Искусники, обескураженные невозможностью проникнуть в мельницу, собрались на переговоры в нескольких шагах от веранды, стволы автоматов опущены, взгляды устремлены на Гончара. Неудача заставила позабыть об опасности, а потому шквал свинца, что обрушили на них люди Шипилова, стал полной неожиданностью.
Однако…
Однако выполнить поставленную Андреем задачу стрелки, несмотря на весь свой профессионализм, не сумели.
Гончара спас Оружейник. Опередил летящие пули на долю секунды, бросился вперед, оттолкнул лидера к мельнице, а сам принял предназначенный тому свинец, упал, скорчился, размазывая по бетону быстро вытекающую кровь.
Успела среагировать и Проказа. Не на звуки выстрелов — на движение старика. И машинально приняла единственно правильное решение: завалилась набок, одновременно открыв огонь из автомата. По кому? Какая разница по кому? В такие моменты остается лишь надеяться, что твои пули полетят в правильном направлении, если не ранят, не убьют, то хотя бы заставят противника пригнуть голову, не позволят продолжить прицельную стрельбу. Дадут шанс перекатиться, уйти из зоны поражения, спастись.
У Проказы получилось только одно — спастись. Ее пули полетели слишком низко, не причинив вреда стрелявшим из вентиляционных решеток бойцам, и распластавшаяся на полу девушка оставалась для них прекрасной мишенью, но…
От второй волны свинца искусников спас Гончар. Выкрикнул хриплый приказ, и то смутное беспокойство, та дрожь, что почувствовал перед началом боя Шипилов, превратились в чудовищную смесь самых отвратительных ощущений. Гнилой коктейль из липкого страха и полной безнадежности наполнил души людей. Опустились руки, застучали зубы, заныло в животах. Захотелось бросить оружие и бежать. Как можно быстрее. Как можно дальше. Укрыться.
И заплакать…
Вскочивший на ноги Гончар кричал, потрясал кулаками, выплевывал ругательства, но ни стрелки, ни ворвавшиеся через дверь бойцы его не атаковали. Они вообще никого не атаковали.
Они умирали.
— Я останусь здесь, — угрюмо произнес Оружейник.
— Вижу, — вздохнул Гончар, присаживаясь на корточки перед раненым стариком. — Прости меня.
Старик хмыкнул, но не ответил. Молча погладил по голове скулящего Серафима.
— Больно?
— Терпимо.
— Помочь? — Гончар выразительно указал на автомат.
— Не надо… — Оружейник тяжело вздохнул. — Лучше уходи поскорее, а? Оставь меня одного.
— Так действительно будет лучше?
— Да. Я жил один и умереть хочу один. Так будет лучше.
— Как знаешь. — Гончар помолчал. — Прощай, друг.
— Прощай.
Подошедшая Проказа на Оружейника даже не взглянула. Бледная, растрепанная, слегка пошатывающаяся, она, казалось, тоже пострадала в перестрелке. Но это только казалось.
— Волков мертв.
Она не уточнила, что две пули, пробившие грудь Федора, вылетели из ее автомата. Машинально выпущенная очередь не нанесла урона нападавшим, зато оставила искусников без Собирателя Тайн.
— Плохо.
— Пойдем отсюда. Мне… — Проказа судорожно сглотнула. — Мне плохо.
— Знаю, — отрезал Гончар и твердым шагом направился к лестнице.
Твердым, уверенным шагом, несмотря на то, что его замысел полностью провалился.
Если Механикус действительно спрятал Золотую Бабу в мельнице, то добраться до нее невозможно, а ждать, когда бог машин придет за ней, — бессмысленно.
Полковника Шипилова нашли через два часа.
В комнате, примыкающей к мельничному подвалу. Рядом с тремя мертвыми бойцами — резервной группой, которая так и не вступила в бой.
Поскольку мельница осталась целой, было решено считать, что полковник Шипилов и его подчиненные боевую задачу выполнили.
— Останови!
— Зачем?
— Останови немедленно!
Гончар прижался к обочине. Проказа распахнула дверцу, и ее сразу же стошнило на тротуар. Прохожие шарахнулись в сторону, кто-то пробормотал ругательство в адрес «пьяной шлюхи», но Проказе было все равно. Она тщательно откашлялась, не обращая ни на кого внимания, захлопнула дверцу и, когда Гончар вновь вырулил в автомобильный поток, безжизненным голосом произнесла:
— Ты не говорил, что позовешь Трех Палачей.
Общение с призраками — непростая задача для человека. Чистая, лишенная материального тела энергия безжалостно давит на все живое. Проказа слишком долго находилась в непосредственной близости от тварей, и теперь, несмотря на силу, ее безжалостно крутило.
— Я не должен перед тобой отчитываться.
— Ну, конечно, ты ведь лидер.
— Да, я — лидер.
Гончар произнес это таким тоном, что Проказе расхотелось проказничать дальше. Она проглотила готовое сорваться с языка язвительное замечание и отвернулась.
— Я не ожидал, что придется прибегнуть к их помощи, — примирительно сказал Гончар через пару минут. — Вызвал их ночью, на всякий случай, но был уверен, что справимся сами. Не думал, что Собиратель Тайн приведет нас в ловушку.
— Не думал, но подготовился, — заметила Проказа.
— Я ведь лидер, — дружески улыбнулся он. И после короткой паузы осведомился: — Ты со мной?
Она ничего не была ему должна и могла уйти в любой момент. Единственное, что заставляло Проказу служить Гончару, — ненависть к Механикусу. До сих пор не удовлетворенная ненависть, и теперь лидер хотел знать, готова ли девушка продолжить охоту. Как оказалось — готова.
— Механикус все еще жив.
— Спасибо, — с чувством произнес Гончар.
— Да пошел ты… — Она улыбнулась и достала сигарету. Закурила, пустила дым и задумчиво произнесла: — Интересно, почему Собиратель Тайн решил тебя продать?
— Какая теперь разница?
— Как это какая? Нужно понять, чем Механикус его купил.
— Зачем? Этот раунд за Механикусом, а Собиратель мертв…
— Я бы на твоем месте не была столь уверена, — усмехнулась Проказа.
— Что ты имеешь в виду? — насторожился Гончар.
— Собиратель был у Чеканщика. Кто знает, какие монетки он приобрел?
Гончар надавил на тормоз так резко, что идущая следом машина едва не вписалась в задний бампер «Доджа».
— «Второй Шанс»!
— Наконец-то!
— Черт! А ведь ты права!
— Что бы ты без меня делал?
Автомобиль замер в среднем ряду, и, судя по артикуляции объезжающих «Додж» водителей, они были прекрасно осведомлены о маме Гончара и его сексуальных наклонностях.
— Собиратель уверен, что мы не будем его искать, — продолжил Гончар. — И наверняка вернется домой. А мы тут как тут!
— Логично, — согласилась Проказа.
— Едем!
— А по дороге давай подумаем, почему Собиратель тебя продал?
— Разве это важно?
Женщина вздохнула, всем своим видом показывая, как это трудно: быть умнее всех.
— Волков только что узнал об искусниках, он нейтрален. Подумай сам, чем Механикус мог его купить? Какие аргументы привести?
— Не знаю, — сдался Гончар. — Какие?
— Я думаю — никакие, — несколько свысока произнесла Проказа. — Я думаю, Собиратель узнал очередную тайну, узнал некий связанный с Механикусом факт. Например, чем тот сейчас занимается. И именно поэтому решил тебя продать. Понимаешь?
Гончар нахмурился:
— В любом случае, у нас будет возможность задать Волкову этот вопрос.
Смерть — событие индивидуальное, глубоко личное.
Даже если встречаешь ее в компании коллег по несчастью, например, во время массовой казни или в бою, ты все равно переживаешь смерть самостоятельно, ни с кем не делясь ощущениями. Одних выворачивает наизнанку, другие спокойны и сосредоточенны. Одни страдают, другие терпят. Третьи даже не понимают, что перешли черту.
Волков, как это иногда бывает, боли не почувствовал. Вторая пуля Проказы влетела ему точно в сердце, лишив организм возможности агонизировать, а Федора — спорной радости предсмертных мук. Во время которых ты понимаешь — конец, но, как последний идиот, надеешься — а вдруг?
Боли не было. Лишь тело превратилось в вату. Безвольно рухнуло на пол и даже сил закрыть глаза не осталось.
Все ушло.
«Это смерть?»
Не было огромного подвала и мельницы, плеска воды и бетонного пола, не было тела и не было времени. Не было ничего, но, черт побери, почему он понимает, что ничего этого нет?
«Почему я понимаю?»
Это смерть?
Не было света, и не было тьмы.
Волков стал невероятно огромен, больше планет и светил. Он летел между ними, шутя прикасаясь бесплотными пальцами к звездным скоплениям. Резвился среди галактик и нырял в черные дыры. Он стал Вселенной.
Он стал маленькой частичкой Вселенной. Крошечной, незаметной. Пылинкой, что затерялась на бетонном полу.
Это смерть?
Он видел себя, окровавленного, мертвого. Он прощался с собой.
И вдруг услышал:
«Плата принята!»
Это смерть?
А потом ему стало очень-очень больно.
— А-а!
Не в силах справиться с горящим внутри огнем, Федор покатился по полу, рыдая, и царапая ногтями бетон, ругаясь, плюясь и вопя.
— А-а!!
Рефлекторно поднялся на четвереньки, его стошнило, выгнуло дугой, а потом руки ослабли, и он упал лицом в вонючую жижу.
— А-а!!!
Отвратительный запах вызвал очередные спазмы. Очкарик закашлялся, откатился в сторону, не сразу понял, что вспышка дикой боли миновала, а когда понял — сел на пол и огляделся мутным, едва осмысленным взглядом.
— Со стороны это выглядит забавно.
Волков повернулся на голос. Расплывчатое пятно. Потер глаза, проморгался, вгляделся: Оружейник. Полулежит, опираясь спиной о стену мельницы, и поглаживает скулящего Серафима.
— Я…
— С возвращением, Собиратель Тайн.
«С возвращением?»
И сразу же вспомнилось: перекошенное лицо падающей набок Проказы, харкающий огнем автомат, отсутствие боли, отсутствие тела и… «Плата принята!»
Волков сплюнул, криво усмехнулся, увидев, что слюна смешана с кровью, опустил голову и посмотрел на грудь. На мокрой от красного рубашке два круглых отверстия. Под ними — целая, здоровая на вид кожа. Никаких шрамов. Никаких знаков.