Хирургия действительно зашивается, палаты заполнены, плюс вал бумажной работы — на носу очередная проверка, но мне удаётся заметить пару неочевидных косяков, которые здорово тормозят рабочий процесс. Если не знать, то и не поймёшь, в чём дело. За несколько часов успеваю разгрести основные моменты и связаться с коллегами из других отделений. Похоже, все искренне радуются, что я вышла из отпуска, и легко соглашаются помочь, чтобы побыстрее вернуться в нормальное русло. Даже просить никого особенно не пришлось! Удивительно…
— А что ты хотела, Аннушка Николаевна, — говорит мне врач-рентгенолог, с которой мы пошли пообедать, а заодно обсудить пару рабочих вопросов. — Народ за эти дни от вашего заведующего настолько… кхм… офигел, не сказать бы хуже!
— Ой, не начинай, Алла Ивановна, — морщусь. — Мне уже все, кто мог, на него нажаловались.
— Ну, а что поделать, если он как бешеный был последнюю неделю, — пожимает плечами женщина и тут же вздрагивает. — Ой, явился! Ладно, пошла я. А то попаду под горячую руку ещё! Чуть позже забеги, как раз все заключения на последних пациентов проверю и отдам тебе.
Оборачиваюсь и вижу Никиту на входе в столовую. Коллега испаряется моментально, а у меня ещё полная тарелка! Мелькает мысль бросить всё и тоже уйти, но… я голодная. Да и вообще, что за детский сад. Поэтому сосредотачиваюсь на тушёных овощах и котлете. Надеюсь, он ко мне не подойдёт.
— Анна Николаевна, могу я к вам присоединиться?
Надежды не оправдались. Со вздохом поднимаю глаза. Добрынин садится напротив.
— Вы ведь уже присоединились, смысл спрашивать.
Упрямо продолжаю есть, мужчина тоже берёт вилку, но просто крутит её в руках.
— Я хотел узнать… как у вас дела?
Мне хочется закатить глаза. Что за вопрос?
— Всё отлично. Я успела проверить документацию и обнаружила, что…
— Нет, я не о работе, — перебивает торопливо.
— Мои нерабочие дела вас не касаются.
Да, грубо. И невежливо. Ну, для меня — я никогда не разговариваю с людьми в таком тоне. Но во-первых, он заслужил, а во-вторых, это заставляет его замолчать. Быстро доедаю обед, хирург к своей тарелке даже не прикасается.
— Никита Сергеевич, — поднимаюсь и смотрю в глаза вскинувшему голову мужчине, — мне нужно будет с вами поговорить.
Он поднимается с места тут же.
— Да, конечно, идёмте.
— Вы не поели, — качаю головой, — это ждёт…
— Я не голоден.
С сомнением смотрю на хирурга. Он совершенно точно слегка похудел. Ладно, взрослый мальчик, переживать ещё за него.
В кабинете, куда мы приходим, мне немного не по себе. Слишком тут… много воспоминаний. Но стараюсь сосредоточиться.
— Присядете? — Никита кивком головы указывает на стул, выдвигает его.
— Нет, пожалуй, не стоит, — делаю вдох. — Никита Сергеевич, я хочу перевестись.
— Куда?! — спинка стула под его руками внезапно издаёт отчётливый скрип.
Эм-м. Такой бурной реакции я не ожидала.
— Из ординатора в дежуранты. Как вы, возможно, помните, я была врачом-дежурантом, когда вы только пришли в отделение. Сейчас обстоятельства складываются так, что я бы предпочла вернуться к графику суточных дежурств.
Держу себя в руках, стараюсь спокойно глядеть на нервничающего заведующего. Ну в самом деле, он должен понимать, что это отличное решение в нашей ситуации. У врача-дежуранта восемь рабочих суток в месяц, стандартная ставка. Мы сможем пересекаться значительно реже.
— Аня…
— Анна Николаевна, — поправляю его.
— Анна Николаевна, я… прошу вас не делать этого, — он отводит глаза, но тут же опять смотрит на меня. — Пожалуйста. Мне сейчас очень нужна ваша помощь.
— Я не единственный хирург в отделении. Вы можете заменить меня одним из новых ординаторов…
— Нет! — резкими движениями поправляет воротник халата. — Не собираюсь я вас никем заменять!
— Никита Сергеевич, это наиболее подходящий выход из положения, — вздыхаю раздражённо, — ну будьте же разумны!
— Не могу, — он внезапно оказывается прямо напротив, я не успеваю среагировать, как одна рука уже обхватывает меня за талию, а другая ложится на затылок. — Не могу быть разумным рядом с тобой, — шепчет и прижимается к моим губам.
Возмущённо мычу прямо ему в рот, выворачиваюсь изо всех сил, и меня отпускают. Отпрыгиваю на шаг и с размаху влепляю ему пощёчину, так, что голова дёргается. Бью с такой силой, что даже ладонь вспыхивает, но мужчина не касается щеки, хотя на ней сразу начинает алеть след от моей пятерни.
— Если от этого станет легче, ударь ещё раз, — говорит тихо.
— Ты мазохист или просто идиот? — шиплю сквозь зубы.
— Я и не то заслужил, — он вздыхает и всё-таки слегка потирает место удара. — Тяжёлая у тебя рука, — улыбается криво и явно через силу.
— Иди ты… к чёрту! — отхожу ещё немного назад.
— Аннушка…
— Не смей меня так называть!
Губы горят, хочется прикоснуться к ним пальцами, но я сдерживаюсь.
— Я пыталась решить вопрос цивилизованно! Но с тобой… с вами, Никита Сергеевич, это просто невозможно! Заявление принесу сегодня вечером, — разворачиваюсь к двери, но мне тут же преграждают путь.
— Прости…те, Анна Николаевна, это больше не повторится! Я обещаю! Пожалуйста, — он смотрит на меня умоляюще, — вы можете отложить перевод? Хотя бы до конца месяца! Я не смогу без… без вашей помощи, вы же видели, что творится в отделении!
Чёрт! У меня не получается сопротивляться высказанной вот так просьбе. И в отделении правда сейчас сложно, согласна. А до конца месяца чуть больше трёх недель. Глубоко вздыхаю.
— Три недели. Не больше.
— Спасибо, — Никита отходит от двери.
Выхожу, сдерживая желание от души шваркнуть створкой о косяк.
Ближайшие несколько дней всё идёт спокойно. Добрынин держит слово, ни намёком не показывает, что нас связывало нечто большее, чем отношения двух коллег. Правда, я и не даю ему даже шанса нарушить обещание, потому что упорно не замечаю все просьбы зайти в кабинет к заведующему. Да и вообще, не до этого, работы полно.
Каждый вечер заезжаю к Соболевскому, который, как мне кажется, немного приболел, хотя упорно это отрицает.
— Герман Эдуардович, надеюсь, я не успела вам надоесть за эти дни?
Я разогреваю у него на кухне куриный суп, заранее заказала в неплохой кулинарии неподалёку. Герман с удовольствием наблюдает за мной, смеётся:
— Дорогая моя, да вы что! Нам, старикам, только дай возможность — всё внимание захватим.
— Вы не старик, — говорю ворчливо, — а мужчина в возрасте.
Что-то мне не нравится, как в последнее время он себя чувствует. Ему бы лечь в больницу на обследование, но Герман наотрез отказывается.
— Будь по-вашему, Аннушка, просто возраст уж очень значительный, — опять улыбается. — Кстати, вспомнил, я хотел бы, чтобы у вас были запасные ключи.
— Зачем ещё? — поворачиваюсь к нему испуганно.
— Не пугайтесь так, дорогая моя, — Соболевский машет рукой. — Просто на всякий случай. Я вот, бывает, подремать ложусь днём, могу не услышать звонок в дверь, а вы перенервничаете. И вообще, можете спокойно заходить в квартиру сами.
Собираюсь было возражать, но он качает головой.
— Не спорьте, Аннушка, мне так будет комфортнее.
— Ладно, — соглашаюсь и ставлю на стол тарелки. — Давайте ужинать.
Через пару дней у меня наступает выходной, и я собираюсь заехать к Герману днём. По дороге заруливаю в магазин, набираю гору продуктов. Еда из кулинарии надоела, приготовлю ему что-нибудь. Пыхтя, затаскиваю два пакета на нужный этаж, ставлю на пол и решаю воспользоваться выданными ключами — иначе выйдет меня встречать и сразу отберёт тяжести, а ему бы сейчас не перенапрягаться. Тихонько пронесу сама, чтобы не нервировать.
Аккуратно открываю дверь, но не успеваю занести внутрь сумки, потому что до меня доносятся голоса. И знакомы мне оба! Забыв про всё на свете, подбираюсь ближе по коридору.
Глава 23
Добрынин
То, что сейчас со мной происходит, наверное, можно описать выражением «тотальный игнор».
Нет, Аня не делает ничего демонстративно. Но у меня такое ощущение, что она ускользает сквозь пальцы. Я не могу её поймать. «Анна Николаевна? Только что здесь была, вышла куда-то». «Анна Николаевна в травматологии», «Анна Николаевна на втором этаже». Блин, Фигаро здесь, Фигаро там…
Все мои просьбы, которые в основном получается передавать через других коллег, выполняются моментально, кроме одной — прийти ко мне в кабинет. И через несколько дней я уже начинаю впадать в состояние, близкое к отчаянию. Конец месяца подойдёт — не успею заметить. Аня переведётся. И что я делать буду?
А потом объявляется Соболевский. Вижу его сообщение вечером, и тут же начинает сосать под ложечкой. Это не приглашение, не просьба, не требование. Он просто пишет, что свободен на следующий день. Ещё и промежуток временной указывает, со скольки до скольки! И в конце приписка: «Буду ждать, если вам нужен разговор».
Откуда только знает, что у меня выходной?
Надо идти сдаваться. Мне и правда нужен разговор. И совет.
Назавтра стою перед знакомой квартирой, как набедокуривший ребёнок, надеющийся спрятаться от наказания. И сбежать невозможно, и шаг вперёд сделать решимости не хватает. Наконец, заставляю себя нажать на кнопку звонка. Дверь распахивается спустя несколько секунд, и я с трудом поднимаю глаза.
— Здравствуйте, Герман Эдуардович.
— Добрый день, — Соболевский кивает и отходит в сторону, без слов приглашая войти, но я медлю.
— Что ж вы стоите, Никита Сергеевич? — Герман иронично смотрит на меня. — Проходите.
— Я…
— Давайте-давайте, не бойтесь, — хмыкает старик. — Вы ведь уже давно вышли из того возраста, когда вас можно было оттаскать за уши и всыпать ремня как следует.
— Я, наверное, скорее предпочёл бы этот вариант, — вздыхаю, переступая через порог, — чем узнавать, как вы сейчас обо мне думаете и что по этому поводу скажете.