— Тогда возьми ее с собой, — возразил Кнудсен, — раз ты чувствуешь себя таким сильным.
Какое-то мгновение Грегор обдумывал эту мысль. Возможно, это было бы самое лучшее, но и самое опасное. И кроме того, он хотел остаться один. Он хотел уйти отсюда один и там тоже хотел быть один. Один, как этот деревянный парнишка, пребывать в таком же одиночестве, как он, хотел встать и уйти, куда глаза глядят, когда начитается вдоволь.
Если я возьму эту бабенку, подумал Кнудсен, все мои планы летят вверх тормашками. Фигуру я могу выбросить за борт, а девушку — нет. Он увидел, как колышется на воде его катер, и подумал: проклятье, я хочу привезти домой рыбу, я хочу остаться с Бертой и ждать, когда исчезнут эти и вернется партия. А если эти останутся навсегда, а партия уже не вернется, тогда тем более бессмысленно ставить на карту свою жизнь, и лодку, и Берту ради какой-то еврейской девчонки и святого из церкви. И уж тем более ради того, что придумал этот парень, называющий себя Грегором, ради какой-то «акции», которая не имеет никакого отношения к партии, акции, которую задумал этот дезертир, ради личного дела.
Когда Кнудсен хотел повернуться и уйти, Грегор ударил его. Он ударил его в грудь, и рыбак качнулся назад и с трудом удержался на ногах. Он был так поражен, что ему потребовалось несколько секунд, чтобы собрать силы для ответного удара.
Грегор дал ему время. Когда они еще гребли в заливе, он все точно обдумал и решил применить силу, если Кнудсен откажется взять девушку.
Он ничего не понимал в лодках, но разбирался в моторах и знал, что запустить лодочный мотор несложно, а управлять лодкой — тем более. Юнга наверняка сможет управлять катером, он наверняка это делал уже не раз, и в крайнем случае придется избить Кнудсена и отправить юнгу и девушку на катере одних. Если же юнга откажется, то ему, Грегору, ничего не остается, как тоже забраться в лодку и вынудить юнгу выполнить его приказы.
Кнудсен подошел ближе. Он потерял свою морскую фуражку, и Грегор увидел его короткие волосы и жесткие складки на лбу.
— Ах ты, свинья, — сказал он Грегору, — грязная свинья!
Грегор чувствовал, каким крепким и беспощадным может быть Кнудсен. Руки рыбака были сплошь мощные бицепсы, они обхватили Грегора, как железные скобы. Но Грегор был моложе, и Кнудсен не успел сделать ничего, кроме как обхватить его своими руками. Напрягшись и пытаясь высвободиться из этих мощных объятий, Грегор увидел, как Юдит прижала руки ко рту, словно желая сдержать крик, и он услышал только:
— Нет! Так нельзя!
Тогда он разорвал державшее его кольцо и начал боксировать. Он знал, что он хороший боксер и что у Кнудсена нет шанса, кроме как схватиться с ним врукопашную, и потому он всякий раз делал шаг назад, когда Кнудсен пытался обхватить его снова. Несколько раз он ударил его между глаз и в подбородок, а один раз, когда Кнудсен все же снова обхватил его, он легонько постучал ему по почкам, так что Кнудсен упал на колени.
— Помоги же мне! — сказал Кнудсен юнге.
Грегор подождал, пока Кнудсен, с трудом поднимется. Ночь вдруг сделалась очень тихой, Юдит стояла в некотором отдалении, закрыв лицо руками, ее плащ светился, а юнга не двигался с места. Он стоял, прижав сверток с фигурой к груди обеими руками, и смотрел на мужчин с выражением мрачного любопытства на открытом, светлом лице.
Тогда Грегор собрался с силами и сделал хук левой, который опрокинул Кнудсена. Он рухнул на камни и остался лежать, изо рта и носа бежала тонкая струйка крови. Через какое-то время ему удалось, облокотясь на одну руку, выпрямить туловище.
Грегор подошел к юнге.
— Ну что, — спросил он, — ты можешь один довести катер до Швеции?
Он вдруг понял, что непроизвольно обращается с юнгой как с союзником: он ни на секунду не удивился, что юнга не поспешил на помощь Кнудсену. Он поймал себя на том, что надеется на отказ юнги помочь. Если он скажет «нет», у него, Грегора, появится причина сесть в лодку. С его помощью юнга осилит путь в одну сторону. Но его предположение, конечно же, оказалось неверным.
— Ясное дело, я один управлюсь с «Паулиной». Дойду до того берега, — сказал он.
Конец мечте, подумал Грегор, значит, ничего не получится.
— Тогда не тратьте времени, — сказал он юнге и Юдит.
Он повернулся к девушке, которая с начала их схватки не сдвинулась с места и пристально смотрела на Кнудсена.
— Не бойтесь, — сказал Грегор, — я ранил его не смертельно. Когда вы отъедете, я позабочусь о нем. Но вы должны немедленно отплыть, — добавил он, — вы должны быть далеко, прежде чем рассветет. Мы и так потеряли слишком много времени.
Юдит покачала головой.
— Нет, — сказала она, — я не могу забрать у этого человека его лодку. То, что вы задумали, не получится.
Кнудсен плохо воспринимал происходящее, словно сквозь какую-то пелену, он был еще оглушен, но в его полное страха за катер сознание разыгрывающаяся перед ним сцена ворвалась почти отчетливо. И, сплюнув кровь на камни, он вдруг испытал чувство удивления.
— Так ты действительно не собираешься ехать? — спросил он Грегора.
— Действительно, — ответил Грегор, — я же тебе сказал.
Это ложь, подумал он, конечно же, я хотел бы поплыть с ними.
— Значит так, — сказал Кнудсен.
В его мозгу зрела какая-то мысль, которую он никак не мог собрать воедино. Вместо этого он просто произнес вслух то, о чем подумал:
— Тогда я беру ее на судно, — сказал он, — девушка может ехать.
Боже мой, подумал Грегор, этот человек ненавидит меня. Все, что он делал сегодня, с тех пор как в послеобеденный час встретил меня в церкви, было следствием его ненависти ко мне. Он остался, не ушел в море, он решил взять маленького монаха, потому что ненавидел меня. Он пустился в опаснейшее приключение, чтобы не дать мне возможность презирать его. Он хотел показать мне, что полон решимости не пошевельнуть ради меня и пальцем. Почему же он так меня возненавидел? — подумал Грегор. Что я ему сделал? Он ненавидел меня, но теперь его ненависть иссякла, потому что я довел его до крайности. Если бы я за метр до цели отступил, если бы я сказал юнге, что поеду с ним, то Кнудсен ненавидел бы меня до конца своих дней.
Надменный тип, подумал Кнудсен, проклятый высокомерный парень! Парень со своим цековским высокомерием. А ведь он всего-навсего жалкий несчастный дезертир, он парень, который решил смыться. Но ведь я тоже не хочу ни в чем участвовать. А он еще молод: может, молодые именно так и должны увиливать, как он. Если партия уже в полном дерьме, то молодые и должны увиливать как он, а старые — как я. Так-то оно лучше, мы будем делать такие дела, как то, к которому он вынудил меня сегодня, дела без участия партии, приватные, личные дела. Кнудсен посмотрел на море, в кромешную темноту, где нельзя было разглядеть ровным счетом ничего, ни огонька, а потом взглянул на свое суденышко, которое через несколько минут повезет еврейскую девушку и это странное существо из дерева в темноту, где не видно ни зги.
Он с трудом поднялся с земли.
— Можешь ехать, если хочешь, — сказал он Грегору.
— Большое спасибо, — насмешливо сказал Грегор. — Мне плевать на твое предложение.
Они молча посмотрели друг на друга. Потом Кнудсен поднял с земли свою фуражку и пошел. Проходя мимо юнги, он мрачно посмотрел на него, но ничего не сказал. Юнга последовал за ним, держа в руках пакет с деревянной фигурой.
— Ну, давай! — сказал Грегор Юдит. — Пора!
Она так и стояла на одном месте, как вкопанная, но сделала движение рукой, молчаливое предложение Грегору отправиться вместе с ними. Но Грегор покачал головой. Он подошел к ней, схватил ее за руку и почти толкнул в направлении буны. Их движения напоминали пантомиму, разыгравшуюся за спиной у Кнудсена.
Потом Грегор увидел три фигуры, балансирующие на буне, увидел, как они достигли катера и стали отвязывать канаты. Он мог еще разглядеть, что Кнудсен подошел к рулевому управлению, юнга спустился вниз, а Юдит села на моток каната у мачты. Мотор начал постукивать, звук казался невыносимо громким в тихом звучании ночи, Грегор непроизвольно пригнулся и озабоченно посмотрел на маяк, словно свет мог улавливать звук. Но луч маяка невозмутимо совершил свой путь с востока на запад, потом погас и через какое-то время снова возник на востоке. Грегор обратил внимание, что Кнудсен, даже когда они были уже довольно далеко, не включает бортовые огни, а спустя немного времени Грегор окончательно потерял лодку из виду. Море и ночь слились в сплошную стену из мрачного времени, на поверхности которой все тише и тише, словно часы, постукивал мотор.
Оказавшись в одиночестве, Грегор внезапно понял, как он устал. Он нашел на берегу сухое, защищенное от западного ветра углубление, засыпанное песком, и улегся в него. Потом стал брать горстями песок и сыпать его на себя. Получилось что-то вроде теплого одеяла, так что он даже вскоре согрелся. Прежде чем его усыпил монотонный шум волн, он смотрел какое-то время на небо, где уже не было видно ни одной звезды. Он проснулся от холода. Часы показывали самое начало шестого. О рассвете еще не могло быть и речи, но в абсолютную темноту вплелся какой-то неясный, бледный тон, что-то серое: это был туман. Грегор поднялся и стряхнул песок с одежды. Туман был не очень сильный, но даже если бы он оказался сверхгустым, Грегор все равно смог бы со своей позиции разглядеть маяк; световой луч все еще продолжал свое бесконечное блуждание: двигаясь от моря, он касался полуострова и угасал.
Грегор знал, в каком направлении идти. Он держался берега и шел на запад. Примерно через полчаса стало светлее, вокруг разлился слабый серый свет, туман исчез. И вдруг луч с маяка исчез тоже, и кругом все оказалось заполнено равномерным, диффузным, неярким светом; это был рассвет мрачного осеннего утра. Грегор огляделся и определил, что находится на широком, покрытом галькой пространстве с пятнами высокой сухой травы, и это пространство через береговую полосу граничило с морем. Вдали, на другой стороне, он увидел залив, который казался теперь неп