руа де Шарне, командора Аквитании и Пуату Жоффруа де Гонневиля.
Абсолютно без принуждения (что доказано) Жак де Моле сделал заявление, набросившее огромную тень на безукоризненную дотоле репутацию ордена: «Коварство врага рода человеческого… привело тамплиеров к столь слепому падению, что с давних пор те, кого принимали в орден, отрекались от Иисуса Христа, подвергая опасности свои души, плевали на крест, который им показывали, и по этому же поводу совершали другие чудовищные вещи».
Великий магистр признался, что и сам при вступлении в орден подвергался подобной процедуре: «Вот уже сорок два года, как я был принят в Боне. Брат Умбер (де Пейро) принес латунный крест, на котором было изображено Распятие, и приказал мне отречься от Христа, чей образ находился передо мной. Не по своей воле я сделал это. Потом тот, кто принимал меня, заставил меня плюнуть на крест, но я плюнул на землю. только один раз».
Примечательно, что обвинения в ритуальной содомии Жаком де Моле были категорически отвергнуты.
Все-таки значение обряда отречения многие неофиты, по их словам, не понимали, что до некоторой степени их оправдывает или, по крайней мере, оставляет лазейку для сомнений в их виновности. Но вину с ордена вообще это не смывает. Наличие тайных ритуалов, инициатива которых исходила от посвященных, отрицать невозможно.
Упомяну об одном обстоятельстве, не оставляющем иллюзий на этот счет. Имеется в виду ответ Парижского университета — организации, совместно с инквизицией проводившей расследование, — на запрос французского короля о ходе этого расследования.
«Установлено, что вышеназванный магистр сначала добровольно признался в своих грехах инквизитору… в присутствии многих добропорядочных людей; что затем, подумав в течение нескольких дней, в присутствии того же инквизитора, многих священников и Парижского университета, плача, он исповедовался в своем грехе и в грехах своего ордена, произнеся речь публично. Плача от стыда человеческого, однажды он попросил подвергнуть его пытке, чтобы его братья не могли сказать, что он добровольно явился причиной их гибели».
То есть великого магистра не только не пытали, стараясь выбить из него показания, но он сам просил его пытать, чтобы смыть с себя позор добровольного признания! К слову сказать, в этом ему было отказано, т. к. по существующим правилам пытка не применялась без нужды.
Как тут не поверить в справедливость обвинений?
Неутешительными и даже губительными для ордена были и признания других его высших лиц.
Гуго де Пейро: принимающий «отвел меня за алтарь и показал мне крест, на котором был изображен распятый Иисус Христос, и приказал мне хулить того, чей образ был представлен, и плевать на крест. Против моей воли я отрекся от Иисуса Христа устами, но не сердцем. Но, несмотря на приказ, который был мне дан, я не плюнул на распятие».
По его признанию, так же он поступал с другими, вступающими в орден. Все они, — правда, по его словам, с неохотой, — отрекались от Христа и плевали.
А вот показания Жоффруа де Шарне: «Приняв меня и повязав плащ вокруг шеи, мне принесли крест, на котором находилось изображение Иисуса Христа: и тот же брат (Амори де ла Рош) сказал мне, что я не должен верить в того, чей образ был там представлен, так как это был лжепророк и он не был Богом. Он заставил меня трижды отречься от Иисуса Христа устами, но не сердцем»[89].
Все это касается и других арестованных к тому времени тамплиеров. лишь трое из них, — а всего в октябре было схвачено 138 братьев, — не признали своего участия в святотатственных актах, отрицая плевки на крест. Обвинения в адрес ордена были настолько серьезны, что папе, не настроенному против него и противящемуся возрастающему влиянию Филиппа IV, пришлось все же как-то на это отреагировать. 17 ноября 1307 года он издал буллу «Pastoralis praeeminentiae», предписывающую арестовывать тамплиеров по всей Европе.
Последующие события не оставляют сомнений в обоснованности обвинений. Имеется в виду расследование, к которому, наконец, решился прибегнуть сам папа.
Согласно общепринятому мнению, папа не доверял выводам светских властей и решил сам все перепроверить, будучи убежденным в невиновности братьев. На самом деле все обстояло несколько иначе. Климента V абсолютно не устраивали выводы пособников Филиппа IV и, вообще, их вмешательство в церковные дела. О тайных же ритуалах ордена он, судя по всему, был прекрасно осведомлен и, скорей всего, не питал к ним отвращения. Именно поэтому он долго отпирался от участия в расследовании, а когда все-таки приступил к нему, то это выглядело скорей как попытка его запутать.
В качестве меры по выводу ордена из-под удара светских властей следует расценивать прекращение Климентом в начале 1308 года полномочий инквизиции. Это сделало невозможным продолжение расследования. Стали распространяться слухи о том, что папа был подкуплен золотом тамплиеров. Ему даже угрожали низложением. Дошло до того, что королю, дабы довести дело до конца, пришлось созвать Генеральные Штаты. Таким образом он намеревался получить полномочия «защитника веры», т. е. по сути присвоить себе функции папы.
11 мая 1308 года в Туре были созваны Генеральные Штаты, которые, как и ожидалось, поручили королю «защищать» веру. Только под угрозой утраты полномочий папа пошел на продолжение расследования и решил сам допросить тамплиеров.
Мы уже осведомлены о причинах такой медлительности. Папа сам был «еретиком» и покровителем ордена, который был последним оплотом византийства на Западе. Он не просто медлил с решениями: он был на стороне тамплиеров. И только нажим со стороны приверженцев короля заставил его изменить поведение.
В свете этого факта и результаты папского допроса братьев видятся по-другому. То, что в его присутствии они слово в слово повторили свои показания, представляется окончательным доказательством их «вины». Ведь папа, по сути, был их патроном и по совместительству «добрым следователем», что исключало возможность применения к ним пыток. Тогда было опрошено 72 рядовых тамплиера.
Показания высших сановников ордена лишь подтвердили вывод о наличии «ереси». Моле даже не пытался отстаивать репутацию ордена. Вместо этого он бормотал что-то невразумительное о своей неспособности «защитить орден достойным образом». По его словам, он был не слишком учен для этого.
Все же оправдания ордену прозвучали в его показаниях. Правда, расценить это как оправдания можно, лишь рассматривая сказанное им в формате, отличном от общепринятого. «Орден был утвержден и получил привилегии от святого апостольского престола. Меня сильно удивило бы, если бы римская Церковь вдруг решила его уничтожить»[90].
Странная, на первый взгляд, фраза. Великий магистр выражает удивление по поводу претензий к ордену. То есть он считает ритуалы ордена, как и его статус, вполне законными. Но ведь закон, как считается, был на стороне римской католической церкви, а не на стороне ордена! Почему же Моле считал иначе? Выходит, у него были для этого основания?
И тут неожиданно приходит понимание того, что под «святым апостольским престолом» и «римской церковью» имелось в виду совсем не то, что сейчас под этим подразумевается. В действительности привилегии, о которых говорил магистр, могли быть получены только от византийских патриархов! Ведь именно они, как ранее было установлено, являлись носителями протоиудейского начала в тогдашней духовности — начала, в соответствии с которым Иисус не возводился до уровня Бога.
Получается, ничего странного в словах магистра не было. Странным и еретическим, напротив, было в его глазах поведение его мучителей, поклонявшихся и требующих от других поклонения деревянному истукану, что он и выразил в своих словах. И если никто не услышал в них оправдания, то только потому, что судил о взглядах тамплиеров как о ереси, расходящейся с позицией официального Рима — города, под которым подразумевался, конечно, католический, итальянский Рим.
Традиционная историография попытку оправдать орден видит лишь в финальном отказе Жака де Моле и Жоф-фруа де Шарне от своих показаний, повлекшем за собой их сожжение на костре как упорствующих в ереси. Это не совсем так. «Отказ» — не совсем подходящее для этого случая слово. Вожди тамплиеров не отказались от своих показаний. Они лишь хотели сказать, что в их взглядах нет никакой ереси, что их ритуалы и традиции — самые что ни на есть христианские. «Отказ» — это лишь форма, которую придали их заявлениям обвинители или более поздние комментаторы.
Какой вывод можно сделать из всего этого? Первое, что приходит на ум, — это то, что богохульства как такового во всем этом нет. Есть лишь отрицательное отношение к почитанию распятия. «Это не более чем кусок дерева, — заявил перед папской комиссией один из обвиняемых, Жерар дю Пассаж, — наш Господь на Небе».
Если вдуматься, вполне здравая мысль даже по католическим меркам. Совершенно очевидно, что плевки на крест, к которым принуждали вступающих в орден — мероприятие, призванное эту мысль подчеркнуть, и не более того.
Но есть детали, позволяющие истолковать этот обычай и в духе ненавистных для христиан вероучений — иудаизма и катаризма, т. е. того, что ранее было названо «романской» верой. Вопрос касается не только отношения к распятию, но, главным образом, трактовки образа Иисуса Христа. Совершенно очевидно, что Христос для тамплиеров был не тем, кем он был для католиков. «Господь», о котором говорил Жерар дю Пассаж, это отнюдь не Христос, а Всевышний иудеев и катаров. В том, что это именно так, убеждает отношение к фигуре Христа. Жоффруа де Шарне, например, заявил, что при его посвящении Христа назвали «лжепророком» («Брат Амори велел мне не верить в того, чей образ был нарисован на нем, так как это был лжепророк, а не Бог»).
В других случаях звучит слово «пророк». Вот как описывает один из неофитов, Боско де Мазюалье, реакцию приора Буржа на его вопрос о смысле обряда отречения: «Брат Пьер ответил мне, что не надо быть слишком любопытным, иначе я навлеку на себя гнев братьев и руководителей ордена. Отправляйся ужинать, сказал он мне. Речь идет о пророке, тебе это слишком долго объяснять»