— Да, действительно, так утверждают многие. У меня, однако, не было такого замысла. <…> Не причинять ненужных затруднений окружающим — таково одно из правил, которых следует придерживаться, написав какое-либо музыкальное произведение. Ведь на редкость большое число критиков описывало самым подробнейшим образом весь путь моего паровоза по безграничным просторам прерий. Право, было бы поистине бесчеловечной жестокостью разуверять их во всем этом».
Музыка условных рефлексов
Про условные рефлексы, впервые научно описанные великим физиологом, лауреатом Нобелевской премии Иваном Петровичем Павловым, слыхали, я полагаю, все.
Его опыты над слюноотделением собаки много лет спустя продолжил мой педагог, профессор И. Ф. Пушечников, когда в тех же научных целях на экзамене по специальности во время исполнения студентом на гобое очередного концерта Моцарта начал демонстративно грызть лимон. Эксперимент увенчался полным успехом — студент захлебнулся в собственных слюнях. Да и Моцарта в них утопил.
Излишне говорить, что этим студентом был я.
Но человека от собаки отличает наличие второй сигнальной системы. То есть ему необязательно показывать лимон, иной раз достаточно вовремя о нем рассказать. Желательно, конечно, в высокохудожественной форме. Кстати, можно и не про лимон. От человека с достаточно развитым воображением с помощью нескольких слов можно добиться самых разнообразных реакций. Мне, например, на гастролях после рабочего ужина достаточно было лишь представить себе, как я, споткнувшись, роняю в открытый чемодан банку с остатками шпрот, чтобы остановиться, вернуться с банкой к обеденному столу и убрать чемодан с дороги.
Но я хотел бы вам напомнить, что музыка — это тоже язык, смысл которого мы вполне прилично понимаем. Если знаем его, разумеется.
Вот вам простейший пример — сигнал армейского горна. В нескольких звуках самой примитивной трубы заключено все, что надо — наступление, отступление, обед, подъем, отбой. В сущности, это примитивный образец системы «стимул-реакция».
С фанфарами дело обстоит уже поинтереснее — это уже не военные команды типа «гулять» и «ко мне». Фанфары — проявление и воплощение социализации. Это музыкальное обращение к urbi et orbi — эквивалент слов «Слушайте все!». И совершенно неважно, что именно сигнал означает в каждом конкретном случае — приезд короля, отъезд короля, начало рыцарского турнира, открытие Олимпийских игр, в конце концов[17] торжественное начало Страшного суда, неплохо знакомое нам по многочисленным фрескам…
Так что вполне естественно, весь этот бихевиоризм с его опорой на рефлексы и набор комплектов «стимул-реакция» академическая музыка мгновенно всосала в себя, как, впрочем, и все самое заметное и лучшее, что придумало человечество в сфере игр со звуком. Волшебные возвышенные и пафосные звуки фанфар можно услышать и в увертюре одной из самых первых опер в истории — в «Орфее» Клаудио Монтеверди, и в «Итальянском каприччио» Чайковского, они же возвещают о появлении короля Рене в «Иоланте», фанфары звучат в Триумфальном марше из «Аиды» Дж. Верди, и в марше из «Любви к трем апельсинам» Прокофьева. Более того, если вы обратите внимание, то и «Свадебный марш» Мендельсона начинается с фанфарного возгласа, напоминающего жениху, что он должен если не протрезветь, то хотя бы попытаться немного выпрямиться.
Но если вам захочется услышать самое лучшее воплощение фанфар в классической музыке, послушайте начало «Праздничной увертюры» Д. Шостаковича — ничего прекраснее и торжественнее в этом жанре, по-моему, не написано.
Впрочем, нет. Написано.
Ведь говорила мне жена: «Пиши книгу быстрее, а то пока ты все допишешь, твои читатели вымрут». Вот я и чувствую, наступают последние времена.
Поэтому и спешу.
Старые времена почему-то всегда называют добрыми, независимо от того, что в эти времена происходило. Я полагаю, что ответ на этот вопрос находится не в исторической плоскости, а в воспоминаниях о кондициях собственной физиологии того, кто называет эти времена добрыми. Впрочем, не будем о грустном.
Так вот, в добрые старые времена существовала международная телевизионная организация под названием «Интервидение», в которую входили телерадиокомпании социалистических стран и почему-то Финляндии. Сколь я себя помню, в рамках «Интервидения» транслировались такие слабоувлекательные программы, как съезды КПСС, торжественные заседания, посвященные дням рождения Ленина, годовщинам Октябрьской революции и чему-то еще, столь же художественно невнятному.
Но музыкальная заставка, написанная Шостаковичем в марте 1971 года для трансляции «Интервидения», то, что теперь называется джинглом, была такой силы, что заставляла идти к телевизору несмотря на то, что ты твердо знал, что никаких развлечений, да и смысла, в ближайшие несколько часов не предвидится.
В СССР эту музыку Г. В. Свиридова знала каждая собака.
Фраза звучит несколько грубовато, хотя по факту так оно и есть. Самым буквальным образом.
Я вам сейчас все объясню.
Помимо таких удивительных по своей поэтике шедевров, как кантата «Снег идет», «Курские песни» или «Маленький триптих», у Свиридова есть произведения, первоначально написанные для кино, но со временем вышедшие за пределы этого жанра. Фильм режиссера Владимира Басова «Метель» сам по себе совершенно очарователен и поэтичен. Тем не менее сюита Георгия Свиридова под названием «Музыкальные иллюстрации к повести А. С. Пушкина „Метель“» заняла свое особое и заметно более существенное место в культуре.
То же самое можно сказать и о музыке Свиридова к фильму «Время, вперед!». В данном случае сюжет кинофильма вообще не играет существенной роли. Если в первом случае нас искренне волнует судьба Марьи Гавриловны, то литературное и кинематографическое воплощение трудовых подвигов в виде рекордного количества замесов бетона на строительстве Магнитогорского металлургического комбината интересно лишь в рамках истории искусства.
Но музыкальная тема «Время, вперед!» тоже вышла из плоскости саундтрека, стала частью оркестровой сюиты и достаточно часто исполняется в концертах как отдельная пьеса. Но самое главное в этом рассказе состоит в том, что с первого января 1968 года тема «Время, вперед!» стала заставкой к новостной программе «Время».
Итак, вечер после рабочего дня в отдельной квартире эпохи 1968-го — начала 80-х. Это не автобиографическая зарисовка, просто изображение времени.
Работа заканчивается в шесть, часов в семь с чем-то уже все дома, без сил… Мама разогревает обед, приготовленный в выходные, папа доползает до стола и включает телевизор, ребенок где-то за кадром скорбит душой над уроками, но к нашему вопросу его судьба отношения не имеет. Для нас важно то, что по первому каналу в 19:50 идет какой-нибудь «Майор Вихрь», третья серия, в 21:30 — «Кабачок „13 стульев“» или Чемпионат СССР по хоккею.
А вот для собаки важно то, что ровно в 21:00 из телевизора раздается музыка Свиридова «Время, вперед!», а значит, начинается информационная программа «Время», то есть те самые полчаса, когда все собачники выходили погулять. И каждая собака знала, что музыка Свиридова и выход на прогулку — вещи взаимосвязанные.
Потому что прайм-тайм, заполненный рассказами о битве за урожай и нелегкую жизнь простых парижан, как нельзя более подходит для прогулок на свежем воздухе с собакой.
Конечно же, в наши дни практически любое музыкальное произведение можно послушать, не выходя из дома. Для этого есть масса возможностей.
Но каждый знает, что «Лебединое озеро» в Большом театре и «Лебединое озеро» по телевизору — это совершенно разные вещи.
Гимны
Вопросы идентификации социальных групп — интереснейшая штука. Вспомните экскурсовода с группой в людном месте — неважно, толпятся они в храме Гроба Господня или в московском метро — по яркому зонтику или флажку экскурсанты всегда найдут своего лидера. Это весьма распространенная модель решения вопроса. Достаточно вспомнить, что изучением цветовых и графических деталей подобных зонтиков, флажков, щитов, гербов и прочих «систем социальной идентификации посредством визуальных средств» занимается целая наука. И называется она «геральдика».
По всей видимости, когда рыцарские дворовые команды со всей Европы собирались из ручейков в целые реки для того, чтобы в очередной раз отправиться на освобождение Гроба Господня, вся эта графика имела не меньшее практическое значение, чем рисунок вишенки, мячика или зайчика на шкафчике ребенка в детском саду. Вряд ли количество грамотных рыцарей сильно превышало количество грамотных детей среди нынешних четырех- и пятилеток.
Но это «визуальные средства». А вот музыка в качестве средства групповой идентификации — чрезвычайно любопытный феномен. И называется он «государственный гимн».
Как правило, это достаточно торжественная музыка с не менее пафосным текстом, который в большинстве случаев укладывается в набор тезисов типа «Широка страна моя родная, я другой такой страны не знаю» и рассказывает либо о любви к бескрайним родным пескам Сахары, если это национальный бедуинский гимн, либо о безбрежных океанских водах, если это гимн Атлантиды, или о родных баобабах и любимом вожде, если это Баобабская народно-демократическая республика.
Когда дело ограничивается природными красотами, то это еще полбеды. Но, скажем, французы в свое время накатали у себя в «Марсельезе» такого Стивена Кинга с маркизом де Садом в семи куплетах…
Нет, вроде не переживают.
Не переживают в отличие от немцев, которым не раз пришлось выкручиваться и, в зависимости от исторических обстоятельств, петь свою «Песню немцев» в качестве гимна то целиком во время Веймарской республики, то лишь первую строфу во времена Третьего рейха, то, наоборот, только третью с 1952 года и по сей день, то ее и вовсе запретили в первые годы после войны. И это притом, что Йозеф Гайдн писал эту муз