Короче, египетским крестьянам в это время все равно нечем было заняться. По крайней мере, с точки зрения фараона. Вот они и помогали рабам строить пирамиды.
Маленький аперитив перед вставным номером
Да что я вам рассказываю — вы и без меня прекрасно знаете, что содержимое гробницы фараонов должно было обеспечить комфортное существование клиента в течение необозримого будущего. Наиболее запасливые из них брали в дальнее путешествие не только драгоценности, валюту и произведения искусства, но и обслуживающий персонал. Так, например, фараон Джер из I династии прихватил с собой в вечность не только слуг и гарем, но и более двухсот пятидесяти персон из руководства страны, что, как мне представляется, было воспринято египетским народом с пониманием и одобрением.
ИнтермеццоИстория маркиза Йи
Это был своеобразный персонаж, живший в V веке до н. э. в Китае на той территории, где нынче находится провинция Хубэй. Нашего героя по европейской традиции иногда называют маркизом, иногда герцогом, но по сути это царек. Причем настолько никому не интересный царек, что он ухитрился не засветиться ни в одном документе эпохи. Ни в летописях, ни в официальных документах, ни в воспоминаниях современников, нигде. То есть, с точки зрения историков, его не существовало вовсе. По крайней мере до 1977 года, когда подразделения китайского стройбата для нужд народного хозяйства срыли холм, под которым и обнаружилось захоронение государя маленького царства Цзэн, который «не был записан на бумаге и шелке», то есть по китайским понятиям был кромешным неудачником.
Собственно, это был сюжет, напоминающий обнаружение терракотовой армии императора Цинь Шихуанди тремя годами ранее, когда местный крестьянин вот точно так же где попало бурил артезианскую скважину. Он потом из крестьян переквалифицировался в экскурсоводы и долгие годы рассказывал пионерам, как нашел сокровища императора. Я его еще застал на этом ответственном посту, так что он и мне успел рассказать историю своей славы.
Так вот, маркиз Йи оказался выдающимся меломаном. Никто не спорит, на том свете без оружия никак, это знает каждый, поэтому луки, стрелы, дротики и арбалеты в арсенале покойника имелись в достаточном количестве для долговременной обороны.
Но главное, что потрясло археологов — коллекция музыкальных инструментов. Собственно, это даже не коллекция, а полноценный оркестр того времени — шестьдесят четыре колокола, барабаны, цитры, китайские аналоги свирелей и флейт, один из древнейших экземпляров язычкового инструмента шен. В общей сложности сто двадцать четыре музыкальных инструмента, а колокола к тому же с технической атрибуцией, вытисненной на них же. Нет слов — это фантастический подарок для специалистов. Все равно что при прокладке коммуникаций в XXXVI веке выкопать половину музея музыкальных инструментов имени Глинки.
Я понимаю счастье археологов. Но меня как оркестрового музыканта несколько опечалило то, что вместе с инструментами там оказались и мои коллеги — судя по всему, весь состав в количестве двадцати одного человека.
И что-то мне подсказывает, что дай иному дирижеру волю…
Кстати, о птичках
Лебедь — своеобразный орнитологический аналог Харона из финского эпоса Калевала. Он плавает по глади черной подземной реки, отделяющей мир живых от мира мертвых.
Нам он интересен в первую очередь тем, что финский классик Ян Сибелиус написал оркестровую сюиту на тему образов Калевалы под названием «Легенда о Лемминкяйнене» (так звали главного героя эпоса). Это жуткая языческая история со всеми свойственными любому древнему эпосу особенностями — глубоким аморализмом, подвигами, лишенными как здравого смысла, так и адекватной мотивации, кровожадностью, расчлененкой и общей невнятностью поэтической конструкции. Но для Сибелиуса она стала поводом для художественного вдохновения, и, пожалуй, чаще всего исполняемой пьесой из этого цикла стал «Туонельский лебедь» — произведение, в котором Сибелиусу удалось воплотить образ вечной статичности, неподвижности, неизменности и бесконечного движения в этой статике.
Выражает эту идею потустороннего мира Сибелиус с помощью солирующего английского рожка — инструмента, который как никакой другой подходит для этой цели. Просто я играю на английском рожке, поэтому знаю это не понаслышке. Так что если что, обращайтесь.
Возвращаясь в реальность и в наше время
Адмирал своему барабанщику: сыграй мне что-нибудь меланхолическое.
Было бы жаль бросать на середине столь благодатную тему, поэтому давайте-ка погрузимся в нее несколько глубже. В хорошем и познавательном смысле этого слова.
Краткий исторический экскурс
Траурный марш в его современном виде в качестве жанра, отображающего музыкальную форму взаимодействия народных масс с покойным, сложился во времена Великой французской революции благодаря творческим усилиям скрипача, композитора, педагога Франсуа-Жозефа Госсека.
Его биография до степени неразличения схожа с биографиями некоторых советских деятелей культуры первой половины XX века. Ф.-Ж. Госсек родился в 1734 году, прожил длинную жизнь размером в девяносто пять лет. Начало его карьере положил еще Жан-Филипп Рамо, Кристоф Виллибальд Глюк высказывал свое глубокое уважение к талантам Госсека, и опера Глюка «Ифигения в Тавриде» в постановке 1779 года заканчивалась балетным дивертисментом на музыку Госсека. Его оперы ставились и в Версале, и в Парижской опере[19], директором которой он стал в 1780 году и руководил до начала революционных событий.
Когда случилась Великая французская революция, ему было уже шестьдесят, и он достиг той зрелости, которая не позволяет чувству отвращения проявиться внешне. Поэтому если до революции он вел вполне роялистский образ жизни, то во время революции написал большое количество музыки с новыми, уже республиканскими эстетическими установками, в том числе и оперу «Жертва для свободы», которая завершалась хором «Марсельеза», то есть в иных условиях смело тянула бы на Сталинскую премию.
Из Траурного марша Ф.-Ж. Госсека, написанного в 1790 году, выросла вся европейская траурная музыка — за ним шел Бетховен с его маршем из Третьей симфонии, Шопен, Верди, Вагнер, Малер…
Я думаю, на исполнении Траурного марша Шопена заработано денег не меньше, чем на Свадебном марше Мендельсона и хоре из «Лоэнгрина» Вагнера. Так же, как и вышеупомянутые свадебно-ритуальные произведения, Marche funèbre является фрагментом более крупного произведения, а именно третьей частью Сонаты № 2 си-бемоль минор Фредерика Шопена. Собственно, сама третья часть была написана в 1837 году (соната писалась довольно долго и была опубликована лишь в 1840-м), а первое ее, если можно так сказать, прикладное исполнение состоялось на похоронах самого Шопена в 1849 году.
Си-бемоль минор воспринимается как мрачная, «темная» тональность, и это отразило не только траурный характер самого произведения, но и обеспечило своеобразные чисто технологические удобства при исполнении его ансамблем медных духовых инструментов. Действительно, си-бемоль минор наиболее удобная тональность для медных духовых инструментов, которые в данном контексте на жаргоне лабухов называется «жмуровым оркестром», а сам исполнительский процесс определяется термином «тащить жмура́». Некоторые школы пользуются термином «тянуть жмура».
Именно в этой версии марш Шопена и знако́м широким народным массам. Поэтому в академической обстановке Вторую сонату Шопена во избежание непреднамеренной подмены понятий исполняют достаточно редко. Что-то мне подсказывает, что немногие отправятся в концертный зал именно за этой формой фортепианного катарсиса, и если вы попытаетесь воспроизвести это произведение с помощью своего воображения во всей его аутентичности, то вряд ли вы услышите звук «Стейнвея»…
Скорее это будет очень условный, но предельно искренний си-бемоль со слезой в нетрезвых и потому крайне сомнительных звуках трубы, сделанной, кстати, здесь же, на местном трубопрокатном заводе, задумчивые поиски нужной ноты в меланхолической изысканно-непредсказуемой мелодии тромбона и глубокий флегматично-отстраненный бас тубы… А если вы постигнете этот музыкальный акционизм во всей его полноте, то поймете, что можно обойтись без всех этих медных духовых инструментов разной степени помятости, можно обойтись даже без покойника, если тут неожиданно возникли проблемы, но большой барабан и тарелки в своем душераздирающем трагизме являются совершенно безусловным и незаменимым компонентом open-air исполнения этого полного экзистенциальных намеков столь любимого народом произведения.
К вопросам, посвященным ритму в музыке, мы еще придем. Но несколько забегая вперед, я хотел бы процитировать глубоко задумчивое, но достаточно справедливое высказывание американского композитора Стива Райха применительно к романтизму в целом и творчеству Фредерика Шопена в частности: «Только в Западной Европе, начиная с 1840 года, имел место краткий период, когда сочинялось ужасно много хроматической музыки и музыки без регулярного пульса». Так вот, если я не ошибаюсь, Marche funèbre из Сонаты № 2 чуть ли не единственное произведение Шопена с регулярным пульсом. (Хотя в данном случае у меня присутствует некоторая неловкость при использовании выражения «регулярный пульс», поскольку при исполнении этого произведения у одного из присутствующих он как раз самым печальным образом отсутствует.)
А теперь, после того как я сделал необходимый реверанс в сторону репутации Шопена как композитора, все-таки способного к ритмически организованным формам композиции, хочу обратить ваше внимание на то, что как объект психологического восприятия это произведение написано абсолютно безупречно. Более того, марш Шопена является абсолютным воплощением траурного или, если вам так больше нравится, похоронного марша, то есть музыкальным эквивалентом той идеальной модели, которую обычно формулируют как «сферический конь в вакууме». Общая концепция этого произведения присуща лучшим траурным маршам, написанным как до, так и после шопеновского шедевра. Достаточно вспомнить вторую часть Третьей симфонии Бетховена (хотя она, как правило, и не имеет чисто прикладного характера) или Траурный марш из «Набукко» Дж. Верди.