– Что же твоя деревня?
И он ответил, что дело оказалось спорным, и судьи пока не знают, чью сторону следует принять.
– Раз так, – сказала Екатерина, – то я запрещаю тебе производить тяжбу, потому что судьям известно, что ты один из моих приближенных, и поэтому дело, скорее всего, решат в твою пользу.
Екатерина II часто награждала и благодарила многих военных и статских, причем любила делать это публично.
– Ваше Величество, – заметил ей однажды бельгийский принц Шарль Жозеф де Линь, – кажется, вы всегда довольны своими подданными?
– Нет, принц, – ответила Екатерина, – я далеко не всегда бываю ими довольна. Но я хвалю обычно вслух, а браню потихоньку и с глазу на глаз.
В эпоху Екатерины II внешнеполитическое положение Российской империи заметно укрепилось, успехи России закрепили за ней статус мировой державы. Иностранные аналитики ломали голову, кто на самом деле управляет Россией и как велик кабинет этих правителей. Принц де Линь, хорошо знавший российскую действительность, говорил об этом так: «Петербургский кабинет совсем не так огромен, как заключает о нем Европа, он весь помещается в одной голове Екатерины».
Как-то раз русский посол при дворе Фридриха Великого доложил Екатерине, что прусский король рассказывает всем о нездоровье императрицы. Тогда Екатерина прокомментировала это так: «Мне уже давно известно, что прусскому королю очень нравится выдавать меня за больную, и это ясно доказывает, что он сам очень болен, потому что здоровый человек никогда не интересуется и не занимается болезнями другого».
Эриксен В. Портрет Екатерины II в кокошнике
Екатерина II закрывала глаза на воровство среди ее челяди. Сенатор, действительный камергер, обер-шенк Александр Александрович Нарышкин рассказывал своим друзьям историю, как один знакомый донимал его просьбами пристроить в дворцовую прислугу, все равно куда, хоть за канарейкой смотреть. На недоумение камергера проситель отвечал: «Пусть невелика должность, но будет чем прокормить и себя, и семейство».
Как-то раз Екатерина позвонила, но никто из ее прислуги не явился. Императрица направилась из кабинета в уборную, прошла дальше и в одной из задних комнат заметила, что истопник торопливо увязывает толстый узел. Увидев Екатерину, он оробел и упал перед нею на колени.
– Что это ты тут делаешь? – спросила она.
– Не губите, матушка-государыня, простите меня! Я отдежурил мою неделю и собрался домой. Да решил прихватить добро из дворца вашего величества. Тут и жаркое, и пирожное, несколько бутылок пивца и несколько фунтиков конфет для моих ребятишек.
– А как же ты собирался отсюда выйти?
– Так вот здесь, по этой лестнице.
– Нет, здесь не ходи, тут стоит охрана, и я боюсь, что детям твоим ничего не достанется. Возьми-ка свой узел и иди за мною.
И Екатерина вывела вора через залы на другую лестницу, сама отворила дверь и сказала:
– Ну, теперь ступай с Богом к своим ребятишкам!
Однажды, будучи в Царском Селе, императрица проснулась ранее обыкновенного, вышла на дворцовую галерею и увидела, как поспешно грузят на телегу казенные съестные припасы. Екатерина долго наблюдала эту работу, незамеченная служителями. Наконец императрица крикнула им:
– Что вы делаете? Вы, кажется, нагружаете вашу телегу казенными припасами?
– Виноваты, Ваше Величество, – отвечали слуги в страхе, падая ниц.
– Чтоб это было в последний раз, – сказала императрица строго, – а теперь уезжайте скорее, чтобы вас не увидел обер-гофмаршал, а то вам будет несдобровать.
В другой раз, гуляя по саду, Екатерина увидела, что лакеи несут из дворца на фарфоровых блюдах фрукты. Чтобы не встретиться с ними, императрица повернула в сторону, а сопровождающим ее придворным сказала:
– Хоть бы блюда мне оставили.
После воцарения Екатерины II Херасковы и Трубецкие оказались в опале и переехали подальше от столицы – в московскую усадьбу. Там два семейства жили долгие годы в одном доме, при этом главы семей были сводными братьями и добрыми приятелями. По этому поводу императрица Екатерина крайне изумлялась и не раз говаривала публично:
– Не удивляюсь, что братья между собою дружны, но вот что для меня удивительно, как бабы столь долгое время уживаются между собою.
Один очень пожилой сенатор, князь Василий Иванович Жуков, мечтал получить «голубую кавалерию», как тогда называли орден св. апостола Андрея Первозванного, и очень просил об этом Екатерину. Императрица не отказала. После получения ордена и представления Екатерине князя спросили, что сказала ему государыня.
– Очень хорошо меня приняла и милостиво отнеслась, сказав: «Вот, Василий Иванович, только живи, до всего доживешь», – гордо отвечал князь.
При императрице Екатерине в эрмитажных собраньях завели специальный ящик, куда собирались штрафы за вранье. Всякий изобличенный врун обязан был опустить в ящик 10 копеек медью. Казначеем этой копилки был князь Безбородко, который собранные деньги раздавал бедным. В Эрмитаж часто приходил один придворный – ужасный лгун. Казначей был начеку и после каждой произнесенной небылицы подходил к этому придворному за штрафом. Однажды Безбородко сказал императрице:
– Матушка-государыня, этого господина не надобно бы пускать в Эрмитаж, а то он скоро совсем разорится.
– Пусть приезжает, – возразила Екатерина, – мне дороги такие люди; после твоих докладов и после докладов твоих товарищей я имею надобность в отдыхе; мне приятно изредка послушать и вранье.
– О, матушка-императрица, – сказал Безбородко, – если тебе это приятно, то пожалуй к нам в первый департамент правительствующего Сената: там то ли ты услышишь!
Левицкий Д. Г. Екатерина II Алексеевна в виде законодательницы в храме Богини Правосудия.
Л. А. Нарышкин и А. С. Строганов жили на широкую ногу: у них чуть ли не каждый день устраивались праздники, фейерверки, концерты, в их домах собирались богатые коллекции картин, посуды, редких книг. При этом вельможи всегда раздавали щедрую милостыню, поддерживали нуждающихся, выплачивали многим бедным семьям пансионы. Императрица Екатерина II в шутку часто говорила: «Два человека у меня делают все возможное, чтоб разориться, и никак не могут!»
Елагин Иван Перфильевич был известен не только как автор сочинения «Опыт повествования о России до 1389 года» и директор придворного театра, но и как большой любитель прекрасного полу. Будучи уже в летах, Иван Перфильевич в гостях у любимой артистки вздумал делать пируэты перед зеркалом и повредил себе ногу. Об этом была информирована государыня Екатерина. Она позволила Елагину приезжать во дворец с тростью и даже сидеть в ее присутствии. Однажды на торжественном приеме во дворце в честь Суворова виновник торжества обратил внимание на то, что в то время, как все стоят, один Елагин продолжает сидеть.
– Не удивляйтесь, граф – сказала Екатерина полководцу, – что Иван Перфильевич встречает вас сидя: он ранен, только не на войне, а у актрисы, делая прыжки!
В 1793 году Яков Борисович Княжнин за трагедию «Вадим Новгородский» выслан был из Петербурга. Вскоре обер-полицмейстер Никита Иванович Рылеев, докладывая Екатерине о прибывших в столицу, назвал в их числе Княжнина.
– Вот как исполняются мои повеления! – рассердилась императрица. – Ступай, узнай поточнее.
После проверки императрице доложили, что, оказывается, в город прибыл не Княжнин, а бригадир Князев. С тех пор, встречая Рылеева, Екатерина часто повторяла:
– Как же так, Никита Иванович, ты не мог отличить князя от княжны?
У императрицы Екатерины скончалась любимая собака по кличке Томсон. Она велела графу Брюсу распорядиться, чтобы с собаки содрали шкуру и сделали чучело. Граф Брюс приказал об этом обер-полицмейстеру Никите Ивановичу Рылееву. Рылеев, будучи не очень сообразительным, отправился к богатому и известному в то время банкиру по фамилии Томпсон и передал ему волю императрицы, заверив, что сам лично никаких претензий к нему не имеет, но, мол, приказ есть приказ. Банкир, естественно, не согласился и потребовал от Рылеева более подробных объяснений. Рылеев вернулся к императрице, чтобы уточнить ее распоряжение, и только тогда все, к счастью, выяснилось.
Как-то раз императрица Екатерина, выезжая из Петербурга в Царское Село, приказала обер-полицмейстеру Рылееву, чтобы он в случае чрезвычайных ситуаций в столице приезжал к ней с докладом. Однажды Рылеев ночью поднял любимицу императрицы Марьи Перекусихину с требованием немедленно разбудить государыню, потому как он должен доложить ей о важнейшем государственном деле. Рылеева допустили в спальню, где он бойко доложил о случившемся на одной из отдаленных улиц Петербурга пожаре, где сгорело три мещанских дома ценою 1000, 500 и 200 рублей. Екатерина усмехнулась и сказала:
– Как вы глупы, однако. Идите и не мешайте мне спать.
Английский посланник лорд Витворт подарил Екатерине II огромный телескоп, которым она очень заинтересовалась. Допущенные к телескопу придворные, желая угодить государыне, стали наводить прибор на небо и наперебой уверять, что довольно ясно различают на Луне горы.
– А я не только вижу горы, но даже лес, – сказал генерал С. Л. Львов, когда очередь дошла до него.
– Вы меня интригуете, – произнесла Екатерина, поднимаясь с кресел.
– Торопитесь, государыня, – продолжал Львов, – уже начали рубить лес; вы не успеете подойти, а его и не станет.
Левицкий Д. Г. Екатерина II