– Я оказался в ловушке! Мне не оставили выбора!
– Выбор есть всегда, – наступал Гектор. – Вы сделали свой тогда. Отвези вы мальчика с порезами в больницу в Тарусу, врачи бы сами сразу позвонили в полицию, вас бы начали допрашивать и все всплыло: его поездка на велосипеде на Кручу и… Что там произошло? Ну?!
Тон Гектора… Голос полковника Борщова-Троянского в сирийской пустыне, под ракетным обстрелом отдающего команды…
– Я его не убивал! – закричал Тигран Таранян.
– Пуля… мы нашли пулю… было два выстрела. – Гектор шагнул вперед и сгреб его за грудки. – Ты сначала пытался застрелить школьного друга! Ты промахнулся тогда. И беспощадно добил его ломом, косой, облил горючкой и… спичка! Ты ее швырнул на него. Поджег!
– Нет! Нет! – Тигран, вырвавшись, рухнул на диван рядом с Ишханом. – Это же он в него стрелял!
Катя замерла. Гектор замолчал. Они поняли, кого имеет в виду Тигран.
«Невозможно… невероятно! – вихрем пронеслось в голове у Кати. – А если правда, то… к чему мы все опять пришли?!»
– Кто? – озадаченно спросил Полосатик-Блистанов.
– Он. – Тигран перстом указующим ткнул в карабахского пленника. – Он стрелял дважды и промахнулся. Меня там не было. Все случившееся я знаю лишь с его слов!
Гектор глядел на них обоих. Младшего, в глубоком обмороке, и старшего, казалось, готового лишиться чувств от волнения. Словно оценивал обоих.
– Дальше, – приказал он.
– Мои переживания тогда… вы себе не представляете! – Тигран закрыл лицо ладонями. – И кто вы вообще есть?! Явились сюда, к нам в город, раскопали кучу дерьма… Разбередили все раны… Зачем? Цель-то какая? Журналистка-писательница вы, да? – Он отнял руки и повернулся к Кате. – Вы желаете создать о нас всех книгу? А нашу боль… наши страдания… наши страхи, угрызения совести вы сумеете на ее страницы вместить? Или вы состряпаете детектив-развлекуху на потеху равнодушной толпы?
– Я еще не знаю, – честно призналась ему Катя. – Я попытаюсь описать все. Но получится ли у меня? Хватит ли способностей? Вы спрашиваете: зачем? Мы вас мучаем вопросами, подозрениями… мы же не полиция… Но вы сами при нас объявили Серафиму о полной поддержке в поиске доказательств его непричастности. Вы отступились от тех слов?
– Не столь уж он и невиновен, – отрезал Тигран.
– То есть? – сразу вмешался Гектор.
– Это он изуродовал тогда Ишхана.
Пауза.
Они все вновь потеряли дар речи. Лишь в глазах Полосатика-Блистанова сверкнул огонек.
– Одиннадцатилетний пацан – двенадцатилетнего? Порезал? – спросил Гектор.
– Исполосовал двумя отбитыми горлышками от водочных бутылок. – Тигран покосился на воспитанника. – Хорошо, я вам, в общем-то посторонним чужакам, расскажу все известное мне. Но вы поклянетесь мне здесь и сейчас НИКОГДА не вмешивать в дело полицию!
– Я за всех поклянусь, – молвил Гектор.
Он забрал с придиванного столика коробок спичек, лежавший на узорном подносе вместе с трубкой и пачкой табака. Чиркнул спичкой. Секунду созерцал огонь и… пальцами другой руки медленно погасил его… Знаменитый трюк Лоуренса Аравийского из фильма. Он его воспроизвел по-своему.
Восток… Катя не вмешалась, хотя огонь словно обжег и ее, ведь они были с Гектором одним целым. Восток – Великий, Дикий, не познанный до конца никем. Он, ее муж, лучше знает, как надо на Востоке давать клятву.
И точно! На армянскую душу Тиграна трюк со спичкой произвел неизгладимый эффект.
– И вам не больно?! – прохрипел он.
Гектор бросил обгоревшую спичку на поднос.
– Мое слово – вам. А теперь мы вас слушаем со вниманием. Все подробности. Без утайки и лжи.
– Я приютил у себя Ишхана за год до того рокового лета. Я говорил вам правду про его мать и отца. Но не из-за травли я его вывез из Нагорного Карабаха. А по причине… – Тигран на секунду умолк. – Родня в ужасе мне оборвала телефоны: одиннадцатилетний Ишхан отомстил убийце отца-азербайджанца. Он его убил.
– Мальчишка? – Гектор тоже глянул на распростертого навзничь на тигровой шкуре карабахского пленника.
– Он его застрелил. Нашего земляка, армянина, карабахского ополченца, на глазах соседей. Подошел и выпалил ему в грудь и живот. Дважды. На Кавказе свои законы. Вам, Гектор, наверняка они известны, раз вы посещали наши заснеженные горы с антитеррористическими рейдами. Я пожалел Ишхана, его ожидало незавидное будущее. Земляки меня пугали: он прячет пистолет и может его и с собой прихватить. В Карабахе во время войны было полно разного оружия, кроме того, мужчины повально переделывали охотничье, травматическое под боевое. Когда Ишхан перешагнул порог моего дома, я его – как мужчина мужчину… он же совершил мужской взрослый поступок в свои одиннадцать, отомстив убийце отца, – предупредил: «Сдай мне арсенал». Но он ответил: «Я все оставил дома, в горах». Я не унизил его обыском дорожных сумок. А следовало бы. Через пару месяцев я, вернувшись домой раньше обычного с фабрики, застал Ишхана в его комнате чистившим и смазывавшим переделанный травматический пистолет. Он навинчивал на него кустарный глушитель. Тот самый ствол, из него он и застрелил земляка…
– Ребенок-солдат, – произнес Гектор. – Чем возрастом меньше они, тем ценнее… на Ближнем Востоке, в Африке. Не вызывают подозрений. Я встречал их в Сирии. Но в долинах Арарата?
– Карабахская война была страшной, безжалостной, – тихо ответил Тигран. – Порой не бой, кровавая каша… Все раннее детство Ишхана прошло под знаком междоусобной резни. Я потребовал у Ишхана отдать мне оружие. Но он убежал из дома. А когда вернулся, соврал мне, что утопил ствол в Оке. Он желал меня успокоить, проникся ко мне горячей благодарностью за новую, спокойную жизнь, без стрельбы, крови, взрывов снарядов, здесь, в прекрасном Прибрежье, в лесах… Он меня полюбил, заместив в маленьком сердечке погибшего отца-азербайджанца мной. И я даже не представлял, на что он готов ради моего благополучия. Гена Елисеев в тот год, еще до нашей ссоры, заглядывая ко мне вечерами на бокал армянского коньяка, частенько обещал познакомить Ишхана с Серафимом, взять его на Кручу, на рыбалку… сома ловить… Но затем мы с Геной начали крупно спорить из-за бизнеса. И все происходило на глазах Ишхана, дома. Мы с Геной избегали выяснять отношения в фабричном офисе. Орали друг на друга здесь, в холле, оскорбляли, уличали в воровстве денег. Кучи дерьма мы, прежние школьные товарищи, в гневе и алчности вываливали друг на друга… стыдно вспомнить. Ишхан все слышал. Он начал считать Гену моим заклятым врагом. Последняя наша перепалка произошла, когда Генка явился ко мне требовать ключи от гостевого дома у фермы, куда хотел переселиться вместе с Серафимом от ревнивой жены. Финальную каплю позже добавил я сам: вернулся домой поздно с фабрики, дернул коньяка один и начал жаловаться теням ночным, мол, прежний друг закадычный – подлец и вор, желает меня разорить, пустить по миру… Уехал рыбачить к дому ведьмы, а сам небось уже отправил по электронке письма и формы договора покупателям нашего бизнеса, планирует, вернувшись с Кручи, обобрать меня… Подставить… Уничтожить…
Тигран вновь умолк. Желтый круг от включенной настольной лампы падал на стену у дивана в сумраке закрытых рольставнями окон.
– У Ишхана в тот момент в голове все перепуталось: мои необдуманные жалобы на Гену, его детский ужасный опыт убийства… Он решил избавить и меня от врага, – продолжил тихо Тигран. – Улизнул на велосипеде из дома на рассвете. Тайком. Я его хватился. Мне стало тревожно. Я даже… пошел в его комнату наверху и обыскал сумки, постель. Никакого пистолета с глушителем я, естественно, не нашел. Но места себе не находил, словно предчувствовал. Не в полицию же было мне звонить! Ишхан приполз домой на закате, весь в крови. С рваной раной на лице, залепленной лопухом, и с исполосованными руками. Все дальнейшее я знаю лишь с его слов. Пистолет оказался у него за поясом штанов. Я его изъял, рассмотрел: самодельный глушитель разорвало, а ствол заклинило. Я ему обработал раны. Сам перебинтовал его лицо и руки. Он мне в истерике от боли и страха рассказал жуткие, невероятные вещи! Он добрался на велосипеде до Кручи утром, он знал туда дорогу: все пацаны кукуевские рассказывают страшилки о доме ведьмы. Сообщил: по пути его чуть не сбил чей-то внедорожник, но он спасся, свернув в лес. За забором увидел машину Гены Елисеева, но сам дом казался мертвым, необитаемым, темным. Ишхан легко открыл калитку и проскользнул на участок, спустился по лестнице к лодочному сараю – вдруг враг уплыл рыбачить, но резиновая лодка и катер оказались на месте.
«Все произошло уже после поездки отца и сына в затон у карьера, – подумала Катя. – Елисеевы уже вернулись после ночи у костра… Внедорожник Восьмибратова Ишхан, оказывается, не узнал. Поэтому Тигран и не вычислил опасного свидетеля. А фермер приберегал козыри против него на случай осложнений с продажей ему ферм. Но их не случилось. Тигран отдал ему ферму за приемлемую цену. И Восьмибратов надолго сохранил важные факты в тайне».
– Когда Ишхан поднялся наверх от лодочного сарая и приблизился к дому, дверь внезапно слегка приоткрылась и на крыльцо вывалился Гена… абсолютно пьяный. За его спиной мелькнул Серафим. Гена, по словам Ишхана, прямо с крыльца начал мочиться… ему приспичило. А мой воспитанник… он выхватил ствол и выстрелил в Гену. Попал бы непременно, стрелял-то он с десяти шагов, но пьяный Гена в тот самый миг грохнулся с крыльца, не удержав равновесия. Чудо его спасло. Пьяницам всегда везет. Он даже не заметил Ишхана спьяну, представляете, барахтаясь на траве? И естественно, не услыхал выстрела из-за глушителя. Но Ишхана с пистолетом в руках увидел Серафим. Я не знаю, что стряслось с сыном Гены до появления Ишхана на Круче… но, по словам Ишхана, вид у Серафима был просто безумный. Он напомнил Ишхану волчонка… нет, почти зомби из фильма: волосы всклокочены, а глаза… дикие! Заорав, он спрыгнул с крыльца, нагнулся, выхватил из травы две пустые водочные бутылки и словно с палицами бросился на Ишхана. Тот повернул к калитке, выскочил с участка к своему велосипеду. Обернулся и… вновь выстрелил. Уже в Серафима. Но глушитель разорвало. Он опять промахнулся. А Серафим грохнул бутылками по столбу калитки, отбил оба горлышка и накинулся на Ишхана. Он его полоснул одновременно по лицу и по руке. Ишхан, защищаясь, попытался схватиться за осколок, но глубоко поранил о стекло ладонь, его кровь, хлынувшая из ран, обагрила траву у калитки. А Серафим налетел на него, вцепился… отчаянный, неадекватный, агрессивный до крайности – и вновь ударил горлышком бутылки в лицо, метил в глаза, пытаясь ослепить его… лишить зрения! Я, слушая Ишхана, не мог даже поверить, что наш ангелок Серафим, обожавший задачки по математике, способен на подобное. Но он ведь защищал своего отца от убийцы с пистолетом! И потом, он же цыган, полукровка… Цыганская кровь… цыганская горячка… Они в таборах жестко решают свои дела. Или же он просто был абсолютно не в себе в тот момент, но причины его безумия для меня темны…