– Именно. Вы с ней уже пообщались?
– Да, – кивнула Катя. – Весьма информированная, словоохотливая особа.
– Только она, безумная и злая, могла убить Гену столь зверским, бесчеловечным способом! – выпалил Тигран Таранян. – Я поясню свою мысль. Их отношения с Аксиньей в чем-то напоминали наши с Геной. Мы оба в детстве считались изгоями в кукуйском социуме из-за нерусского происхождения: Гена – наполовину, я – полностью. Евдокия после скандала с ее маман, когда та публично опозорилась со своей жуткой прической, для всех в Кукуеве – одноклассников и взрослых – превратилась в