Раиса Фабрикантша вещала вроде бы спокойно, даже по-деловому. Но лицо ее дергалось, кривилось. А тон – сухой, дребезжащий, циничный – страшил Катю. Нет, не пугал, а ранил ее сердце. Они столько всего уже наслушались, выяснили… Ужасы, трагедии, казалось, куда уж больше… Но Раиса добавляла в кукуйскую тьму и свою щедрую лепту.
– Встретив его в тот день на стоянке с проституткой, я осознала: час пробил, пора действовать. Но я еще из осторожности выждала сутки, – продолжала Раиса. – Пусть перетрахается с шалавой в придорожных кустах, отправив Симку считать ворон – надолго его, Гены-цыгана, все равно не хватит, – рассуждала я тогда. Возраст у Гены не юный, затяжные секс-марафоны не для него. А судя по количеству бутылок водки и коньяка в тележке на стоянке, он продолжит пьянствовать на Круче уже сам, один. И пусть упьется в хлам… Мне легче с пьяным справиться. Я поехала на Кручу вечером следующего дня, после окончания смены в цеху. Меня никто не засек по дороге, но я все равно перестраховалась и оставила машину в лесу. Подошла к дому. Смотрю: калитка настежь, у забора валяется велосипед. Я решила, Гена новый приобрел в Тарусе для Симки, они ж, когда сбежали от моей дочурки Аксюты, вещи дома бросили. И комп Симкин тоже позабыли. А я загодя еще купила для внучка подарочек. Планшет. – Раиса вновь обернулась к притихшему, погасшему, но внимательно слушавшему Серафиму. – Думала: вручу – и внучок дома планшетом займется, заиграется. А я… если Гена не шибко пьян, напою его до свинячьего визга, уведу к обрыву, к лестнице, где лодочный сарай. И столкну его вниз. Если он сам шею при падении не сломает, я его добью – поленом, корягой, их полно на берег Ока выносит. Якобы он сам загремел с Кручи, с лестницы, по пьянке, башкой стукнулся и… пока-пока… похоронный марш. Я еще и «Скорую» ему вызову, она опоздает.
Раиса вздохнула.
– Но мне не повезло, – объявила она. – Я обогнула велосипед на траве, вошла в калитку. Чем-то тухло воняло…
«Запекшейся кровью Ишхана на сорняках, она уже начала разлагаться от жары под вечер», – определила Катя про себя.
– Симка нигде на участке не мелькал, я его окликнула, – продолжила Раиса. – Но у дома нашей семейной ведьмы Рады сплошные заросли, дебри. Генка сидел на крыльце один, пьяный в стельку, расхристанный, всклокоченный, потный. Вид у него был дикий. Ненормальный просто! У крыльца валялись пустые бутылки. А он вцепился в пузырь водки и сосал из горла. Увидел меня, казалось, даже не узнал спьяну, принял за кого-то другого. Забормотал: «Я не хотел, прости… Я не виноват!» Я решила: нет, узнал, паршивый скот, прощения просит за намерение разорить меня на старости лет и вышвырнуть вон из цеха… А он вдруг вскочил на ноги и рявкнул: «Ты? Стерва? Чего приперлась? Вынюхиваешь?» Ну, совсем с курса сбился любовничек мой бывший, бредил наяву. – Раиса зло и цинично усмехнулась. – Я ему: «Где Сима?» А он на меня бараном смотрит… Хрипит: «Где-то бегает, гуляет». Я его хотела увлечь к лестнице и столкнуть… Но он…
– С вами туда не пошел? – спросил Полосатик-Блистанов. Он разглядывал Раису Фабрикантшу с нескрываемой неприязнью, но не из-за ее преступления, нет! А как непредвиденную досадную помеху… непреодолимое препятствие в собственной окостенелой версии о виновности ее внука и своего злейшего врага.
– Генка встал с крыльца. Но он еле держался на ногах от водки. Шагнул ко мне, не удержал равновесия и… упал плашмя, ударившись башкой о нижнюю ступеньку затылком, – ответила Раиса Фабрикантша. – Удар его оглушил… Он валялся передо мной падалью, воняющей перегаром… И меня посетила мысль: он же в полной моей власти!
«Эксперты-криминалисты тогда ошиблись, – пронеслось в голове у Кати. – Они решили: ударом лома сзади Елисеева оглушили и сбили с ног. А он упал сам. И ударился затылком о ступеньку».
– Я стояла над ним и ждала, – продолжила Раиса. – Вдруг подох, расколов себе череп? Освободил нас всех от себя… меня… мою дочь… Но Генка завозился, начал переворачиваться на живот, охая, стоная. И я…
Раиса запнулась. Они ждали, не перебивая.
– Я сорвала шейный шелковый платок, нагнулась – под крыльцом вечно ржавел древний инвентарь. Я увидела лом – железный, тяжелый, острый. Я обмотала платком его конец и… Генка уже встал на карачки, а я воткнула лом ему в спину… Кровь брызнула… Он упал. Я в фильмах видела: копьем бьют, пронзают насквозь. Но какую же силу надо иметь для подобного удара! Я не справилась – при следующем ударе лом соскользнул со спины и поранил ему задницу, он застонал. Я ударила его ломом вновь, но пробила ему бок… Кровища хлынула мне на замшевые балетки. И мои голые ноги оказались все забрызганы, к счастью, я была в летнем деловом костюме, вместо брюк – шорты до колен… А пиджак я в машине оставила… Я запаниковала. Генка не умирал, обливаясь кровью, он перевернулся на спину, хрипел, тянул ко мне руки… Симка мог вернуться и застать нас… Я заглянула опять под крыльцо, ища другое оружие – я уже не могла оставить его в живых. Он бы меня засадил в тюрьму! И в этот миг Генка заорал благим матом от боли…
Тигран, слушавший Фабрикантшу, отвернулся к окну – вспомнил тот единственный вопль, донесшийся до него в лесу от дома ведьмы…
– Коса валялась под крыльцом, я накинула платок на ее рукоятку, выволокла и… Я просто хотела заставить его умолкнуть! Ударила острием в его распяленный в крике рот. А коса застряла в кости. Я дернула и не сумела вытащить. А он все еще был жив. Проклятый! Лишивший меня покоя и счастья в молодости! Укравший половину моей жизни ложью про развод с первой женой, унизивший и растоптавший меня интрижкой с моей дочерью у меня за спиной! Он похитил у меня и ее! Дергая ногами, харкая кровью, он все никак, никак не желал подохнуть! И тогда я схватила с крыльца канистру… тоже стараясь не оставлять свои отпечатки… за ручку ее подняла через платок… И облила его горючей смесью.
– А спички, зажигалка? Или огонь трением добыли? – бросил ей Гектор. В серых глазах его – презрение…
– Представьте, я баба предусмотрительная, запаслась зажигалкой. – Раиса поняла: она омерзительна не только ему. Всем. – Решила, отправляясь после работы в цеху на Кручу: если в доме ведьмы ситуация вдруг выйдет из под контроля… запру Генку внутри и спалю к чертям!
– Вы швырнули канистру на крыльцо тогда, – сказала Катя. – Сжечь дом вам помешал дождь?
– Ливень хлынул позже, я уже возвращалась домой в машине, – сухо ответила Раиса. – А во дворе была великая сушь… Я просто неловко поставила канистру на крыльцо. Руки мои тряслись, канистра упала набок. Генка уже полыхал, я его подожгла. Он не кричал больше. И не шевелился. Я решила: наконец-то он умер…
– Гадина ты старая! – выдал внезапно Ишхан. – Нелюдь! Гиена смрадная!
Он словно забыл о том, что сам ведь стрелял в Елисеева-старшего.
– Я оставила его тлеть. – Раиса медленно обвела их взглядом. – Побежала к калитке – и остолбенела. Велосипед исчез! Я подумала, его забрал мой внук. Что он видел и слышал? Я сходила с ума от страха. Но где мне было его искать? Наш лес без конца и края. Наш лес все скроет… Я скинула намокшие в крови балетки, завернула их в шелковой платок, водой из бутылки отмыла свои окровавленные ноги и помчалась домой. Балетки и платок… дорогой, от Живанши, я позже утопила в Оке. У себя на Птичьем мысу.
– Велосипед забрал я, а не твой внук, – заявил Тигран. – Я слышал ваши голоса с Геной. Но решил: вы сами разберетесь. Вы же… все равно бывшая пара. А в лесу я услышал его крик.
– Отчего же ты не вернулся? – криво усмехнулась Раиса. – Не бросился спасать от меня школьного дружка?
– Я и представить не мог тебя в роли убийцы тогда, Рая. Я же помню вас с ним молодых… влюбленных друг в друга. Лишь когда нашли изуродованный обгорелый труп Гены, я понял, что ты натворила.
– Врешь! – отрезала Раиса. – По морде твоей видела, Тиграша: ты ему и раньше добра не желал. Мечтал, кто бы за тебя угробил Генку… Поэтому ты не вернулся тогда к дому ведьмы. Пустил все на самотек, надеясь в душе…
– Нет. Нет! Заткнись! – Тигран вышел из себя.
– Слушай правду-истину и о себе. Живой Генка был тебе не нужен. Он тебе уже сильно мешал. Но парадокс, Тиграша: убила-то его я, но в Кукуеве почти все, кроме одного упертого опера, приписали молвой его смерть твоим рукам, – усмехнулась Раиса. – И ты, страшась дальнейшего шума и разбирательств, быстро продал мне мой драгоценный цех, едва я тебя попросила. И терпеливо ждал годы, когда я верну тебе за него деньги. И ты уступил Ване Восьмибратову ферму. По аналогичной причине. Мой подспудный, инстинктивный расчет оказался верен. Устранив с пути Генку, я выкупила свой цех у тебя – труса!
– Не слушайте ее! – Тигран обращался уже к Гектору и Кате.
– Дома я лежала в лёжку, наглотавшись таблеток… Я уже была немолода, и такие приключения… – Раиса старалась не замечать их брезгливости и отвращения. – Я тряслась овечьим хвостом от страха. Все ждала: ко мне вломится полиция, мой внук на чертовом велосипеде все выложит ментам. Но текли часы… Ночь миновала. Утром я отправилась в цех, я не могла позволить подозрениям пасть на меня. Позже мне в офис позвонили полицейские. Моего внука в состоянии шока обнаружили в лесу прохожие. У меня едва не приключился инфаркт. Я опять все ждала… ну, сейчас и за мной придут, посадят меня. Симка же им расскажет, что видел меня! И снова – ничего. А потом нас с Аксиньей вызвали сразу и к Буланову, и в органы соцзащиты. И я узнала поразительную новость: оказывается, мой внук признался в убийстве отца и написал чистосердечную явку. С повинной. Гром грянул – и я… прозрела!
– То есть? – бросил Гектор.
– Знамение! Кто-то там, наверху, любит меня[35]. И бережет, – улыбнулась блаженно и совершенно безумно Раиса Фабрикантша. – А на мои тяжкие грехи ему наплевать.
– Вас одиннадцать лет никто не трогал. За что же вы прикончили опера Буланова? – громко спросил Арсений Блистанов.
– Мальчик, ты бредишь.