– Нет. – Катя тоже улыбалась.
– Двинем в Тарусу пировать над Окой. – Гектор вырулил на кукуйское шоссе. – Та пиццерия мне понравилась, но в Тарусе есть и круче.
– И правда, Гек, Тигран чересчур благостный, – заметила Катя по пути. – Я не уловила ни малейшей фальши в его словах при разговоре. И даже духом воспрянула: он на стороне Серафима, не верит в его вину. Значит, постарается искренне помочь. Оказывается, говорит Тигран в глаза одно, а делает иное – это если верить Аксинье. Меня озадачило сказанное ею про Тараняна.
– В смысле?
– Для чего Тигран внушал ей мысль про частный коррекционный интернат для мальчика? Зачем пытался с помощью матери его туда поместить? Он же не верит в версию следствия. Для него Серафим не преступник, не убийца.
– Возможно, ему известно о психических отклонениях пацана, – ответил Гектор. – Гена-цыган мог делиться со старым другом Носатым, мол, голова набекрень у моего младшего. А ведь мозги у него точно в раздрае – мы сами убедились с тобой, раз он свои пенаты не узнал и место рыбалки.
– Я встревожена его психическим состоянием, – призналась Катя. – Знаешь, Гек, я когда-то, собирая материал для публикации, читала про один поразительный феномен… Но я сейчас не уверена… То ли перед нами или нет… Я еще подумаю, ладно? А потом тебе скажу.
– Умница моя, – похвалил Гектор. – А по-моему, если Тиграша и правда пытался изолировать мальчишку, целью было – отсечение Жемчужной от него и столичной недвижимости Елисеевых. Тиграша просек: Аксинье парня органы соцзащиты не оставят. Но, возможно, согласятся на ее предложение насчет частного коррекционного интерната. А Тиграша подобным образом мстил своей несостоявшейся пассии – Жемчужной. Типа, отвергла меня когда-то, ну и опекуншей над чужим капиталом не станешь, не позволю.
– Наверное, – кивнула Катя. – Но Тигран просчитался. Жемчужная завладела и недвижимостью, и Симурой. Гек, она ему звонила, когда мы уходили с фабрики. А он ей, оказывается, утром, но не разбудил… Ты видел его лицо в момент разговора с теткой? Он в нее влюблен!
– Я смотрел на тебя, – признался Гектор.
– Гек!
– Что? – Он притормозил, повернулся, придвинулся всем корпусом к Кате и… поцеловал ее.
«Гелендваген» повело на обочину, а они целовались…
– Мы о серьезных вещах. – Катя чуть отстранилась, откинула ладонями растрепавшиеся волосы. – А ты…
– Что я? – Гектор, не отпуская ее, зарылся лицом в ее волосы.
– Чуть в столб не врезались! – Катя и сама его не отпускала, не могла…
– Здесь нет столбов, целина, – прошептал он и вновь ее поцеловал.
В Тарусе «Гелендваген» подрулил к известному среди туристов ресторану с видом на Оку. Пока Катя изучала меню, он написал сообщение капитану катера. Капитан моментально вышел на связь. Катя сама заказала у официанта двойную порцию борща для мужа (Гектор возликовал: «Первое!»), пиццу на двоих и свой любимый салат с помидорами и моцареллой. Гектор попросил еще для нее мятный капучино, а себе двойной эспрессо – «по нашей с тобой традиции». Просмотрев винную карту и выбрав приличное красное, велел официанту запаковать две бутылки с собой: «Явится Полосатик, нажарим опять мяса на мангале и напьемся».
После обеда отправились прямо на пристань. Гектор приветствовал капитана, ждавшего их, договорился насчет грядущей поездки на место рыбалки:
– Например, завтра во второй половине дня, а? Возможно ли забрать нас не с тарусской пристани, а с излучины, где арендуемые дома экоотеля?
Капитан отвечал:
– Все в наших силах, пригоню катер к вам, отвезу и подожду у затона с карьером.
Путешествие обещало ему прибыль: туристический сезон, по его словам, закруглился, хотя навигация сохранялась до середины ноября.
Расставшись с капитаном катера, они еще долго гуляли, взявшись за руки, по набережной Тарусы, по ее чисто дачным улочкам, мимо музея Цветаевой и тайного сада Ракицкого[21] – почти мистического по своей красоте и запущенности, стояли над Окой, на высоком берегу.
Мчались в коттедж на излучине в наплывающих сумерках…
Гектор, решив срезать путь к излучине, свернул на раскисший от ливней проселок в картофельных полях. Кате местность показалась знакомой: поле с пожухлой ботвой, темные борозды убранного урожая, вдали – роща и заброшенный барак, а рядом – голубой деревенский домишко, словно из кошмара Симуры.
Через картофельное поле опрометью бежал человек.
Он размахивал руками, явно пытаясь привлечь их внимание. Их внедорожник – единственный на проселке…
– Помогите! Стойте! – донесся до них заполошный крик.
Человек перескочил через канаву и буквально бросился под колеса их машины. Гектор резко затормозил. Они увидели фермера Восьмибратова – багрового от кросса по пересеченной местности, задыхающегося, взмыленного.
– В чем дело? – Гектор выскочил из машины. Катя за ним. Вид обычно флегматичного, солидного Восьмибратова напугал ее.
– Кроликовода зарубили! – заорал Восьмибратов. – Там! – Он кивнул в сторону голубого домишки с наличниками.
– Вашего бывшего опера Буланова? – Гектор глянул в указанном направлении – их с владениями Буланова разделяло огромное картофельное поле и… море грязи после ночного ливня.
– Его! Леху Кроликовода! Кровищи везде…
– В машину марш, – скомандовал Гектор, подтолкнув ошарашенного фермера к внедорожнику.
И в следующую минуту они уже гнали по бездорожью, «Гелендваген», ревя мотором, буксовал в непролазных хлябях, но Гектор выбирался из ям и ухабов.
Труп Буланова они увидели возле распахнутых настежь кроличьих клеток. Бывший опер града Кукуева лежал ничком. В спину ему вонзили его же собственный топор.
Кровь пропитала траву и землю. Рядом стояла ржавая тачка, полная скошенной травы.
Но не топор в спине поразил, ужаснул до предела Катю.
Кролики…
Выпущенные из тесных тюрем – белые, пестрые, они не разбежались по участку. Нет, они сплоченной зловещей стаей окружили бездыханное тело своего хозяина, кормильца и палача… Они прыгали по окровавленной спине Буланова, скакали на его пояснице, ногах, сновали вокруг трупа, жадно нюхали запекшуюся кровь и жевали траву, пропитанную ею… Некоторые восседали в тачке и грызли пучки заготовленного для них корма. Завидев Гектора, Катю и фермера, «кроли» не порскнули прочь, в кусты смородины. Они пялились на чужаков бусинами глаз. Они словно не желали подпускать никого к телу их хозяина.
– Пошли вон, б… пушистые! – вне себя заорал Восьмибратов. И швырнул в «кролей» чуркой.
Не помогло! «Кроли» не покинули труп Кроликовода. Белоснежные мордочки некоторых из них перемазала кровь. Потрясенной Кате на миг померещилось: они кусают, терзают труп своего палача…
Гектору пришлось осматривать мертвое тело под их зорким неусыпным надзором.
– Вы здесь что-то трогали? – спросил он Восьмибратова.
– Нет, я прикатил, а он…
– Позже нам все расскажете. Звоните в полицию, – приказал Гектор, наклоняясь над трупом.
Катя тоже приблизилась. Один из «кролей», наверное самый безумный, почти персонаж из сказки про Алису, белым шаром метнулся ей под ноги. Она отшатнулась, едва не упала, споткнувшись о колоду – на ней когда-то Кроликовод казнил свой маленький ушастый верный народец.
– Убили его несколько часов назад, трупные пятна на кистях крупные, синюшные, – произнес Гектор. – Катя, дай мне салфетку, нет времени в машине перчатки искать.
Катя вытащила из сумки сразу несколько бумажных платков. Гектор вновь наклонился над телом и через платок нажал пальцами сбоку на шею мертвого Буланова.
– Пятно под ухом бледнеет при надавливании, очень медленно восстанавливается. Значит, убили где-то в промежутке от двенадцати часов до суток. В тачке – трава, он ее нарвал…
– Кроликовод всегда спозаранку за травой ходил, – сообщил испуганный Восьмибратов. – Встанет с рассветом и за жрачкой для длинноухих чешет в любую погоду потихоньку. Сам все в одиночку, кое-как, без помощников, бедолага.
– Сейчас половина седьмого. – Гектор глянул на часы. – Учитывая трупные пятна, не полностью сформировавшееся мышечное окоченение и тачку с травой, давность смерти – десять-одиннадцать часов. Удар топором – единственный и смертельный. Если бы его били топором в позиции стоя, не попали бы точно между лопаток, он бы закрылся, повернулся боком. Пусть он инсультник, инвалид, но все равно двигался бы, уклонялся… Нет, его, скорее всего, сначала толкнули – и он, потеряв равновесие, грохнулся ничком. Убийца схватил топор из колоды и ударил в спину, рассекая тело глубоко.
– А вы здесь зачем оказались? – спросила Катя Восьмибратова. Она легонько оттолкнула ногой мельтешившего рядом безумного кроля, приказала себе, стиснув зубы: «Помогай Геку, не раскисай! Участвуй! Смотри! Спрашивай! Запоминай!»
– Я к нему приехал за мясом! За кроликами! У нас с ним договор на реализацию сельхозпродукции! Я беру у него мясо кроличье оптом и продаю в нашем магазине при ферме. Леха мне вчера вечером сам позвонил. – Восьмибратов выхватил из кармана ветровки мобильный, демонстрируя Кате номер Буланова. – Говорит: «Ваня, дуй ко мне завтра, я кролей мочу, всю морозилку доверху забил». У него дома морозильная камера, я ему сам привез давно для продукции. А шкурки он отдельно скорнякам в Тулу сбывал, к нему оттуда тоже оптовик наведывался регулярно. Я утром и днем на ферме занят по горло, управился к вечеру и поехал к Кролиководу. Захожу на участок – мать честная…
Восьмибратов все еще задыхался – от бега, от волнения, от страха. Он частил, жестикулировал. Катя подумала: «Он перед нами с Геком словно оправдывается, отчитывается. Но с какой стати? В прежние времена, если бы я ему показала „корочку“ – это одно, но сейчас мы с ним в равном положении случайных очевидцев. А он с нами столь откровенен…»
– Ничего не трогайте и особо здесь не топчитесь, – посоветовала она Восьмибратову. – Звоните в полицию.
– Да! Сейчас! – Фермер набрал номер в одно касание.