[53].
Да, можно смело сказать, что во всей его жизни было много случайностей и просто исключительных совпадений, притом – довольно разного рода. Достаточно сказать, что он как-то близко сошелся характером с Иваном Петровичем Тургеневым, который уже успел заменить Павла Ивановича Фонвизина на посту ректора Московского университета. Студент Матвей Мудров пел вместе с ним в церковном университетском хоре. Короче говоря, они оба настолько понравились друг другу, что господин ректор даже пригласил его к себе на квартиру.
Именно там, в доме ректора Ивана Петровича Тургенева, молодому Матвею Мудрову выпала возможность познакомиться и с будущим романтическим поэтом Василием Андреевичем Жуковским. Познакомился он там и с тогда совсем еще молодым историком Николаем Михайловичем Карамзиным, с масоном и сенатором Иваном Владимировичем Лопухиным, с молодым поэтом Алексеем Федоровичем Мерзляковым, который написал чудесную песню, ставшую впоследствии даже народной – «Среди долины ровныя»[54]…
Познакомился он также с дядей великого Пушкина – Василием Львовичем, чья поэма о добродушном, хоть и своенравном его соседе не сходила с языка тогдашних салонных ухарей и болтунов!
Впоследствии, надо заметить, Матвей Мудров стал необыкновенно дружен и с совсем еще юным Петром Яковлевичем Чаадаевым. Возможно, их дружба и завязалась именно в те погожие московские вечера, несмотря на малолетство самого Петра Чаадаева (он родился в 1794 году). Впоследствии Мудров занимался его лечением, особенно в те роковые дни, когда Петр Яковлевич был объявлен психически ненормальным, даже – несколько «сумасшедшим». Причем – не кем-то там, а всесильным императором Николаем I.
Однако все это случилось значительно позже… Уже после публикации им своих «Философических писем».
Более того, Матвей Яковлевич даже читал черновики его «философических писем», в которых автор их так безбожно нападал на Россию. Матвей Яковлевич Мудров даже оспаривал их содержание…
Послушав все их нарекания на повсеместные российские порядки, вернее – царящие в нем беспорядки, студент Матвей Мудров окончательно понял, что врачу непременно следует быть широко образованным человеком.
Это и побудило его еще глубже приняться за изучение разного рода искусств.
А судьба, как говорится, предоставляла нашему герою все новые и новые счастливые карты. В силу своей чрезмерной занятости, Федор Герасимович Политковский предложил своему, очень способному и деловитому студенту, к тому же – универсанту медицинского факультета, вскрыть болезненные нарывы на лице у дочери своего коллеги, Харитона Андреевича Чеботарева. Это была в ту пору всего лишь одиннадцатилетняя девочка Софья. Так завязалось между совершенно новое для студента знакомство, которое впоследствии переросло в более сильное душевное чувство, даже – в большую любовь…
Короче говоря, итоги этого лечения впоследствии подвел сам Харитон Андреевич Чеботарев. Он так и заявил студенту, заявил откровенно:
– Ты уж настолько чрезмерно хлопотал о моей дочери, о ее выздоровлении, что я не могу тебе отказать и не принять тебя самого в свою семью… Поэтому заявляю тебе: станешь мне зятем!
А женитьба его, сына провинциального священника, на дочери известного московского профессора, которого многие прочили даже в ректоры Московского университета, – значила очень и очень много.
Впрочем, профессор Харитон Чеботарев, действительно, вскоре станет во главе всего Московского университета…
Что же, вспоминая свои годы учебы в этом высшем учебном заведении, пока что единственном в России, сам Матвей Мудров вынужден был с какой-то невольной грустью заметить: «Мы учились танцевать, не видя, как танцуют…» Этими словами ему определенно хотелось выразить совершенно иную мысль: нисколько не видя, как лечат другие, на самом же деле подлинные, даже весьма искусные мастера своего дела.
Одним словом, когда в 1800 году Матвей Яковлевич Мудров окончил свою учебу в Московском Императорском университете, – он получил уже титул кандидата медицины, а вместе с этим – и вторую золотую медаль, теперь – уже за отличную учебу, а также и за успешную сдачу всех своих выпускных экзаменов.
Его невеста, Софья Харитоновна Чеботарева, с которой Матвей Мудров в самом деле успел уже обручиться, помогала ему упражняться в иностранных языках, чтобы впоследствии он, оказавшись на чужбине, сумел ими как-то воспользоваться…
Весьма впечатляющими оказались также слова самого Матвея Мудрова, оброненные им перед отъездом его из Москвы: «У России и русской медицины должен быть свой особенный, свой собственный путь!»
Однако впереди его ожидали весьма нелегкие испытания.
Все дело в том, что Екатерина II как-то совсем неожиданно скончалась, сидя за своим утренним туалетом, и на престоле теперь восседал уже новый царь, ее сын – Павел, которого, говорили, сама она не очень любила.
Новый император пожелал, чтобы Матвей Мудров, как отлично завершивший университетский курс, немедленно отправился за границу на два года, однако предстоящая ему командировка туда растянулась на очень долгих семь лет.
Во-первых – за границу можно было выехать лишь из Санкт-Петербурга, поскольку – именно там оформляли соответствующие документы.
Однако там, в Петербурге, обретался его старший брат Матвея, Алексей Яковлевич Мудров, который служил мелким чиновником где-то в правительствующем Сенате. Когда же Матвей добрался до его квартиры, то застал брата уже лежащим на смертном одре.
Брат скончался у него на руках, несмотря на все усилия молодого врача, только что окончившего университетский лечебный курс.
Что же, можно было только посочувствовать ему…
Между тем, у Алексея имелась единственная дочь Софья, которая, в результате безвременной гибели своей родной матери, оставалась теперь совершенно без всяких средств к своему дальнейшему существованию. Впрочем, это мало что значило, если бы мать ее и осталась живою…
И тут Матвей, среди всей суматохи, связанной с горькой судьбою умершего на его руках брата, вспомнил вдруг о рекомендательных письмах своего будущего тестя, Харитона Андреевича Чеботарева, к конференц-секретарю Императорской Академии художеств – Александру Федоровичу Лабзину.
Александр Лабзин прослыл матерым масоном. К масонству приобщил он и Матвея Мудрова, написав рекомендательное письмо в расчете на то, что Матвей всенепременно будет проезжать через город Ригу. Принял его в масонскую ложу бывший адъютант главнокомандующего русской армией Николая Васильевича Репнина, некий штаб-капитан Егор Егорович Гюне.
Семья Лабзина и его супруги, Анны Евдокимовны, известной участницы масонских образований в России, была совершенно бездетной. Матвей Яковлевич Мудров как-то сразу сообразил: вот кто поможет ему в его беде с осиротевшей, а потому и вконец обездоленной малолетней племянницей!
Дело в том, что сама Анна Евдокимовна, когда она была совсем еще несмышленой, тринадцатилетней девчонкой, – ее выдали замуж за чиновника Министерства финансов – Александра Матвеевича Карамышева. С ним, по делам его службы, она объездила всю громадную Российскую империю. Однако, к 1791 году она овдовела и, будучи совсем еще молодой, едва лишь перевалившей за свой тридцатилетний возраст, – вскоре вышла замуж за Александра Лабзина…
Во втором браке, будучи довольно старше своего мужа, она совершила немалую услугу своему мужу в создании масонской ложи «Умирающий лебедь»…
Действительно, семейство Лабзиных приютило малолетнюю дочь его брата Алексея Мудрова[55]. Девочку сироту ожидало довольно богатое приданое, причем, совсем не без деятельного участия самого Матвея Яковлевича Мудрова. Впоследствии эта сирота была выдана замуж за довольно родовитого и вполне зажиточного дворянина Николая Петровича Лайкевича[56].
Впрочем, ее и саму можно было увидеть на портрете 1803 года вместе с ее приемной матерью, Анной Евдокимовной. Их вдвоем изобразил известный художник-портретист Владимир Лукич Боровиковский, между прочим, и сам попавший под сильное влияние санкт-петербургских масонов.
Написал он портрет и самого Александра Федоровича. Перед нами, как живой, предстает он, одетый в синего цвета кафтан… Надо добавить, что этот портрет Лабзина исполнен уже значительно позже, где-то уже после 1816 года…
Однако, жизнь шла своим чередом.
В марте 1801 года произошло ужасное убийство законного русского императора Павла Петровича, который приходился прямым потомком Петру Великому. Несмотря на свою столь раннюю гибель, он успел немало совершить на благо русского государства и простого народа, хотя и прослыл в народе каким-то окончательно «сумасбродным»…
Учитывая все эти обстоятельства, по завершении своей учебы в Московском университете, вместо заграничной командировки Матвей Мудров просто вынужден был приступить к работе в Морском госпитале, где он и получил свои первые навыки настоящего труда по практической медицине.
Работать пришлось ему непосредственно с «цинготными» моряками.
Вначале из простого любопытства, а потом и для пополнения своих личных знаний, он принялся посещать лекции в только что открытой Санкт-Петербургской медико-хирургической академии, как-то невольно сравнивая все ее достижения с достижениями самых видных московских специалистов.
В академии тогда работали такие прославленные профессора, как Петр Андреевич Загорский, Иван Федорович Буш и многие другие, тоже весьма замечательные специалисты.
Такая работа продолжалась целых полтора года. Он слушал лекции петербургских профессоров и обо всем забывал. Утешал себя тем, что совсем не напрасно не напрасно вторично выслушивает то, о чем давно уже был наслышан, о чем ему прожужжали и без того все уши…