Что-то в этом есть
Честно говоря, с тем же успехом можно было аккомпанировать компакт-диску. Чисто формально это одно и то же.
Но когда у вас перед глазами рояль, клавиши и педали которого совершают точно такие же движения, как будто за роялем сам Рахманинов, собственно, это его движения и есть…
Это как бы виртуальный слепок события, произошедшего сто лет назад, в марте девятнадцатого года двадцатого века…
Можно рассматривать в качестве сюжета готического романа.
А может, просто шоу.
Не знаю.
Несколько слов об электронной музыке
Самое раннее описание музыкальной студии наших дней можно найти в книге Фрэнсиса Бэкона «Новая Атлантида», вышедшей в 1627 году, уже после смерти автора.
Это жанр классической утопии, то есть описание счастливого, довольного жизнью и справедливо устроенного общества. Идеального, с точки зрения автора. Надо заметить, что идеальный мир Бэкона заметно отличается в лучшую сторону от жутких социальных конструкций Платона, Томаса Мора и Томмазо Кампанеллы.
Вначале все как обычно — корабль, заблудившийся в бескрайних водах океана, все уже съедено и выпито, и вот оно, счастье — суша и справедливое общество, построенное на одном, отдельно взятом острове.
Дальше — экскурсия для иностранных гостей с демонстрацией достижений народного хозяйства…
С животноводством там тоже все в порядке, но нас интересует музыка.
«Есть у нас дома́ звука для опытов со всевозможными звуками и получения их. Нам известны неведомые вам гармонии, создаваемые четвертями тонов и еще меньшими интервалами, и различные музыкальные инструменты, также вам не известные и зачастую звучащие более приятно, чем любой из ваших; есть у нас колокола и колокольчики с самым приятным звуком.
Слабый звук мы умеем делать сильным и густым, а густой — ослабленным или пронзительным; и можем заставить дрожать и тремолировать звук, который зарождается цельным.
Мы воспроизводим все звуки речи и голоса всех птиц и зверей. Есть у нас приборы, которые, будучи приложены к уху, весьма улучшают слух.
Есть также различные диковинные искусственные эхо, которые повторяют звук многократно и как бы отбрасывают его, или же повторяют его громче, чем он был издан, выше или ниже тоном; а то еще заменяющие один звук другим. Нам известны также способы передавать звуки по трубам различных форм и на разные расстояния»[58].
То есть любой, кто когда-либо имел дело с современной студией, найдет в этом описании все, что он имел удовольствие там наблюдать.
Уму непостижимо! Вот такой текст в первой четверти XVII века написал человек, который умер от того, что простудился, набивая снегом тушку курицы, чтобы выяснить, сколько она продержится. Фрэнсис Бэкон, бывший лорд-канцлер и хранитель королевской печати, выпавший из придворной обоймы, поскольку попался на взятках.
Увы, курица продержалась дольше.
Часть девятаяО смыслах
Артефакт. Фантастический рассказ
…Я, пожалуй, точно не скажу, кто именно обнаружил этот странный предмет — инопланетяне, рептилоиды или далекие потомки землян.
Он, кстати, неплохо сохранился, хотя анализ показал, что ему более десяти тысяч лет.
Назначение его поначалу было не очень понятно. Предмет стоял на очень аккуратно сделанных колесиках, и, несмотря на прошедшие века, его довольно большая масса перемещалась на них достаточно тихо и плавно. Хотя двигатель обнаружить так и не удалось.
Плоскость, которую исследователи приподняли градусов на сорок пять, своей формой странным образом повторяла математически рассчитанный профиль крыла летательного аппарата, предназначенного для полетов с большим диапазоном скоростей, вплоть до сверхзвуковых. Хотя парадоксальным образом была сделана из дерева.
Клавиши пульта управления через удивительно примитивную систему рычагов передавали механический импульс металлическим колебательным контурам. Они размещались в соответствии с достаточно очевидной закономерностью — собственная резонансная частота контуров последовательно росла слева направо в соответствии с логарифмической шкалой.
На борту прибора находилась надпись. Читать буквы древнего алфавита ученые могли, в их распоряжении уже была довольно большая база текстов, в основе которых лежали знаки, судя по всему, очень искаженно обозначавшие фонемы языка.
Но смысл надписи Steinway & sons понять так и не удалось…
Артефакт. Часть вторая
Хорошо, рептилоидов мы проигнорируем, возможно, у них нет музыкальной прошивки на уровне генетики, а стало быть, в музыке они ничего не понимают.
Но все остальные…
Даже при максимальной проницательности и общей гениальности, при полном понимании того, что перед ними музыкальный инструмент, при абсолютно полном представлении, как эта штука работает, как она настроена и даже для чего у нее третья педаль, можно ли, исходя из этих данных, даже не реконструировать, просто представить, вообразить себе, какую именно музыку писали для этого девайса с крышкой и колесиками Бетховен, Шопен, Скотт Джоплин, Шостакович или Оскар Питерсон?..
И вот только теперь небольшое вступление
Европейскую музыку XVIII–XIX веков мы понимаем плохо, остальную не понимаем вообще.
Я предвижу возражения в свой адрес, заключающиеся в том, что и музыка барокко, с одной стороны, и музыка XX века, с другой, стали естественной частью нашего музыкального ландшафта, что музыка Стравинского, Шенберга или Шнитке уже не вызывает справедливого возмущения ортодоксального меломана, выросшего на произведениях Шопена, Хренникова и Кабалевского, а наиболее продвинутые читатели с интересом и вниманием слушают музыку Кшиштофа Пендерецкого, Стива Райха и Кайи Саариахо. Все это так.
Но я, честно говоря, хотел сказать этой фразой, что и европейскую музыку XIX века мы понимаем, прямо скажем, так себе.
Поэтому я хотел бы поговорить о музыкальных смыслах.
Занимательная семантика
После того как выяснилось, что ярко выраженная тоника (нет, именно не какая попало, а совершенно ярко выраженная), как правило, означает конец произведения, было бы не вредно углубиться в семантику и семиотику вопроса в целом. А заодно и в герменевтику, как науку о толковании и интерпретации текстов. Чтобы уже ничего не упустить. То есть подойти к музыке со стороны наук, занимающихся смыслами и знаками.
Вы, конечно, могли и не заметить, но, в принципе, в этом направлении вы и так уже неплохо продвинулись. В частности, в чисто прикладном плане уже полученные вами знания о тонике подскажут, когда пора аплодировать[59]. Там, безусловно, есть еще пара-тройка тонкостей и нюансов, но тоника как гармоническая функция вполне может с облегчением трактоваться как конец произведения.
И такого рода знаков и сигналов в музыке огромное количество.
Что в музыке можно понять, помимо самой музыки
Индивидуальное и коллективное бессознательное, тонкие струны души, внутренние переживания, высокие эмоции, катарсис и слезы на глазах — это все понятно и похвально. Лично у меня это вызывает только симпатии и всяческую поддержку. Но это все романтика.
А вот если вы научитесь полно и правильно считывать пласты смыслов и массивы информации, заложенной в музыке, слезы на ваших глазах будут совершенно другого качества!
Иллюстрация из соседнего вида искусстваЧто хотел сказать автор
«— Поэт вкладывает птичке в уста…
В стихотворенье „Птичка Божiя“ поэт, видимо, хотел сказать… хотел сказать… вообще… что птичка…»
Что хотел сказать тот автор, который композитор — это совершенно отдельная история. Чаще всего он сам не знал, что именно хотел сказать. В лучшем случае его пером водил Бог, в худшем — композитор нес околесицу в литературной форме, объясняя словами то, что ему не удалось выразить в звуке. Как правило, литературные потуги композиторов выглядели достаточно косноязычно. Я полагаю, что о вербальном косноязычии композиторов, посвященном их творчеству, логичнее будет поговорить, когда речь пойдет о программной музыке.
Но есть еще и авторы-художники, то есть художники в буквальном смысле, живописцы, которые тоже не смогли пройти мимо музыки, видя в ней визуально благодатный объект. Все эти «Мальчики с флейтой», «Девочки с лютней», все эти картины со скрипками, трубами, клавесинами, дирижерами, целыми оркестрами и, кстати, нотами…
Нет, во-первых, это красиво. Нет, реально, даже самая анемичная Эвтерпа с виолой да гамба и нотами выглядит более жизнеутверждающе, чем дохлая утка в яблоках на столе среди черепов, серебряной посуды и фолиантов.
Во-вторых, это духовно.
Наконец, в-третьих, это метафорично. (Когда вместо лошади рисуют Пегаса, это ведь называется «метафорично», я правильно понимаю?)
Причем это все подарки не только для ценителей изобразительного искусства, но и для историков музыки. Потому что на полотнах попадаются то музыкальные инструменты, которые очень хочется разглядеть получше, то ноты, которые можно атрибутировать, то еще какие-нибудь детали, которые для нас являются загадкой, а художник, между тем, рисовал их с натуры…
И есть среди всего этого великолепия одно полотно…
Занимательная семиотика
В данном случае мы входим в музей Прадо, потому что нас интересует триптих «Сад земных наслаждений» Иеронима Босха.
«Я поведу тебя в музей! — сказала мне сестра. Вот через площадь мы идем И входим, наконец…»