[805]. Но если Волан-де-Морт не протагонист, а всего лишь делюзия, воплощение страха смерти, то убить его — значит убить этот страх. Автор потому и «освобождает» Гарри от страха смерти, заставляя его либо совершить самоубийство, либо принять тот факт, что он будет убит, но получит разрешение «вернуться к жизни» в качестве живого мертвеца.
Уже в первой книге смерть называют «приключением»: «Для высокоорганизованного разума смерть — это всего лишь очередное приключение»[806]. Высказывание это даже повторяется через несколько страниц, возможно, чтобы юные читатели смогли лучше освоить эту мысль[807]. Не задаваясь вопросом, насколько хорошо девятилетний читатель (Ролинг считает, что ее книги предназначены именно для такого возраста[808]) способен постичь такое «приключение», посмотрим, какой смысл оно в себе несет. Возможная трактовка такова: конечная цель «приключения» — достичь бессмертия и примкнуть к живым мертвецам, что Гарри в итоге и делает. Эпитафия на надгробном камне родителей Гарри гласит: «Последний же враг истребится — смерть», — а борьба между главными персонажами серии за то, чтобы достичь бессмертия, которое в итоге достается Гарри, усиливает это впечатление[809]. Логический вывод из всего сказанного звучит в размышлении Дамблдора о смерти (которое довольно ощутимо отдает Средневековьем): «Не жалей умерших, Гарри. Жалей живых, и в особенности тех, кто живет без любви»[810]. Должен ли читатель сделать вывод, что всякий, кто хочет стать «настоящим Повелителем смерти», обязан принять насильственную смерть и рассматривать ее как награду, а не пытаться ее избежать? [811]
Ближе к концу Ролинг начинает писать слово «Смерть» с заглавной буквы. В последней книге Поттерианы жизнь после смерти изображается в виде квазифизического пространства, отличающегося лишь своей банальностью (вокзал Кинг-Кросс!). Смерть задумана как тот миг, когда разгадываются все загадки жизни — или, по меньшей мере, сюжетной линии книг — только попроси! Подразумевает ли это, иными словами, что мы удовлетворяем свое любопытство со смертью? И возможно, по той же причине загробный мир изображается в виде железнодорожной станции — прямой метафоры точки отправления. Представление о загробной жизни как о приятном возвращении после обретения бессмертия живого мертвеца опять же очень похоже на аналогичное представление, которое лежит в основе вампирских саг, о чем мы говорили в предыдущей главе.
Смерть рассматривается как нечто жадно предвкушаемое, как конечный акт самоосуществления. В структурном плане она — учитывая ее выдающееся место в сюжете и заключительную партию в повествовании — является конечной стадией в затяжном процессе взросления. Умирая, мальчик в круглых очках утверждается как самый настоящий взрослый, не только примыкая к мертвым взрослым как их ровня, но и купаясь в лучах одобрения, исходящих от мертвецов и портретов покойных хогвартских наставников и наставниц. В последний раз мы видим его уже отцом разрастающегося семейства. Такое отношение к смерти определенно напоминает отношение к смерти и умиранию, существовавшее до Нового времени (а возможно, и до Средневековья). Как показывает в «Морфологии сказки» Владимир Пропп, приключения, переживаемые героями народных сказок, могут отображать жестокие, а порой и смертоносные инициации, являвшиеся частью переходных обрядов в эпоху, предшествующую Новому времени[812]. Переход из одной возрастной группы в другую часто связывался со «смертью» «прежнего Я» мальчика и его «возрождением» в новой социальной роли уже как взрослого.
Обращение к этому новому пониманию смерти в современной культуре, пожалуй, лучше всего отражено в том, что отношение к реальной (не виртуальной) смерти как к «приключению» нашло свое место в дискурсе изучения смерти и утраты. Как полагает Колин Мюррей Паркс, «и в конце, когда будет сметено все вплоть до останков, мы пустимся в лучшее из всех приключений[813].
Неомедиевизм и банальность зла
Очевидно, что книги о Гарри Поттере пронизаны квазисредневековой эстетикой, колдовством и готической образностью[814]. Но помимо метел, котлов, темниц и привидений в них присутствуют и более важные атрибуты Средневековья.
Рассмотрим, в частности, значение крови и родословной. Все в человеке определяется его «кровью», или происхождением[815]. Дети обычно занимают позицию родителей и в морально-политических вопросах и придерживаются выбора, сделанного за них родителями, потому что это «у них в крови». Одержимость кровной и расовой принадлежностью переходит в одержимость кровавыми образами и кровоточивостью, напоминающими об увлеченности темой крови в средневековой культуре:[816] пергамент, «закапанный кровью»[817], кровь, льющаяся «из раны на траву»[818], теплая кровь, текущая «по разорванной мантии», другую мантию «расцвечивали ярко-красные пятна крови»[819]. Глава под названием «Кость, Плоть и Кровь» кричит об увлеченности этой темой[820]. Гарри, его друзья, другие дети и взрослые в Поттериане истекают кровью несчетное множество раз[821].
В самом начале поттеровской издательской эпопеи критики отмечали, что пытки, страдания и физическое надругательство в серии максимально тривиализированы[822]. При всей своей точности эта критика не объяснила связи между средневековым антуражем, избранным для романов серии, и системой ценностей, позволившей так удачно вписать пытки и зверства в колдовской мир. Образы пыток играют в повествовании ведущую роль[823]. Описания пыток во всех подробностях, со всей точностью и изощренностью обычно не учитывают точку зрения жертвы:
И перед внутренним взором Гарри возник истощенный старик в тряпье, лежащий на голом каменном полу, испускающий жуткие, протяжные вопли непереносимой муки…
— Нет! Нет! Умоляю вас, умоляю…
— Ты солгал лорду Волан-де-Морту, Оливандер!
— Нет… клянусь, нет…
<…> Гарри увидел, как поднялась держащая палочку белая рука, ощутил, как Волан-де-Морта окатила волна отвратительной злобы, увидел, как на полу забился в агонии слабый старик[824].
Пытки и убийства описаны с точки зрения палача, с точки зрения Гарри, который в таких случаях, как мы уже видели раньше, чувствует «прилив возбуждения»[825].
Было бы ошибочно полагать, что методом объективации описаны пытки только второстепенных персонажей. За мучениями и страданиями главных протагонистов, подвергающихся пыткам, точно так же, как за убийствами, наблюдают со стороны. Сцену отравления Дамблдора, например, читатели видят глазами его отравителя: Гарри смотрит на страдания, причиняемые учителю им же самим, и наконец замечает, как его жертва, «страшно захрипев, перекатилась лицом вниз», что звучит как угодно, только не трагически:
— Я хочу умереть! Хочу умереть! Прекрати это, прекрати, я хочу умереть!
— Выпейте, профессор, выпейте…
Дамблдор выпил и, едва сделав последний глоток, завопил:
— УБЕЙ МЕНЯ!
— Это… это последний! — задыхаясь, воскликнул Гарри. — Выпейте его… и все закончится… все закончится…
Дамблдор приник к хрусталю, выпил все до капли и, страшно захрипев, перекатился лицом вниз[826].
Даже когда пыткам подвергается Гарри, автор продолжает описывать внешние проявления испытываемой им боли. Странные телодвижения, например, или как «глаза бешено вращались в глазницах»[827]. В другой сцене «агония» Гарри изображается следующим образом: «шрам взорвался» от боли, Гарри «закрыл лицо руками и упал на траву, как подкошенный. Он ничего не видел, чувствовал только, что голова раскалывается от боли»[828]. Такое беспристрастное наблюдение подчеркивает вуайеристический аспект повествования, усиливает впечатление, что нам демонстрируют сантименты помешанного маньяка.
Во вселенной Гарри Поттера пытка является главным правилом поведения с врагом[829]. Но, как и в эпоху Средневековья, пыткам подвергают не только врагов и не только «злодеи» применяют пытки. Вот и сам Гарри Поттер приказывает своему домовому эльфу подвергнуть пытке подозреваемого в предательстве. Пытки применяются во всех сферах жизни, по многим поводам, даже учителя пытают своих учеников[830]. Язык персонажей Поттерианы отражает нормализацию пыток и банализацию зла. Такие фразы, как «чтобы тот от боли позабыл обо всем на свете», подчеркивают «экономический аспект» зверства[831]. Хагрид, положительный герой, рассказывает Гарри об убийстве его родителей, употребляя жаргонные словечки профессиональных киллеров: мол, Волан-де-Морт собирался убить и младенца Гарри, чтобы все было шито-крыто, «а может, ему просто нравилось людей убивать» так, «чтобы следов не оставить»