И это, несмотря на то, что еще знаменитый французский хирург, еще из эпохи древнего средневековья, Амбруаз Паре, вроде бы, даже предупреждал, что подобное вмешательство в хитросплетение сонных артерий – уже чревато самыми серьезными осложнениям. Их лигирование (то есть, обыкновенная перевязка) – грозит человеческому организму «погружением в вечный сон»…
И вот наступила пора экзаменов.
К ней они все готовились очень тщательно. Зубрили, почти что не выпуская книжек из рук… Да и на самом экзамене было не так-то просто отвечать на все каверзные вопросы, когда за твоей спиною, к твоим словам прислушиваются первейшие мастера в науке, которым ведомо все исключительно…
Однако все обошлось.
После успешной сдачи экзаменов, ему твердо была обещана кафедра хирургии в том же, Дерптском университете…
В 1833–1835 годах Пирогов находился в Германии. Он продолжал изучать анатомию и хирургию…
И вот – он, герр Пирогофф, в столице Пруссии, в самом Берлине. Вначале изумил тот факт, что его диссертацию немцы перевели с латинского языка на свой, на немецкий язык… Более того, они даже издали ее на немецком языке!..
Однако – не в меньшей степени поразило его и то, что хваленые германские лекари совершенно не знали анатомии и физиологии, что они были от этих знаний как-то абсолютно изолированы… от этого знания. Ни Руст, ни Грефе, ни Диффенбах абсолютно не знали анатомии и физиологии. Более того, его страшно удивило, кроме всего прочего, что даже пресловутый Иоганн Фридрих Диффенбах, мастерством которого он поначалу так удивлялся, просто игнорировал тщательное изучение анатомии и довольно резко даже подшучивал над самой классификацией различных артерий!
Он же теперь, герр Пирогов, – совершенно привычно вступал в покойницкую больницы Шарите. Там его сразу встречала известная всем врачам мадам Фогелъзанг. Сама она была – как всегда: в чепце, в своем неизменном клеенчатом фартуке, в больших нарукавниках, которые как-то запросто нависают над ее, чрезмерно ловкими пальцами.
Он начинал свое занятие, изучая на уже человеческих трупах упущенное на университетских лекциях. Вернее, все то, что было как-то просто случайно упущено, на что он не обратил достаточного внимания.
В Берлине он вспомнил также, что давно уже не был в Москве. Что там истомились, его ожидая, родные его сестры и, главное, – его матушка…
Что же, возвратившись обратно в Дерпт, он спешно направился в Москву, но неожиданно заболел уже в городе Риге. Между тем, для него нашлось место в центральной Рижской больнице. Его изолировали, однако не потому, что так положено было. Отсоединили ото всех остальных больных, чтобы он мог совершенно спокойно отдохнуть. Потому, что увидели, как устал человек от всего окружающего его, нисколько не догадываясь об истинной причине его усталости и довольно хилого вида.
А он просто узнал, что кафедру хирургии в родном для него Московском университете, по праву принадлежавшую только ему одному, руководство университета намеревается отдать Федору Иноземцеву…
Он еще не знал к тому времени, что сам Иноземцев всеми силами порывается в свой любимый Харьков, в стены родного для него университета, так много давшего ему самому.
Он все-таки съездил в Москву, повидался там с матерью, с сестрами…
Правда, возница, как уж водится за ними, заплутал, долго не мог попасть на правильную дорогу. Но, наконец, ему удалось выбраться-таки на нее…
Университетское начальство все же твердо помнило свои обещания.
После возвращения в Дерпт, уже будучи профессором кафедры хирургии Дерптского университета, он приступил к работе. Во-первых, он написал несколько крупных работ, главной из которых считается «Хирургическая анатомия артериальных стволов и фиброзных фасций», которую, еще в 1840 году, представил на соискание Демидовской премии.
Специалисты довольно высоко оценили достоинства его работы. Правда, премия досталась не только ему одному, ее пришлось разделить между ним, Николаем Ивановичем Пироговым и Алексеем Матвеевичем Филомафитским: он представил на соискание этой же премии свой великолепный учебник по физиологии. Правда, премия, как подсчитали наши досужие финансисты, равнялась всего лишь нынешним десяти тысячам американских долларов, а все же последовали вторичные переиздания, был даже назначен специальный толковый художник, который в состоянии был все это превосходно проиллюстрировать…
После получения такой престижной премии у него созрело уже давнее намерение тотчас жениться.
А в невесты выбрал дочь своего учителя, профессора Ивана Филипповича Мойра, которого он заменил в его былой должности. Эта девушка, которая так внимательно прислушивалась к его словам, так чистосердечно ему улыбалась, что… Звали ее, вдобавок, Катенькой, Катериной, как и одну из его родных сестер. Правда, в своей семье ее звали Белоснежкой, очевидно – из-за цвета ее волос белокурых волос…
Однако возникло одно неожиданное препятствие, да еще в лице поэта Василия Жуковского. Достаточно было только ему сказать: «Быть может, из него, пусть и со временем, получится замечательный хирург, однако теперь… Да какой же из него жених?»
И все.
И намеченная уже, было, свадьба сразу же отодвинулась вдруг куда-то очень далеко, далеко…
А был он к тому времени уже весьма солидным профессором, заведующим кафедрой такого же, тоже весьма солидного Дерптского университета…
Было очень обидно. Несмотря на то, что ему отказали под весьма благовидным предлогом: дескать, Катенька уже помолвлена с другим молодым человеком…
Вторично оказался он в Санкт-Петербурге приглашению уже Медико-хирургической академии – дабы занять там кафедру клинической госпитальной хирургии. Это произошло еще в марте 1841 года. Она была создана им самим непосредственно на базе 2-го Военно-сухопутного госпиталя.
А перейти на эту кафедру знаменитой Императорской медико-хирургической академии помог ему Карл Карлович Зейдлиц, сам питомец того же, Дерптского университета, большой приятель поэта Жуковского и профессора Мойра, так и несостоявшегося тестя самого Николая Ивановича Пирогова.
В ту баснословно удачную пору сам Николай Иванович жил в Петербурге на левой стороне Литейного проспекта, в сравнительно небольшом доме, на втором его этаже.
В этом же доме размещалась редакция ежемесячного журнала «Современник», где работал Николай Гаврилович Чернышевский…
Кстати, в ту баснословно удачную пору он женился на молодой красивой девушке. Это событие произошло в ноябре 1842 года. И женой его стала Екатерина Дмитриевна Березина. Она была внучкой старинного графа Николая Алексеевича Татищева, уже покойного на ту пору. Так что, вскоре после свадьбы, Николай Иванович Пирогов сделался даже заправским помещиком – он стал владельцем довольно значительного поместья в Тверской губернии, где-то – в Вышневолоцком уезде…
К сожалению, первая жена его слишком рано умерла в родах, оставив ему двоих сыновей – Николая и Владимира.
Однако все это случилось уже потом.
А пока что мы застаем его вполне здоровым и бодрым.
Порою – он проявлял какие-то, просто непостижимые обыкновенному человеческому уму, выдающиеся способности. Особенно, в период своего деятельного расцвета.
Примером такого, совершенно не понятного для обыкновенного человеческого разумения, можно отнести его труд, озаглавленный им самим, как слишком обширный атлас: «Топографическая анатомия, иллюстрированная разрезами, проведенными через замороженное тело человека в трех направлениях».
К слову сказать, этот довольно объемистый труд, снабженный к тому же подробным пояснительным текстом, изданный к тому в целых четырех томах, – принес своему составителю поистине мировую славу.
А дело заключалось лишь в том, что ему удалось каким-то, тоже просто таинственным образом, обработать замороженный человеческий труп. Дальше, какими-то слишком осторожными, последовательными ударами молотка и долота, посчастливилось ему так же удачно совершенно лишить этот труп, покрывающих тканей его снаружи тканей. Точно таким же образом поступал он, когда ему надо удавалось обнажить заинтересовавший его какой-либо орган, либо даже целую систему их. В таких случаях Николаю Ивановичу приходилось прибегать к специально сконструированным им распилам – в поперечном, продольном или даже в косом направлении.
Другой, тоже подобный же, но тоже уникальный труд, назывался «Патологическая анатомия азиатской холеры»…
За все свои труды он стал членом-корреспондентом Императорской Петербургской Академии Наук (1847).
Относительно эфирного наркоза необходимо заметить следующее. Конечно, отзвуки о его успешном применении американскими врачами мигом достигли ушей Николая Ивановича. Он даже придумал специальное приспособление для более удобной его ингаляции (вдыхания), разработал нарочитую методику его применения…
В начале июня 1847 года Николай Иванович Пирогов отправляется на Кавказ. Цель у него одна: в тяжелейших походных условиях, при осаде аула Салта (или Салты), ему страстно хотелось суметь воспользоваться эфирным наркозом. То, что удалось его вечному сопернику Федору Ивановичу Иноземцеву, применить в привычных стерильных условиях, в своей собственной, такой привычной операционной, – он собирался провести уже на поле чисто боевого сражения…
Он вез с собой специальное устройство для наркоза, и очень боялся его повредить…
Что же, это ему вполне удалось: применить наркоз в походных условиях.
На Кавказ он прибыл как раз в то время, когда генерал Воронцов вывел свои войска напрямую к аулу Салты.
Русские войска уже перед тем штурмовали аул Гергебильский, родное селение для Идриса Гергебильского. Но эта осада еще ничего особого не означала. Русским войскам просто удалось стереть поселение с лица земли. А население его – разбрелось по окрестным селам…