Однажды Екатерине II донесли, что у одной из ее любимиц, госпожи де-Рибас, очень трудные роды. Императрица не мешкая, как была, в капоте и без чепца, села в первую попавшуюся карету и помчалась к больной. Там она встретила акушера и осведомилась, каково состояние роженицы. Акушер отвечал, что положение довольно серьезное и необходимо тотчас же принять безотлагательные меры для облегчения страдающей. Услышав это, государыня взяла лежавший на столе передник, быстро подвязала его и направилась в комнату роженицы:
– Пойдем вместе помогать ей; мы здесь теперь не что иное, как люди, обязанные помочь ближнему!
Благодаря стараниям акушера и заботам императрицы госпожа де-Рибас была спасена от смерти.
Один сенатский регистратор по рассеянности разорвал вместе с другими ненужными бумагами указ, подписанный императрицей Екатериной. Заметив свою ошибку, он пришел в ужас и в отчаянии даже хотел свести счеты с жизнью. Но, одумавшись, регистратор решил отправиться в Царское Село, где находилась тогда императрица. Там он забрался в дворцовый сад и, засев в кустах, с замиранием сердца ожидал появления государыни. Прошло несколько томительных часов, пока громкий лай двух ливреток не возвестил несчастному чиновнику о приближении Екатерины. Регистратор вышел из своей засады на дорожку и стал на колени.
– Кто ты такой? – спросила его императрица.
– Я погибший человек, государыня, – отвечал он, – и только вы одна можете спасти меня.
– Расскажи, что у тебя произошло?
Регистратор подал ей разорванные куски указа и честно сознался в своей рассеянности и неосторожности.
– Ступай сейчас домой, – сказала царица, – и будь завтра на этом месте в этот же самый час.
Вечностью показалось чиновнику время до назначенного срока. Он заранее пришел в сад. Наконец появилась Екатерина. Она подошла к несчастному и протянула ему бумагу:
– Возьми, вот тебе другой указ; беда твоя миновала; отправляйся скорее в типографию, – сказала Екатерина. – Да смотри, никому не сказывай об этом происшествии, иначе тебе достанется от обер-прокурора.
Екатерина II терпеть не могла шутов, но держала около себя одну женщину, частично исполнявшую эту функцию. Ее звали Матрена Даниловна, она жила во дворце на полном довольствии, имела право в любое время входить к государыне, называла ее сестрицей, передавала царице городские новости и слухи. Иногда Екатерина прислушивалась к ее мнению. Однажды Матрена Даниловна начала плохо отзываться об обер-полицеймейстере Рылееве.
– Знаешь ли, сестрица, – внушала она императрице, – все им недовольны; говорят, он большой взяточник.
На другой день Екатерина сказала Рылееву:
– Никита Иванович! Пошли-ка Матрене Даниловне что-нибудь из зимних запасов твоих; право, только не говори, что это я присоветовала.
Рылеев не понял, для чего это нужно, но совет исполнил и отправил к Матрене Даниловне несколько свиных туш, индеек, гусей и прочей снеди. Все это было принято очень даже благосклонно. Через некоторое время императрица сама начала в присутствии Матрены Даниловны дурно отзываться о Рылееве и даже выразила намерение сменить его.
– Ах, нет, сестрица, – поспешила возразить Матрена Даниловна, – зря я на него наговаривала: все уверяют, что он человек добрый и честный.
– Понятно, – ответила императрица с улыбкой, – тебе, должно быть, нашептали это его гуси и утки. Помни же, я не люблю, чтобы при мне порочили людей без основания. Прошу вперед быть осторожнее.
Однажды статс-секретарь Козицкий был с докладом у Екатерины II. Вдруг из соседней комнаты раздался сильный шум – там придворные вздумали играть в волан, да так шумно, что своим криком и смехом заглушали слова докладчика.
– Государыня, не прикажете ли прекратить шум? – спросил Козицкий.
– Нет, не нужно, – отвечала Екатерина, – мы здесь судим о делах, а там забавляются, не будем нарушать их удовольствия. Читайте только громче.
Лампи-старший И. Б. Екатерина II
Однажды, занимаясь, как обычно, после обеда делами, Екатерине понадобилась какая-то справка. Она позвонила в колокольчик, но на призыв ее никто не явился. Государыня встала, вышла в комнату, в которой всегда находились дежурные чиновники, и увидела, что они играют в карты и даже не замечают появления государыни.
– Сделай одолжение, – сказала она одному из играющих, – сходи справиться по этой записке, а я между тем поиграю за тебя, чтобы не расстроить вашей игры.
Императрица села на место этого чиновника и продолжала за него игру, пока тот ходил по ее поручению.
– Никогда не могла понять, какая разница между пушкою и единорогом, – сказала как-то Екатерина II какому-то генералу для поддержания разговора.
– Разница большая, сейчас доложу вашему величеству. Вот, извольте видеть: пушка сама по себе, а единорог сам по себе, – объяснил бравый генерал.
– А, теперь понимаю, – сказала тактично императрица.
Екатерина не скупилась на приветливые слова для окружающих. Однажды она по рассеянности трижды спросила у одного и того же старого моряка: «Какая нынче погода? Кажется, сегодня довольно холодно». И тот трижды ответил: «Никак нет! Тепло, Ваше Величество!», необыкновенно гордясь тем, что трижды подряд возразил самой императрице, а после хвастал:
– Уж как вам угодно, но я за правду стою насмерть!
Однажды графу Александру Николаевичу Самойлову, награжденному орденом Георгия 1-й степени за особое мужество, пришлось по какому-то делу приехать во дворец и ждать выхода Екатерины II. Однако там его оттеснила толпа придворных и генералов, впереди которых ему, полковнику, стоять было не по чину. Когда Екатерина наконец вышла и заметила Самойлова, она, обращаясь к нему, сказала:
– А, граф Александр Николаевич! Проходите ближе! Ваше место – здесь, впереди, как и на войне!
Старый генерал Федор Михайлович Шестаков за 40 лет службы так ни разу и не был в Петербурге и приехал туда впервые уже после отставки, за получением необходимых для пенсии документов. Секретарь Екатерины II представил Шестакова императрице, которая любила награждать заслуженных чиновников и военных. Увидев впервые Шестакова, Екатерина удивилась, так как полагала, что знает всех своих генералов, и заметила:
– Как же так случилось, Федор Михайлович, что я до сих пор ни разу вас не видала?
– Да ведь и я, матушка-царица, тоже вас не знал, – сказал старик.
– Ну, меня-то, бедную вдову, где же знать! А вы, Федор Михайлович, все же генерал! – отвечала с улыбкой государыня.
Графиня Браницкая заметила, что Екатерина II берет нюхательный табак левой рукой, и спросила:
– А отчего же не правой, ваше величество?
На это Екатерина ей ответила:
– Я как царь-баба, часто даю целовать правую руку и нахожу непристойным всех душить табаком.
Когда Екатерина, будучи еще невестой Петра Федоровича, направлялась в Петербург, по пути остановилась в Риге, где ее уже ожидал посланный Елизаветой Петровной генерал-майор Юрий Юрьевич фон Броун. Пятнадцатилетняя Екатерина милостиво приняла его и попросила беспристрастно и открыто описать умы, достоинства, пороки, характеры и связи всех известных Броуну придворных, обещая за то вечное свое расположение. Броун честно все рассказал и действительно до конца своих дней пользовался расположением императрицы.
Екатерина II была очень храброй женщиной. Сама о себе она однажды сказала: «Если бы я была мужчиной, то была бы убита, не дослужась и до капитанского чина».
Аргунов И. П. Екатерина II
Императрица Екатерина II была недовольна некоторыми недружественными высказываниями против России в британском парламенте. В это время английский посол просил у нее аудиенции. Екатерина согласилась. Когда посланник вошел в царский кабинет, собачка императрицы с сильным лаем бросилась на него.
– Не бойтесь, милорд, – сказала императрица, – собака, которая лает, обычно не способна укусить и потому неопасна.
27 февраля 1782 года игумен Никольского монастыря, расположенного во Владимирском наместничестве вблизи уездного города Шуя, сообщил императрице Екатерине, что крестьянин Федор Васильев с женой за 40 лет брака родили 69 детей – 16 двойняшек, 7 тройняшек и 4 четверни. Особо примечательно, что только двое из 69 детей умерли в детстве, остальные были крепкими и здоровыми. Екатерина очень заинтересовалась таким чадообильным семейством, приняла Васильевых во дворце, щедро их одарила и впоследствии принимала участие в их судьбе.
Французский просветитель Дени Дидро, который в 1773–1774 годах по приглашению Екатерины II жил в Петербурге, как-то в беседе с императрицей восхищался ее глубокими знаниями по разным предметам. На это Екатерина ответила:
– И это не удивительно: у меня были хорошие учителя – несчастье и одиночество.
В одной из своих лекций В. О. Ключевский говорил, что Екатерина II была образованной женщиной, но при этом никак не могла сладить с русским языком. Она могла в одном русском слове, состоящем из трех букв, сделать четыре ошибки: вместо «еще» государыня писала «исчо».
Однажды камердинер Попов, которого императрица Екатерины особенно ценила за честность, сказал ей, что крестьяне одной из деревень собрали шестнадцать тысяч рублей для того, чтобы он смог купить всю деревню вместе с мужиками у одного помещика.
– Ты мне напомни, когда станешь покупать деревню, – сказала Попову Екатерина, желая помочь ему в этом деле.
Через некоторое время она спросила Попова: