Например, так: «Джонс, Джон, Риверхед, три». «Три» означало, что в тот день этот арест был в Риверхеде третьим. На «знакомстве» разбирались только уголовные преступления да судебно наказуемые проступки, поэтому список отличившихся в данный конкретный день значительно сокращался. После номера дела шеф зачитывал суть нарушения, потом говорил: «Дал показания», или «Показаний нет», то есть сказал ли нарушитель что-либо после того, как его взяли за воротник.
Если показания были, шеф ограничивался вопросами общего порядка, иначе преступник мог сказать что-нибудь противоречащее первоначальным, обычно обличающим его показаниям, которые можно использовать против него в суде. Если показаний не было, тут шеф себя не сдерживал. Обычно он был вооружен всеми сведениями, какими располагала полиция на этого человека, стоявшего под ослепительным светом прожекторов, и только большие доки понимали истинный смысл «знакомства» и твердо знали, что будут держать язык за зубами и не ответят ни на один вопрос. Тут копали глубоко, и проигравший мог надолго загреметь в уютную комнатку с одним зарешеченным окошком.
Клингу «знакомство» надоело до чертиков. И надоедало всегда. Все равно что смотреть одно и то же шоу бог знает сколько раз. Иногда прорывалось что-то свеженькое. Но в основном песня была старая и хорошо известная. Так и в эту среду. К тому времени, когда безжалостному допросу шефа подвергся восьмой правонарушитель, Клинг начал клевать носом. Сидевший рядом детектив легонько толкнул его локтем под ребра.
— …Рейнолдс, Ралф, — говорил шеф. — Айзола, четыре. Кража со взломом в квартире на Третьей Северной. Показаний нет. Что скажешь, Ралф?
— Насчет чего?
— Такими делами промышляешь часто?
— Какими такими?
— Кража со взломом.
— Я не взломщик, — заявил Рейнолдс.
— У меня здесь его досье, — сказал шеф. — Арестован за кражу со взломом в сорок восьмом году, свидетель отказался от своих показаний, якобы опознал его ошибочно. Снова арестован за кражу со взломом в пятьдесят втором году, осужден за кражу со взломом первой степени, приговорен к десяти годам тюремного заключения, в пятьдесят восьмом году освобожден за хорошее поведение. Опять потянуло на старое, Ралф?
— Ни в коем случае. Я, как вышел, с законом дружу.
— Тогда что ты делал в чужой квартире в середине ночи?
— Выпивши был. Наверное, зашел не в тот дом.
— То есть как?
— Ну, я думал, что пришел к себе домой.
— Где ты живешь, Ралф?
— Я… ну… вообще-то…
— Не тяни, Ралф.
— На Пятой Южной.
— А оказался в квартире на Третьей Четвертой. Это надо здорово наклюкаться, чтобы так от курса отклониться.
— Что было, то было, наклюкался.
— Женщина из той квартиры сказала, что, когда она проснулась, ты ее ударил. Это правда, Ралф?
— Нет. Нет, не бил я ее.
— А она говорит, бил.
— Да путает она.
— По крайней мере, доктор утверждает, что кто-то шваркнул ее по челюсти. Что скажешь на это, Ралф?
— Все может быть.
— Так да или нет?
— Ну может, когда она начала вопить, я разнервничался. Ведь я-то думал, что это моя квартира.
— Ралф, ты хотел эту квартиру ограбить. Может, скажешь правду?
— Какую правду? Говорю же, забрел туда по ошибке.
— А как ты туда попал?
— Дверь была открыта.
— В середине ночи? Дверь была открыта?
— Угу.
— А может, ты в замочке поковырялся, а?
— Да что вы! С какой стати? Я думал, это моя квартира.
— Ралф, а почему у тебя были с собой воровские инструменты?
— У кого? У меня? Это не воровские инструменты.
— Да? А что же это? Стеклорез, набор отмычек, кернеры, дрель, три полоски киноленты, инструмент для открывания замков и восемь болванок для ключей. Очень смахивает на воровское снаряжение, Ралф.
— Нет. Я столяр.
— Знаю, Ралф, что столяр. Мы провели у тебя на квартире обыск и нашли много чего любопытного. Ты всегда держишь дома по шестнадцать пар наручных часов, четыре пишущие машинки, двенадцать браслетов, восемь колец, две норковые накидки и три комплекта столового серебра, а, Ралф?
— Да. Я коллекционер.
— Чужих вещей. Мы нашли также четыреста долларов да еще французских франков на пять тысяч долларов. Откуда деньги, Ралф?
— Какие?
— Любые, о каких есть желание рассказать.
— Ну, что касается американских… выиграл в тотализатор. А другие… один француз задолжал мне золото, вот и заплатил франками. И все.
— Мои люди проверяют список украденных вещей в эту самую минуту, Ралф.
— Ну и проверяйте! — внезапно вспылил Рейнолдс. — От меня-то чего хотите? Чтобы я за вас вашу работу делал? Чтобы все вам на тарелочке принес? Еще чего не хватало! Все, что хотел сказать, я уже сказал…
— Уведите его, — распорядился шеф. — Следующий. Блейк, Доналд. Беттаун, два. Попытка изнасилования. Показаний нет…
Берт Клинг поудобнее устроился на складном стуле и снова начал дремать.
Чек, выписанный на имя Джорджа Бэдуэка, шел под номером 018. Сумма была маленькая, пять долларов. Едва ли тут на что-то наткнешься, подумал Карелла, и все-таки… этот чек — один из невыясненных трех, а раз так, придется проверить.
Бэдуэк оказался фотографом. Мастерская его находилась прямо через улицу от здания окружного суда в Айзоле. Из витринной рекламы следовало, что он фотографирует для водительских прав и охотничьих прав, паспортов, удостоверений таксиста, разрешений на ношение оружия и тому подобное. Мастерская была небольшой и тесной. Бэдуэку совершенно негде было здесь развернуться — как жуку в муравьином жилище. Это оказался гигант с густыми неподатливыми волосами, от него пахло проявителем.
— Кто же это помнит? — возмутился он. — У меня тут каждый день миллион человек проходит. Одни платят наличными, другие чеками, уроды, хорошенькие, толстые, тонкие — на моих фотографиях они все выглядят одинаково. Препогано. Будто я фотографировал их специально для вас. Знаете, эти снимочки для официальных документов? Все на одно лицо, одна харя противнее другой. Так что кто может запомнить… как там ее? Клаудию Дэвис? Еще одно лицо. Еще одна противная харя. А что? С чеком что-нибудь не так?
— Нет, с чеком все в порядке.
— Так в чем дело?
— Ни в чем, — сказал Карелла. — Большое спасибо.
Он вздохнул и вышел на улицу, в августовскую жару. На другой стороне улицы здание окружного суда в лучах солнца казалось белым и каким-то готическим. Он вытер платком лоб и подумал: еще одно лицо, только и всего.
Он снова вздохнул, перешел через улицу и оказался в здании суда. В коридорах с высокими сводами стояла прохлада. Посмотрев указатель, он первым делом поднялся в автотранспортное бюро. Там спросил у сотрудника: не обращалась ли некая Клаудия Дэвис за правами, для которых требуется фотография?
— Фотографии мы требуем только для водительских прав, — сказал служащий.
— Может быть, проверите?
— Конечно. Минут пять вам придется подождать. Присядьте.
Карелла сел. Поежился от холода. Казалось, на улице октябрь. Он взглянул на часы. Пора бы перекусить, что-то он проголодался. Вернулся служащий.
— Клаудия Дэвис в нашем списке есть, — сказал он. — Но права она получила раньше и за новыми не обращалась.
— Какие права?
— Телефонистки.
— Когда они истекают?
— В сентябре.
— И ни за чем, для чего требуется фото, она не обращалась?
— Нет. Мне очень жаль.
— Ничего, спасибо, — отозвался Карелла.
Он снова вышел в коридор. Едва ли Клаудии Дэвис потребовалось разрешение на право водить или владеть такси, поэтому он прошел мимо бюро по оформлению извозчиков и поднялся наверх, в отдел, где выдают разрешения на ношение оружия. Женщина, к которой он обратился, оказалась особой очень доброй и деловой. Она проверила свои записи и заверила Кареллу, что женщина по имени Клаудия Дэвис никогда не обращалась за документом, позволяющим иметь оружие.
Поблагодарив ее, Карелла снова спустился в холл. Очень хотелось есть. В животе раздавалось легкое урчанье. Может, пойти перекусить, а потом вернуться? Нет, сначала надо сделать дело.
В бюро паспортов за стойкой стоял пожилой худощавый мужчина с зеленым козырьком над глазами. Карелла задал свой вопрос, служитель пошел перебирать бумаги и вскоре, поскрипывая башмаками, вернулся к окну, где его ждал Карелла.
— Все правильно, — сказал он.
— Что правильно?
— Обращалась. Клаудия Дэвис. Обращалась за паспортом.
— Когда?
Старик сверился с бумажкой в дрожащих руках.
— Двадцатого июля.
— И вы его ей выдали?
— Мы приняли ее заявление, конечно. А выдаем паспорта не мы. Мы только посылаем заявление в Вашингтон.
— Но вы его приняли?
— Конечно, почему нет? Все, что положено, она принесла. Почему же не принять?
— А что положено?
— Две фотографии, документ, подтверждающий гражданство, заполненный бланк и деньги.
— И чем она подтвердила свое гражданство?
— Свидетельством о рождении.
— Где она родилась?
— В Калифорнии.
— Она заплатила наличными?
— Точно.
— Не чеком?
— Нет. Она начала выписывать чек, но в дурацкой ручке кончилась паста. У нас здесь шариковые ручки, так вот, бланк она заполнить успела, а для чека пасты не хватило. Ну и заплатила наличными. Деньги-то небольшие.
— Ясно. Спасибо.
— Не за что, — ответил старик и снова затопал к своим бумагам — положить на место запись о Клаудии Дэвис.
Другой чек шел под номером 007, двенадцатого июля он был выписан на имя Марты Феделсон.
Мисс Феделсон поправила очки и воззрилась на чек. Потом отодвинула в сторону бумаги, что занимали весь ее столик в кабинетике-конурке, положила чек перед собой, склонилась над ним и принялась внимательно изучать.
— Да, — сказала она. — Этот чек был выписан на мое имя. Клаудия Дэвис выписала его прямо здесь, в этом кабинете. — Мисс Феделсон улыбнулась. — Если это можно назвать кабинетом. Стол да телефон. С другой стороны, я ведь только начинаю.