— Ты слишком много думаешь, — смеётся, рассматривая моё лицо.
— Зачем вам это?
— Что именно?
— Общение на равных. До этого момента вас всё устраивало.
Он фыркает и отворачивается обратно к монитору.
— Считай это капризом избалованного богатея.
— Ага, вот только я знаю, что избалованным вы никогда не были, так что попытайтесь ещё, — ляпаю, не подумав.
Он снова поворачивается в мою сторону.
— Вот как? И откуда же ты это знаешь?
— Неважно, — отмахиваюсь и отхожу обратно к дивану. — Доделывайте вашу работу.
— Твою, — упрямо поправляет.
Он не успокоиться, да?
— Просто заканчивай уже, я домой хочу.
Я стараюсь не обращать внимания на то, что этот переход на «ты» стал новой ступенью наших отношений, которых я не хотела, и которые всё равно случились. Стас утыкается в экран ноутбука, довольно улыбаясь, и впервые я вижу в нём не бизнесмена-деспота, а обычного человека, который тоже способен на эмоции.
Но от такой версии Стаса я просто не знаю, чего ожидать.
Я сидела на диване, уставившись на барина, и думала о том, почему он вдруг сменил гнев на милость. Он с первых дней мечтал отправить меня обратно в ту яму, из которой я выползла, а теперь взял на себя роль моего телохранителя, защитника и благодетеля. Между этими двумя сторонами барина всего пара недель, люди не меняются так быстро, но я не вела себя с ним по-другому и не давала поводов изменить отношение.
Или давала, но не заметила?
Стас сосредоточен на работе и не видит моего пристального взгляда, так что я продолжаю бессовестно его разглядывать. Внешне он оставался прежним — таким же, как и в тот день, когда я впервые пришла на собеседование; но на ментальном уровне что-то точно изменилось, то, что нельзя увидеть, это просто чувствуешь, и я хотела бы знать причину. Потому что прежде барин издевался надо мной, чтобы задеть, а не посмеяться, а теперь он ловил удовольствие оттого, как я начинала злиться. А уж про то, что он сделал сегодня, я вообще молчу… Чтобы он по собственному желанию забрал меня из института, да ещё ждал, пока я высплюсь — это вообще что-то противоестественное.
— Если будешь продолжать так смотреть на меня, я растаю, — вижу его смеющиеся глаза поверх монитора.
Я прищуриваюсь, пытаясь пробраться в его мозг.
— С тобой всё в порядке?
— Что ты имеешь в виду? — непонимающе хмурится.
— Ещё совсем недавно ты не знал, как от меня избавиться, а теперь, кажется, сам ищешь повод, чтобы оказаться рядом.
— Когда кажется — креститься надо, — усмехается, закрывая крышку ноутбука.
— Ну, почему ты такой…
— Какой? Неотразимый? Обаятельный? Умный?
— Раздражающий. Хотя бы раз ты можешь ответить серьёзно на вопрос, почему так себя ведёшь?
Стас перестаёт улыбаться, его лицо действительно становится серьёзным.
— Мой серьёзный ответ тебе вряд ли понравится. Если не хочешь, чтобы твоя жизнь стала чуточку сложнее — да и моя заодно, — лучше сделай вид, что ничего не замечаешь и не понимаешь, идёт?
— Да мне даже вид делать не придётся, я и так ничего не понимаю, — раздражённо огрызаюсь.
— Вот и умница. Продолжай в том же духе, — одобрительно кивает и подталкивает меня в сторону двери.
Я никогда не считала себя недалёкой, потому что много чего в жизни прошла и повидала, но сейчас чувствовала себя как никогда глупой и недогадливой.
— Нам нельзя приехать вместе, — стискиваю ручку двери, когда дом оказывается в поле видимости. — Не хочу, чтобы нас неправильно поняли.
— Скажем, что я подобрал тебя по дороге — сама придумай, откуда ты шла, и почему пропустила рабочий день, — пожимает плечами.
— В том, что я сегодня прогуливала, только твоя вина, — недовольно отзываюсь. — Ты должен был меня разбудить!
— Какой интересный способ сказать «Спасибо», — усмехается.
Он точно издевается!
Но я не могу не обратить внимания на то, как двусмысленно прозвучало моё обвинение. Вот если бы поблизости оказалась Инга, она бы точно расценила его в самом неприглядном контексте, и тут была бы знатная драка не на жизнь, а на смерть с моей последующей кончиной.
Надо как-то научиться думать о последствиях, прежде чем ляпать первое, что приходит в голову — особенно в этом доме…
Я отстёгиваю ремень и выбираюсь наружу, пытаясь забыть о том, что барин просил обращаться к нему на «ты», чтобы не позвать его так при свидетелях. Я ведь не шутила, когда сказала, что Инга меня на клочки порвёт, мне и так в прошлый раз чудом не досталось за тот несчастный танец. Она ведь замечает даже то, чего нет, так что вряд ли упустит наши ставшие панибратскими отношения из вида, и мне снова придётся несладко.
— Алина!
Поворачиваюсь к барину, который тоже вышел из машины. Кажется, это впервые, когда он назвал меня по имени, обращаясь ко мне лично. Очередной прогресс, ставящий в тупик.
— Что?
Стас покачал головой, будто передумал говорить то, что хотел, и махнул рукой.
— Нет, ничего. Иди в дом, я скоро приду.
Пожимаю плечами и делаю то, что было велено.
Надо же, а ещё говорят, что женщины непостоянны.
В доме стояла относительная тишина — относительная, потому что из крыла барина был слышен голос Инги, иногда переходящий в визг, который она ошибочно считала смехом. Голоса её собеседника не было слышно, так что предположу, что она говорит по телефону, и, судя по всему, уровень IQ её оппонента не намного выше: умный уже давно положил бы трубку. Радуясь тому, что никого не видно, я незаметно проскальзываю в свою комнату, прежде чем показаться на глаза Валентине Игнатьевне. Я не хотела никому рассказывать о том, что мне устроили экскурсию без моего желания, но обманывать хозяйку не собиралась, потому что мне было важно знать, что она обо мне думает, и кем я выгляжу в её глазах.
Валентина Игнатьевна смотрела какой-то чёрно-белый фильм, когда я вошла в её гостиную. Сашки не было видно, и это радовало, ибо при ней почему-то не хотелось рассказывать о своих приключениях. Вопреки моим ожиданиям, хозяйка улыбнулась, увидев меня, и похлопала по дивану рядом с собой, приглашая присоединиться; я виновато улыбнулась в ответ и села рядом с ней, сложив руки на коленях и думая, с чего начать свою исповедь.
— Валентина Игнатьевна, я…
Она успокаивающе хлопает меня по коленке.
— Не нужно извиняться, дорогая. Стас предупредил меня, что ты по его вине сегодня поздно приедешь домой.
Мой рот ошарашенно распахивается.
— Когда он вам об этом сказал?
— Он позвонил около трёх и по понятным причинам просил об этом не распространяться, так что я сказала любопытной Саше и подслушивающей за углом Инге, что отпустила тебя к подружкам.
Выдыхаю и откидываюсь на спинку дивана. Барин снова меня прикрыл, хотя даже не намекнул на разговор с бабушкой за весь вечер, прикинувшись безразличным, а я снова ему нагрубила. Надо бы как-то улучить момент и по-человечески поблагодарить его, вот только верный Цербер неустанно охраняет его день и ночь, и подобраться к нему незаметно будет не так-то просто.
Стас
— Как она меня раздражает.
Да, это я за сегодняшнее утро уже раз семьдесят слышал.
После нашего с Алиной танца на вечере по случаю дня рождения бабушки Инга спустила на меня всех собак. С девушкой оказалось не так скучно, как я думал, она сильный противник по части вставки палок в колёса и явно не собирается сдаваться. Несмотря на то, что я изначально собирался просто игнорировать её присутствие в доме, такое поведение подстёгивало азарт и заставляло отвечать издёвкой на издёвку, хотя я уже давно вышел из подросткового возраста.
Она будит во мне эмоции, от которых я давно отвык.
Стоя перед зеркалом, я битых десять минут пытался завязать галстук и уехать в офис, но из-за жалоб Инги чувствовал раздражение и не мог сосредоточиться.
— Тебе не надоело повторяться? Иногда ты раздражаешь меня больше, чем Алина.
Кажется, такого поворота она не ожидала, потому что её рот возмущённо распахивается.
— Я так и знала, что ты к ней неравнодушен! — выдаёт нелепое обвинение.
Я бы не назвал моё отношение к ней симпатией — скорее, мне просто нравилось злить Алину и наблюдать за её реакцией. Она была единственным человеком, не считая сестры и Фила, который не боялся сказать мне в глаза всё, что думал, и не поджимал трусливо хвост после. Надоело видеть это постоянное пресмыкание и хождение на задних лапках от всех, начиная с моих подчинённых и заканчивая той же Ингой.
— Чушь. Ты могла бы хоть иногда включать мозги. Знаешь, порой я жалею, что согласился на сделку с твоим отцом, но я всегда могу передумать.
— Потерять половину своей компании тоже согласен? Ты же знаешь, что тебе грозит в случае разрыва договора в одностороннем порядке!
Чёрт. Она всё-таки умеет пользоваться мозгами — жаль, не тогда, когда нужно.
— Если это избавит меня от твоей паранойи, то я готов как минимум подумать, — не поддаюсь на её провокации.
— Это всё вина этой девки! — взрывается. — С тех пор, как она стала здесь работать, ты сам на себя не похож!
— А может, всё как раз наоборот? И только теперь я становлюсь тем, кто я есть?
— Это ещё что за слюнтяйский бред? Хочешь сказать, что ты на самом деле размазня? Тогда я вообще не понимаю, как ты продержался в своей компании так долго.
— Не передёргивай мои слова. Я имел в виду то, что мы с тобой друг другу совершенно не подходим, и если бы не контракт с твоим отцом, этой помолвки вообще бы не случилось.
— Вот, значит, как ты запел?
— Да, и тебе придётся подпевать, если хочешь и дальше оставаться моей невестой.
Она ненадолго замолкает, и я использую эту тишину для того, чтобы завязать, наконец, проклятый галстук. Я буду предельно честен, если скажу, что сбегаю в офис по большей части для того, чтобы хоть ненадолго избавиться от её дури. Чем ближе была дата нашей свадьбы, тем больше я ощущал себя связанным стальной цепью по рукам и ногам, но я не мог подвести деда и потерять всё, что мы с ним создали с таким трудом. Моя фирма больше его заслуга, чем моя собственная, она — его наследие, и я не мог пустить коту под хвост весь его тяжкий труд.