К этому Пирру пришли за помощью послы из Тарента. Греческие города в Италии были в опасности: до сих пор их соседями были храбрые, но разрозненные италийские племена, теперь эти племена объединил под своею властью Рим. О Риме грекам уже случалось слышать. Слышали, будто он основан потомками Энея, троянского героя, после гибели Трои уплывшего на запад. Слышали, что народ там славен простотой и суровой доблестью, как древние спартанцы. Слышали, что на площади в Риме стоит статуя Пифагора и мудрый римский царь Нума Помпилий считается Пифагоровым учеником. Но воевать с римлянами грекам еще не приходилось.
Пирр бросил все дела и собрался в поход на Италию. У него был советник — оратор Киней, ученик Демосфена; Пирр говорил, что Киней покорил ему больше городов словом, чем сам он — оружием. Киней спросил: «Государь, а что мы будем делать, завоевав Италию?» — «Завоюем Сицилию». — «А потом?» — «Завоюем Африку». — «А потом?» — «Завоюем Македонию и Грецию». — «А потом?» — «Будем жить припеваючи, есть, пить и веселиться». — «Так что же нам мешает заняться этим уже сейчас?» Пирр рассмеялся, но войну все-таки начал.
В Италии Пирр бился с римлянами в трех сражениях. Первое закончилось решительной победой, второе — не решительной победой, третье — поражением.
Первую победу доставили Пирру боевые слоны. Римляне видели их в первый раз и бежали в панике. Объезжая поле и глядя на трупы врагов, Пирр сказал: «Римляне со мной, а я с римлянами могли бы покорить весь мир!»
После победы Пирр послал в Рим Кинея. Он предложил римлянам мир и союз, если они откажутся от своих завоеваний. Римский сенат уже готов был согласиться. Честь Рима спас старейший из сенаторов — Аппий Клавдий; он был дряхл и слеп, в сенат его принесли на носилках. Он произнес речь: «До сих пор, римляне, я жалел, что лишился зрения; теперь, слыша ваши слова, я жалею, что не лишился и слуха…» Сенаторы устыдились. Киней воротился из Рима ни с чем. «Каков показался тебе сенат?» — спросил его Пирр. «Это — собрание царей», — отвечал Киней.
Римляне сами отправили посольство к Пирру для переговоров о выдаче пленных. Возглавлял посольство Фабриций — он был стар, прост, суров и благороден. Пирр был от него в восторге. Он предлагал Фабрицию перейти к нему на службу и стать первым среди его друзей. «Не советую, царь, — сказал Фабриций. — Когда твои подданные узнают меня, они отнимут престол у тебя и предложат мне». Врач Пирра послал Фабрицию тайное письмо, предлагая отравить царя. Фабриций гордо отказался. Он переслал письмо Пирру с запиской: «Убедись, царь, что ты не умеешь видеть ни своих друзей, ни своих врагов». Пирр воскликнул: «Скорее солнце сойдет со своего пути, чем Фабриций — с пути добродетели!» В благодарность Пирр отпустил без выкупа всех римских пленных. Фабриций не пожелал остаться в долгу и отпустил ровно столько же эпирских пленных. Так в борьбе двух благородств последнее слово осталось за римлянином.
Во второй битве Пирр одержал победу, но понес огромные потери. «Еще одна такая победа, и у меня не останется войска!» — воскликнул он. С этих пор слова «пиррова победа» стали поговоркой. «Ты бьешься с лернейской гидрой, государь, — сказал Киней, — у римлян, что ни год, вырастают новые воины».
После второй битвы Пирр неожиданно оставил Италию и отправился в Сицилию. Как всегда, ему не сиделось на месте. С греческими городами Италии он поссорился, а греческие города Сицилии звали его на помощь против карфагенян. В Сицилии повторилось то же самое. Пирр разбил карфагенян, оттеснил их в самый дальний угол Сицилии, но опять поссорился с греческими союзниками и, не кончив войны, вернулся в Италию. Покидая Сицилию, он сказал: «Какое поле боя мы оставляем римлянам и карфагенянам!»
Третья битва Пирра с римлянами была поражением. Как в первой битве причиной победы, так в этой причиной поражения были слоны. Римляне осыпали их горящими стрелами; молодой слон в первом ряду дрогнул и затрубил; мать-слониха на другом конце строя заслышала голос сына и бросилась к нему, раскидывая всех на пути; ряды смешались, слоны ринулись на свои же войска, началось бегство и беспорядочная резня.
Дальнейшая борьба была невозможна. С остатками войска Пирр отчалил на родину. Здесь, едва осмотревшись, он бросился в новую войну: против Антигона Младшего, за Македонию и Грецию. Ему хотелось взять Спарту, которую тогда никто еще не мог покорить. Спартанцы ответили так: «Если ты бог, то мы ничем не обидели тебя; если ты человек, то найдется человек и сильнее тебя». Взять Спарту не удалось: город огородился укреплениями, женщины стояли на валах рядом с мужчинами. Пирр отошел и ударил на Антигона, тот не принял боя. Пирр послал сказать ему: «Если ты храбр — прими бой». Антигон ответил: «Если ты умен — заставь меня принять бой». Пирр бросился на соседний Аргос, в тесных городских улицах завязалась резня, солдаты не могли пошевелиться, не поранив друг друга. Пирр, возвышаясь на коне, ободрял бойцов; чтоб его было видней, он снял свой знаменитый рогатый шлем. Тут его ударила в шею черепица, брошенная с крыши, и он упал. Воин Антигона хотел отрубить ему голову, но полумертвые глаза глядели так страшно, что рука его дрожала, и он резал долго и мучительно. Антигон заплакал, увидев голову того, кто сражался еще при его деде, и велел похоронить Пирра в Аргосе, на священной земле Деметры.
В Санкт-Петербурге по четырем углам главного здания Адмиралтейства видны на фоне неба четыре сидящих воина. Не все знают, кто они такие. Это четыре самых великих полководца древности: Ахилл, Юлий Цезарь, Александр и Пирр.
Архимед встречается с Римом
«Какое поле боя мы оставляем римлянам и карфагенянам!» — сказал Пирр, покидая Сицилию. Слова Пирра были пророческими. Прошло лишь десять лет после Пирровой войны, и между Римом и Карфагеном началась война за Сицилию. Сицилия в войне не участвовала — она была лишь добычей и досталась победителю, Риму. В Сиракузах правил Гиерон, последний сиракузский тиран. Ловко лавируя меж Римом и Карфагеном, он чудом уберег независимость своего города. Было ясно, что это ненадолго. Началась вторая война, и Сиракузы осадил лучший римский полководец — Марцелл.
В Сиракузах жил в это время величайший математик древности — Архимед. Обычно математики, мы знаем, свысока смотрели на физику — Архимед был исключением. Даже занимаясь такой возвышенной наукой, как астрономия, он не мог удержаться — построил первый планетарий, круглую машину, в которой от одного завода по небесной сфере двигались все светила, и каждое точно по своей орбите. Такие вещи позволялись ученому лишь как забава: «веселящаяся геометрия», — снисходительно говорили о них. Архимед ими увлекался и поэтому прослыл чудаком.
Народ мало понимал в математике и все-таки слагал об Архимеде легенды. О нем ходило больше анекдотов, чем о любом другом ученом древности. Говорили, будто он был так поглощен своей наукой, что забывал есть, пить и мыться; когда он сидел перед очагом, то чертил круги и треугольники прутом на золе; когда был в бане — чертил пальцем на своем намазанном маслом теле.
Это он, говорят, однажды выскочил из ванны и голый побежал по улицам Сиракуз, крича: «Нашел! Нашел!» (по-гречески: «Эврика! Эврика!»). Дело было вот в чем. Сиракузский тиран Гиерон получил от золотых дел мастера золотой венец и хотел проверить, не подмешал ли мастер в золото серебра. Нужно было сравнить объемы венца и куска чистого золота с тем же весом. Архимед, опускаясь в налитую до краев ванну и глядя, как переливается через края вытесняемая его телом вода, вдруг понял, что именно так можно легко измерить объемы двух тел разной формы.
Это он, говорят, не только изучил законы действия рычага, но и сам построил для Гиерона машину с такой системой рычагов, что один, сидя в сторонке и поворачивая ручку, спустил на воду огромный корабль. Корабль был построен Гиероном в подарок Птолемею Египетскому, и все сиракузяне, впрягшись, не могли его сдвинуть с места. Гиерон был в восторге от этой машины. Архимед скромно сказал: «Дай мне только, где стать, и я тебе сдвину Землю!»
Когда к Сиракузам подступили римляне, Архимед построил для сограждан небывалые военные машины. Это были катапульты, метавшие камни на неслыханные расстояния; это были подъемные краны с крючьями, которые дотягивались до римских кораблей и топили их в гавани. В греческих мифах был сторукий гигант Бриарей; «Бриареем от геометрии» называл Архимеда Марцелл. А солдаты Марцелла в ужасе разбегались, когда над стеной показывалась любая веревка или бревно: «Это Архимед выдумал новую машину на нашу погибель!»
Наконец Сиракузы пали. Началась резня и грабеж. Римский воин ворвался к Архимеду. Тот сидел в саду и чертил тростью по песку круги и треугольники. Он поднял голову и сказал солдату: «Не наступи на мой круг». Воин понял, кто перед ним, и хотел отвести ученого к Марцеллу. Архимед сказал: «Погоди, я только кончу решение». Солдат не привык к таким ответам: он зарубил ученого.
На могиле Архимеда по его завещанию вместо памятника было поставлено изображение цилиндра с вписанным шаром и начертано открытое им отношение их объемов — 3 : 2. Полтораста лет спустя, когда в Сицилии служил знаменитый римский писатель Цицерон, он еще видел этот памятник, забытый и заросший терновником.
Филипп последний встречается с Римом
Пока на западе Рим воевал с Карфагеном, а Сицилия лежала между ними, как между молотом и наковальней, с востока за этим внимательно и тревожно следили три царя. Это были: очередной египетский Птолемей — тот самый, которому, по словам Клеомена, арфистки были дороже боевых коней; сирийский Антиох, запоздалый двойник своего прадеда Селевка, прозванный (несколько преждевременно) Великим; и очередной Филипп Македонский, племянник победителя при Селласии, царь, о котором говорили, что он хорош в беде и невыносим в удаче.
Все понимали: кто победит, тот двинется на них, и сухопутный Рим будет опаснее морского Карфагена. Понимали, но не вмешивались: Египет был отвлечен войной с Антиохом, Антиох — усмирением Ирана, где область за областью отламывались от его огромного царства, а Филипп — междоусобицами Этолийского и Ахейского союзов. Когда Рим воевал с Ганнибалом, Филипп вторгся в иллирийские владения римлян, но успеха не достиг; когда Рим победил Ганнибала и тот бежал из Карфагена, Антиох дал ему приют. Рим таких вещей не забывал: новая война надвигалась.