[832]. Пытка в Поттериане становится обычным средством коммуникации и получения информации, а также рутинной формой наказания[833], но никогда не обсуждается в аспекте нарушения прав человека и оскорбления человеческого достоинства. Она представлена как рядовой обычай, как политика, настолько прочно вошедшие в повседневную жизнь, что и говорить нечего. Гарри и его друзья не рассматривают суд и закон как средство разрешения конфликта. Для них единственный способ решения проблем — это борьба и сила, и это потому, что государственная система, в которой они существуют, остается недееспособной и коррумпированной.
Можно было бы утверждать, что Ролинг пыталась выстроить поттеровскую серию по модели сказок Братьев Гримм и что насыщенность ее книг атрибутами Средневековья происходит из этого источника. Например, имя людоеда у нее (она не упустила шанс включить в Поттериану каннибализм) звучит на немецкий лад: Фенрир. В начале писательской карьеры Ролинг, отвечая на критику, и в самом деле сравнивала свой роман со сказками братьев Гримм, утверждая, что ее тексты не такие жестокие и страшные, как сказки братьев, а ведь они считаются классической детской литературой:
Дж. К. Р.: …они [сказки братьев Гримм. — Д. Х.] страшные. И, думаю, на самом деле гораздо страшнее всего, что я написала на данный момент. Я имею в виду убийства детей. В них много ужасов. Но они написаны не одно столетие назад, а дети, я думаю, за это время не слишком изменились[834].
Ролинг явно не в курсе, что средневековые сказки не были предназначены для детей: в эпоху Средневековья не существовало такого понятия, как детство, и связанных с ним специальных занятий[835]. Сказки сочинялись для развлечения и услады взрослой публики, в них раскрывались самые жуткие нравы и обычаи того времени. Утверждая, что «дети не изменились», Ролинг игнорирует тот факт, что и моральные нормы, и то, что считается подходящим для детей, на самом деле претерпело изменения с тех пор. Дикое влечение средневековых сказок к «темным сторонам человеческой души» было «укрощено» для детей Шарлем Перро и Гансом Христианом Андерсеном именно для того, чтобы привить этим старинным сказкам другую систему ценностей. «Цивилизация нравов», как Мирча Элиаде определил этот процесс, сделала их пригодными для более гуманистических представлений о личности, обществе и ценности человеческой жизни.
Неомедиевизм, несомненно, имеет свой собственный raison d’être в серии. Под маской средневековых костюмов и колдовства в книгах о Гарри Поттере отражено измененное отношение к людям, для которых «неомедиевизм» — а именно образ Средних веков, сводящий эту эпоху к периоду «темных веков», к системе ценностей, радикально противоположной идеалам гуманизма и Просвещения, — становится мощной метафорой[836].
Восприятие пособия по искусству умирать
Просматривая библиографию по Гарри Поттеру — а она огромна, — мы видим, что восприятие серии с течением времени изменилось. Становясь столь же неизбежным во всем мире элементом ежедневного потребления, как бургер с газировкой, Поттериана фактически сыграла решающую роль в эволюции наших ожиданий от подростковой литературы. В целом дебаты о поттеровской серии зеркально отразили дискуссии о насилии в подростковой литературе. В самом начале эпопеи с Гарри Поттером ожидания от подростковой литературы довольно сильно отличались от сегодняшних. Если одних критиков интересовали «откровенная угроза смерти» и то, что смерть стала «ведущей темой» этих книг, то другие рады были оставить вопрос о возможном влиянии этих книг на подростковую аудиторию открытым «для дальнейшего исследования»[837]. В те дни поклонники Гарри Поттера — к которым вскоре примкнули многие интеллектуалы, недовольные тем, что в школах, как приходских, так и светских, начали изымать из библиотек книги о Гарри Поттере, — заявляли, что «мрачные истории стары как мир: возьмите хоть „Царя Эдипа“, хоть „Короля Лира“ или „Гроздья гнева“»[838]. Но сколько ни сравнивай Софокла, Шекспира и Стейнбека с Ролинг, ясно одно: эти великие произведения искусства фокусируют внимание на экзистенциальных дилеммах и трагических обстоятельствах жизни людей, а не на нежити, вампирах или психически ненормальных серийных убийцах, скрывающихся под личиной подростка. По мере того как объем продаж увеличивался от тома к тому, а поттеромания охватывала весь земной шар, критики, настроенные против саги о Гарри Поттере, становились все осмотрительнее[839]. К концу нулевых они начали проводить мысль о том, что Поттериана, вне всякого сомнения, посвящена смерти, но именно в этом и состоит одна из ее огромных заслуг. Воспитательную роль серии видели в том, каким образом она помогает детям и взрослым обсуждать тему смерти[840], и в ее «способности помочь молодым людям вникнуть в проблематику смерти»[841]. Другие критики полагали, что поттеровская серия иллюстрирует «особенности детства эпохи постмодерна»:[842] «В этих книгах много темного. Однако оно всегда коренится в психологической темноте, связанной с детством и человеческим развитием: со злобой, потерями, смертью, горем, страхом и желанием»[843]. И вот аргумент: «Детям необходимо видеть присущие им чувства со стороны, особенно темные, отраженные в их историях»[844]. Что не мешает задаться вопросом: каждому ли ребенку необходимо воображать себя серийным убийцей или мучителем и действительно ли «детство эпохи постмодерна» сводится исключительно к литании зверства? Порой исследователи — фанаты Гарри Поттера — доходят до утверждений, что будто бы Гарри Поттер помогает детям воспитывать в себе «непримиримость к пыткам и насилию», развивать негативное отношение к администрации Буша и даже побуждал читателей поддержать Обаму на выборах в 2008 году[845]. Также существует мнение, что «использование в поттеровской серии магических манипуляций, пугающих сюжетных линий и персонажа с двойственной натурой полезно детям, которые имеют опыт, связанный с террором и терроризмом», и что описанные жестокости могут научить детей справляться с физическим и психологическим преследованием, или виктимизацией[846].
Можно только догадываться об основаниях, позволяющих предполагать, что вымышленные ужасы способны «подвести детей к исследованию важных, но пугающих вопросов так, чтобы они сохранили свою эмоциональную неуязвимость»[847], не говоря уже о том, что такая оценка полностью пренебрегает формирующим влиянием литературы на способы выражения читателями — и детьми, и взрослыми — своих чувств. Случайно или нет, юные актеры, исполнявшие ключевые роли в фильмах о Гарри Поттере, сообщали о разных психологических проблемах, возникавших у них во время съемок. В статье под названием «Эмма Уотсон, снимаясь в „Гарри Поттере и дарах Смерти“, чувствовала себя „шизофреничкой“» подчеркивается, что, говоря о своем участии в двух последних фильмах, она заявила: «Когда мы кончили снимать, я была совершенно без сил»[848]. Дэниел Рэдклифф во время съемок «Гарри Поттера» начал пить. «Могу указать на много сцен, где я — это уже не я, — говорил он. — Мертвый от выпитого»[849]. Так ли убедительны заверения журналистов, что «ответственность за свою проблему он берет на себя», что явно не винит в ней сюжет и ни в коей мере не связывает ее с содержанием одного из фильмов? На самом деле Рэдклифф поначалу сомневался, соглашаться ли на роль Гарри. Когда его спрашивали, сразу ли он захотел сниматься в этой роли, он недвусмысленно отвечал, что нет:
Его жизнь была похожа на кошмар! «Господи, вот бедный ребенок», — думал я. Но, наверное, после того как меня утвердили на роль, я вернулся и прочитал все четыре книги. <…> Прочитал все от корки до корки и загорелся, как одержимый[850].
В интервью газете «Гардиан» Рэдклифф также признался, что подумывал о том, чтобы покончить с Гарри Поттером и уйти из сериала после «Азкабана» (тогда ему было четырнадцать лет)[851]. А недавно он заявил о своем нежелании снова «быть» Гарри[852]. Вопрос, тем не менее, настоятельно требует ответа: неужели дети и впрямь принимают фантазии, вымысел и сказки за правду? Как ни печально, некоторые — да. В интервью журналу «Ньюсуик» автор «Поттера» признавалась:
Я получаю от детей письма, адресованные Дамблдору <…> с просьбой принять их в Хогвартс, и некоторые из них очень грустные. Потому что им так сильно хочется, чтобы все это было правдой, что они убедили себя в том, что это так и есть[853].
Так можем ли мы быть уверены в том, что «не найдено ни одного свидетельства, подтверждающего, что <…> чтение Гарри Поттера <…> подавляет у детей способность отличать фантазию от реальности»?[854] Должны ли мы утешаться утверждением, что, «хотя исследование и предполагает существование положительной связи между подверженностью актам насилия в визуальной форме массмедиа (кино и ТВ) и агрессивным поведением вкупе с позитивным отношением к насилию, нам недостает эмпирических свидетельств для того, чтобы предполагать наличие какой бы то ни было связи между чтением материалов с элементами насилия и аналогичными негативными последствиями»?