— Я ни слова не говорила о его утонченности! — с притворным раздражением заметила она, поддерживая игру.
— Зато ты описала его облик: жемчужно-серая шляпа с каемочкой, завитые кверху усики (вероятно, крашеные), трость с резным набалдашником из слоновой кости… Каково?
— Смейся-смейся! Когда-нибудь ты убедишься в моей правоте… Я уверена, что это человек необычный и за его поведением кроется какая-то тайна…
Даже не особенно приглядываясь, мадам Мегрэ невольно видела в окно все, что творилось на улице. По утрам площадь была довольно пустынна, зато после полудня мамаши и бонны всего квартала усаживались на лавочки, наблюдая за играми детей. Вокруг типично парижского сквера, опоясанного чугунными решетками, стояли похожие, как близнецы, дома с высокими шиферными крышами и аркадами.
Сначала мадам Мегрэ лишь мельком заметила незнакомца — на него просто нельзя было не обратить внимание. И в облике, и в манерах этого человека все казалось анахронизмом — он напоминал одного из тех старых щеголей, что изредка встречались лет двадцать — тридцать назад, а теперь окончательно перекочевали на страницы юмористических журналов.
Было ранее утро. Тот час, когда все окна распахнуты и видно, как прислуга убирает квартиры.
«Кажется, он что-то ищет», — подумала мадам Мегрэ.
Во второй половине дня она уехала к сестре и, естественно, не смотрела в окно, а на следующее утро в то же время снова увидела незнакомца. Тот размеренным шагом обошел площадь сначала один, затем второй раз, а потом так же неторопливо двинулся в сторону площади Республики.
— Скорее всего, этот господин — любитель молоденьких горничных и пришел поглядеть, как они выбивают ковры, — предположил Мегрэ, когда жена в числе прочего рассказала ему о старом щеголе.
В тот день ее немало удивило поведение незнакомца. Ровно в три часа он уселся на лавочку как раз напротив окон Мегрэ. В четыре — все еще неподвижно сидел, положив руки на набалдашник трости. И в пять — тоже. Лишь около шести незнакомец поднялся и ушел, так и не перемолвившись ни с кем словом и даже не развернув газеты.
— Тебе это не кажется странным, Мегрэ? — Комиссарша всегда называла мужа по фамилии.
— Я тебе уже сказал: вокруг наверняка порхают хорошенькие горничные…
Но на следующий день мадам Мегрэ упорно вернулась к прежней теме.
— Сегодня я его как следует разглядела. Представляешь, опять три часа сидел на той же скамейке, не двигаясь с места!
— Ну да? Может, любовался тобой? Оттуда, наверное, хорошо видны наши окна, так что этот господин просто в тебя влюблен.
— Не болтай глупостей!
— Во-первых, у него трость, а тебе всегда нравились мужчины с тростью… Готов спорить, он носит и лорнет…
— Почему ты так думаешь?
— Потому что у тебя слабость к мужчинам, которые это делают!
Они тихонько поддразнивали друг друга, наслаждаясь семейным покоем после двадцати лет совместной жизни.
— Послушай, я внимательно рассмотрела окружение… Напротив этого типа на стуле сидела горничная… Я уже как-то видела ее в зеленной лавке — очень красивая девушка и, по-моему, хорошо воспитана.
— Ну вот! — торжествующе воскликнул Мегрэ. — Твоя воспитанная горничная сидела напротив старого господина. А ты, я думаю, замечала, что многие женщины усаживаются, не очень заботясь о том, какой при этом открывается вид. Так что твой поклонник всю вторую половину дня наслаждался зрелищем…
— У тебя только одно на уме!
— Пока я сам не увижу этого загадочного господина…
— Что ж я могу поделать? Он никогда не приходит в те часы, когда ты дома!
Мегрэ, повидавший на своем веку так много драм, был совсем не прочь развеяться, а потому каждый день подробно расспрашивал о том, кто вошел в семейный обиход как поклонник мадам Мегрэ.
— Смейся На здоровье! Все равно в этом человеке есть что-то такое, что меня завораживает и даже немного пугает… Не знаю, как тебе объяснить… Посмотришь на него, а потом трудно отвести взгляд… Чтоб человек часами сидел, не шелохнувшись! Подумай, ведь у него даже зрачки за стеклами лорнета совершенно неподвижны…
— Как это ты ухитрилась отсюда разглядеть его зрачки?
Мадам Мегрэ покраснела, как будто ее поймали на месте преступления.
— Я ходила взглянуть на него поближе… А главное, убедиться, что ты не ошибся. Так вот, белокурая горничная, которая всегда гуляет с двумя детьми, ведет себя более чем благопристойно. И уверяю тебя, там ничего такого не видно…
— А эта девушка тоже сидит там всю вторую половину дня?
— Она выходит после трех, обычно — чуть позже мужчины. И всегда берет с собой вязанье. Уходят они почти одновременно. Девушка целыми часами вяжет крючком, не поднимая головы, разве что окликнет кого-то из детей, если он убежит слишком далеко.
— Ты не думаешь, дорогая, что в парижских скверах сотни горничных вяжут крючком или на спицах, наблюдая за хозяйскими детьми…
— Возможно!
— …и множество старых рантье, у которых нет других забот, кроме как погреться на солнышке и с большим или меньшим вожделением полюбоваться приятной мордашкой?
— Этот человек совсем не стар…
— Ты же сама говорила, что у него явно крашеные усы и почти наверняка парик.
— Да, но он не кажется стариком.
— Значит, моих лет?
— Иногда выглядит старше, а иногда — моложе.
Мегрэ сделал вид, будто ревнует.
— Придется мне как-нибудь посмотреть на этого твоего поклонника поближе, — буркнул он.
Ни он, ни мадам Мегрэ не воспринимали все это всерьез. Точно так же они всегда с интересом наблюдали за парой влюбленных, встречавшихся под аркой одного из соседних домов. Их ссоры и примирения занимали супругов до тех пор, пока девушка, работавшая прислугой у молочницы, не встретилась с другим молодым человеком точно на том же месте.
— Знаешь, Мегрэ…
— Что?
— Я подумала, а вдруг этот человек за кем-нибудь шпионит?
Проходили дни, и солнце пекло все жарче. Вечером на площадь высыпали толпы людей. Мелкие ремесленники собирались сюда со всех окрестных улиц подышать свежим воздухом возле четырех фонтанов.
— Меня удивляет, что по утрам этот господин никогда не садится на скамейку… И почему он обходит площадь ровно два раза? Может, ждет от кого-то сигнала?
— А чем в это время занимается твоя прекрасная блондинка?
— Не знаю… Она живет в доме справа, и отсюда не увидишь, что там происходит. Иногда я встречаю эту девушку на рынке, но она ни с кем не разговаривает, кроме торговцев, да и то лишь о товаре. Между прочим, она никогда не торгуется и наверняка переплачивает процентов двадцать… Мне кажется, она всегда думает о чем-то другом…
— Что ж, если мне еще понадобится за кем-нибудь деликатно понаблюдать, я поручу это дело тебе.
— Можешь издеваться надо мной сколько угодно! Посмотрим еще, а вдруг…
Было восемь часов. Мегрэ уже поужинал — редкий случай, поскольку обычно он допоздна задерживался на Кэ дʼОрфевр. Сняв пиджак, он облокотился на подоконник, курил трубку и задумчиво смотрел то на закатное розовое небо, то на площадь и разомлевших от ранней жары людей. По шуму, доносившемуся из кухни, Мегрэ понял, что жена уже покончила с посудой и сейчас присоединится к нему с рукоделием.
В такие вечера, когда не надо было расследовать какое-нибудь грязное дело, ловить убийцу или выслеживать вора, мысль свободно парила, устремляясь к небу. Вот только случалось это крайне редко. Мегрэ наслаждался покоем и, быть может, никогда еще послеобеденная трубка не доставляла ему такого удовольствия. Внезапно он, не оборачиваясь, позвал:
— Генриетта!
— Тебе что-нибудь нужно?
— Пойди взгляни…
Черенком трубки комиссар указал на скамью, стоявшую напротив их окон. В углу дремал какой-то похожий на клошара старичок, а в другом…
— Это он! — воскликнула мадам Мегрэ. — Вот интересно!
Ей показалось почти неприличным, что любитель дневных прогулок, резко нарушив расписание, оказался на скамейке в столь неурочное время.
— Кажется, он уснул, — пробормотал Мегрэ, снова раскуривая трубку. — Если бы не надо было потом опять карабкаться на третий этаж, я бы, пожалуй, сходил взглянуть на твоего поклонника поближе. Любопытно, каков он на самом деле…
Мадам Мегрэ вернулась на кухню, а ее муж стал наблюдать за ссорой трех малышей. Они что-то не поделили и в конце концов, сцепившись, покатились в пыль, а прочие в это время разъезжали вокруг на роликах.
Не двигаясь с места, Мегрэ выкурил вторую трубку. Незнакомец тоже не шевелился, зато нищий встал и тяжелым шагом побрел к набережной Сены. Мадам Мегрэ села шить — хлопотунья и часу не могла провести без дела.
— Он до сих пор там?
— Да.
— Разве еще не запирают решетки?
— Через несколько минут… Сторож уже выпроваживает гуляющих.
Но так уж случилось, что незнакомца сторож не заметил. Тот по-прежнему сидел на скамейке, хотя три решетки были уже заперты и оставалось лишь повернуть замок четвертой. Вдруг Мегрэ, ни слова не говоря, схватил куртку и вышел.
Мадам Мегрэ видела в окно, как ее супруг спорит с одетым в зеленую форму человеком — тот, видимо, слишком всерьез воспринимал свои обязанности. Однако в конце концов сторож все же впустил комиссара. Мегрэ быстрым шагом направился к незнакомцу с лорнетом.
Мадам Мегрэ встала. Чувствуя, что произошло неладное, она знаками спросила у мужа: «Ну что, так и есть?» Уточнить, что именно случилось, она не могла, хотя уже много дней ожидала какого-то события. Мегрэ кивнул и, поставив у входа в сквер сторожа, вернулся домой.
— Воротничок, галстук…
— Он умер?
— Уж куда мертвее! По меньшей мере два часа назад, или я в этом ничего не смыслю.
— Думаешь, сердечный приступ?
Мегрэ промолчал — он всегда долго возился с галстуком и терпеть не мог это занятие.
— Что ты собираешься делать?
— Расследовать это дело, конечно! Надо сообщить в прокуратуру, позвонить медэксперту, ну и все такое прочее.
Площадь уже окутала бархатистая мгла. Пение фонтанов теперь слышалось громче, причем четвертый звучал чуть резче остальных.