– А почему? – настаивала Катя.
– Она нам с Савкой тогда твердила: на том кусте и рядом с ним тоже на листьях кровь была.
– Кровь? Не ее?
– Не-а, чья-то чужая, засохшая уже. И много! Улитка сказала, все листья в пятнах. Некогда ей было разбираться. Она все сорняки окровавленные вытащила с корнем из земли и с Кручи в реку швырнула.
– У меня еще вопрос к вам, Карпов. Вспомните, пожалуйста, вы со своим приятелем Савельевым, когда нашли Серафима на лесной дороге, его к себе домой не приводили?
– Нет.
– А ваш дом и одиннадцать лет назад выглядел похоже? Голубой колер и наличники резные? – уточняла детали Катя.
– А то! От матери и бати покойного… наследство мое – хоромы. Голубеньким его еще батя покойный красил полвека назад. – Тусклые глаза Карпова затуманились от воспоминаний.
– Точно вы не приводили мальчика сюда, к себе, перед походом в опорный пункт? – настаивала Катя. – Вспомните, пожалуйста! Вдруг покормить его здесь хотели сначала?
– А чем мне Волчонка насытить? Мне тогда самому жрать нечего было, – хмыкнул Карпов. – Вы б видели его тогда в лесу: зверенок сущий! Кормить нам с Савкой еще его здесь! Да он нам бы либо руку оттяпал, либо в горло вцепился. Я вообще тогда хотел его на хрен в лесу оставить, да Савка струсил: найдут другие, на нас же Волчонка потом и повесят, мол, мы его украли да это… надругались! Мы и потащили его поэтому сами в опорный. Эй… дай мне еще курнуть, затянуться, кое-что вам… бонусом открою… любопытное…
Милонопоклонов запалил для Карпова новую сигарету. Сунул в рот. Карпов курил, щурясь от дыма.
– Савка мне по пьянке потом… уже много позже признался.
– В чем? – Кате невыразимо хотелось самой снять с него пресловутые стяжки.
– Не в тот вечер, когда мы Волчонка с ним в лесу нашли, а накануне… Он по шоссе шел и видел: мчал один бабай в сторону дома ведьмы на тачке своей.
– Кто?
Но Карпов, пропустив мимо ушей Катин вопрос, молча курил. Милонопоклонов буквально вырвал у него из зубов сигарету.
– Ну?! – прикрикнул он властным визгливым фальцетом.
– Не запряг еще, понукать, – буркнул Карпов, втягивая голову в плечи, словно опасаясь новой зуботычины. – Твой босс. Перед кем ты сейчас пресмыкаешься ради дармовых антрекотов!
– Восьмибратов? – вмешалась Катя. – Фермер ехал к Елисееву за день до обнаружения вами мальчика в лесу?
– В сторону Кручи он по шоссе чесал на внедорожнике своем, Савка его засек. Но больше он ничего не видел тогда, – ответил Карпов глухо.
Стон протяжный…
Пещерный тролль кукуйский Колян очнулся от обморока, зашевелился среди разбитой посуды и дверных щепок на полу. Гектор подошел к нему.
– Коленка у тебя цела, Колян, – объявил он и протянул поверженному врагу руку. – Ну, раз-два – встали!
Колян заворочался, затем ухватил руку Гектора, и тот его поднял с пола. Колян потер ключицу.
– Пройдет, – пообещал ему Гектор. – Уходи отсюда. Скоро менты приедут. Оно тебе, пахарю, надо – полдня на допросах торчать?
– Ты меня нокаутировал? – просипел Колян, изумленно взирая на Гектора. – Ну ты сила, сволочь!
– Вали, – разрешил ему Гектор.
И Колян, даже не взглянув на скованного собутыльника, похромал из разгромленного дома навстречу яркому, солнечному осеннему утру.
Милонопоклонов сам вызвал заречных коллег. В тоне его сквозило откровенное превосходство.
– Сеня, ты с Карповым остаешься, – велел Гектор. – Сказочку расскажешь: мол, оказал содействие местному пенсионеру правоохранительных органов в задержании опасного убийцы. Тебя еще грамотой под занавес наградят от министра. Матери похвалишься. Когда освободишься от полицейской трескотни, попроси коллег подбросить тебя до экоотеля и отправляйся релаксировать до завтра. Сутки у нас были прикольные, правда? – Гектор усмехнулся. – Отдых необходим.
– Вы меня здесь бросаете с этими двумя… чучелами?! – воскликнул Полосатик-Блистанов.
– Цыц ты! Смеешь меня оскорблять, огарок рыжий? – возмутился Милон Поклоныч. – Чем ты мне помог? Стоял столбом, когда каша кругом заварилась.
– Сеня, мы с Катей убываем, едва заслышим сирену, – подтвердил свое намерение Гектор. – Мы слишком примелькались здешним стражам порядка, понимаешь? И нашему общему делу мелькание сильно вредит. К тому же моя обожаемая жена и так полночи провела на допросе сам знаешь где. Я не могу позволить и дальше ее мучить бюрократической лабудой. Она не создана для протокольной прозы.
Они оставались в голубом доме с резными наличниками еще примерно полчаса, пока ехала оперативная группа. Гектор сторожил на всякий пожарный Карпова, не надеясь особо на отставного участкового и Блистанова.
– Слышь, писательница, – тихонько окликнул Катю Милонопоклонов. – Ты за жопу-то с ручкой на меня не обижайся. Мы все ж коллеги с тобой. Засядешь в будущем строчить свою книжку, опусти про мордобой, а? Наши-то, менты, меня поймут, не осудят. А как еще чистосердечных признаний-то от воров-убийц добиваться? Ну, сунешь ему в морду – он и поплыл, а за сигаретку оттаял… Но ты, писательница, не строчи об этом, хорошо? – Милонопоклонов сквозь очечки заглядывал остро, зло и одновременно заискивающе в глаза Кати. – Ну, прощения у тебя за жопу с ручкой прошу я. Пиши про меня в книжке своей подробно, но частично, ладно? Не нужно знать обывателям про мордобой и стяжки мои.
Сирена ближе, ближе…
Сирена – на околице заброшенной деревни. Гектор, не реагируя на просьбу бывшего участкового, крепко взял Катю за руку и повел за собой прочь – через поле к оставленному в кювете рядом с «Нивой» «Гелендвагену». Катя еле плелась, устала до такой степени за «прикольные сутки», вместившие в себя столь много всего! Ни о чем уже и не мыслила, кроме сна. Она забылась прямо в машине. Видела сквозь дрему мужа рядом – беспечно бросив руль, слегка притормаживая, он набирал сообщение в телефоне:
– Пишу самураю, чтобы не парился, оставался в Москве до завтра, он нам сегодня здесь ни к чему.
Глава 28Гвозди
Дальнейшее Катя помнила смутно: Гектор по возвращении в коттедж бережно уложил ее, словно ребенка, в кровать, лег сам, опустив рулонные шторы на окнах, не впуская в их «хижину» дневное солнце.
Чувствуя его рядом, слыша его дыхание, Катя заснула.
Она очнулась с немым возгласом на губах. Ей приснился кошмар. Темно в комнате. Гектора рядом нет. Катя дотянулась до его наручных часов на прикроватном столике – 22:33. Она проспала весь день, до позднего вечера! Тихонько встала, в одной лишь длинной футболке прошла на кухню: жутко хотелось пить, в горле пересохло. Гектора нигде не было. Катя приоткрыла входную дверь и увидела Гектора у дома в ярком пятне электрической подсветки. Тоже босой, в одних лишь спортивных брюках, без футболки, он стоял возле деревянных перил веранды. На них – открытая аптечка из его армейского баула. Катя хотела сразу его окликнуть, но ее что-то удержало. Она подалась через порог, оставаясь в тени.
– ОМ-БХУР… ПХУВАТ…
Голос Гектора глухой, хриплый. Тибетская мантра… энергия, огонь…
На глазах зоркой Кати ее муж извлек из стоявшей рядом с аптечкой картонной коробки четыре длинных толстых гвоздя и обеими руками слегка вкрутил сначала пару, а затем вторую в перила, создавая подобие плотного квадрата из торчащих из дерева железок.
Отступил на шаг. Склонил голову. Сжал левый кулак.
– БХУМИДЖАЯЙ ДХИМАХИ (Мантра раскаяния)… ТАННО ДУРГА (Мантра победы над страданиями и болью)…
Катя замерла: Гектор Троянский, сосредоточенный, погруженный в себя, полностью не здесь. Где-то еще… в своей подлинной Трое у горы Ида? Или же в Тибете, у подножия Кайлаша?
– ПРАЧОДАЙАТ! – закончил Гектор и саданул левым кулаком по четырем гвоздям, вгоняя их до середины в дерево. И – второй, подобный молоту, удар его кулака, вонзивший толстенные железные гвозди по самые шляпки.
– Гек!!
Не помня себя, Катя, босая, сорвалась с веранды, перескакивая сразу через две ступеньки, кинулась к нему.
– Ты что делаешь с собой?!
– Катя… – Он словно очнулся. – Я должен… Это печать.
– Какая печать?! – Катя тащила его к аптечке.
– Блок. – Гектор смотрел на нее. – Я тогда дома на тебя напал в пограничном состоянии между сном и… Мой чертов рефлекс… Я тебя чудом не задушил, мог сломать тебе шею, горло… Я сейчас поставил себе блок. Никогда больше, слышишь? Никогда не повторится подобное. Клянусь!
– Блок?! Уродуя себя о чертовы гвозди?! – Катя залила зияющие раны на костяшках его пальцев антисептиком, уронила пузырек с йодом из аптечки. Ее колотила дрожь!
– Блок… Печать запрета и покаяния – всегда через кровь. Иначе никак. Традиция монастыря. Завет.
– Тибетского монастыря? Монахов, читающих мантры?
– Мой опасный проступок. Я обязан искупить его перед тобой.
– Мы же обсуждали дома – ты ни в чем не виноват!
– Нет мне оправданий. В Тибете подобных мне ставили против стенки бойцов в стальных перчатках с шипами и поножах с лезвиями. Я должен.
– Гек, но я так не хочу! – Катя уже плакала, бинтуя его руку. – Я не принимаю твоего долга без вины! Мы одно целое, у меня чувство – это меня сейчас ранили о гвозди… Ты столько всего вытерпел, перенес, пережил – и снова, уже по собственной воле, себя калечишь! Гек, это саморазрушение!
– Печать запрета, – тихо, твердо повторил Гектор. – Одна мысль о причинении тебе боли, вреда, пусть ненамеренно, сводит меня с ума! Катя, мне сдохнуть лучше, чем стать причиной беды.
– Нет!
– Да, Катя.
Он протянул руку и коснулся ее щеки, мокрой от слез. Затем дотронулся пальцами до вогнанных в перила гвоздей – его кровь, их обагрившая, смешалась с ее слезами.
И Катя не выдержала. Всхлипывая, рыдая, она обняла его крепко-крепко, принимая всего целиком… И с тибетской тьмой в душе (оказывается, тьма властвует и в обителях Гималаев), и с его долгом, со всем его несовершенством… геройством, смятением и силой духа… противоречиво