Пока кофейник закипал, Дуглас продемонстрировал гостю пишущую машинку и озадачился вопросом, что делать, если в тексте попадаются греческие буквы и математические символы, для которых на стандартной клавиатуре места не предусмотрено. Дуглас высказал предположение, что можно заказать специальную математическую машинку.
— Да, и чтобы она сама считала логарифмы, — ухмыльнулся Адэйр.
— Разве таких машин не существует? — уловил сарказм в голосе гостя Дуглас. — Насколько я знаю, есть машины, которые умножают и делят, а логарифм — это что-то вроде деления… нет? — спросил он, увидев лицо Адэйра.
— Насколько я понимаю, вы в изучение математики далеко не углублялись? — деликатно спросил Адэйр.
— Я в свое время предпочел другой класс, — ответил Дуглас. — В пятнадцать лет, знаете ли, у меня в голове была сплошная дурь насчет миссионерства и проповедования язычникам, так что отец мой всерьез опасался, что я стану священником и внуков от меня не дождешься.
— Вы разве католик?
— Угу. Так что он отправил меня к деду в Шотландию — в тех краях мои миссионерские грезы развеялись, но, правда, там все равно не до математики было. А если вас всерьез подобная машинка интересует — то вон, гляньте в окошко: эти два домика — техническая лаборатория, и пишущую машину придумали именно там. Дальний дом — собственно конструкторское бюро и три инженера, ближний — архив, техническая библиотека, разная множительная техника и две милые юные леди, о каждой из которой можно написать роман.
Дуглас разлил по кружкам кофе и снова предложил гостю тарелку с пирогом.
— Общество не одобряет женщин, о которых можно писать романы, — заметил Адэйр.
— Поэтому я и не пишу. Это очень достойные и скромные девушки, и мне не хотелось бы их огорчать.
— А я боялся, что меня загонят в медвежий угол, где не то что образованного, а даже грамотного человека вряд ли встретишь, — проговорил Адэйр, поглядывая в окно.
— Такие места на Западе тоже есть, — согласился Дуглас.
— А в школе учителей много? Каков директор? — спросил Адэйр.
— Да школы-то, честно говоря, никакой нет, — ответил Дуглас. — Молоденькая учительница, совершенно неопытная, но восторженная, да четыре стены. Так что директором наверняка будете вы, и как поставите дело, так и будет.
Адэйра, похоже, разворачивающиеся перспективы не вдохновили. Он задумался, а когда от Браунов прибежал Джефферсон, сообщить, что вода уже нагрелась, без лишних слов засобирался.
Дуглас вышел его проводить.
— Здесь живет мистер Финн, он сапожник, а тут у нас доктор… кстати, тоже конфедерат и тоже с Востока, — говорил он, — а здесь, собственно, и бани. Приведете себя в порядок и подходите вон туда, в конец улицы, в магазин. Я Макферсона предупрежу, он будет ждать.
Адэйр поблагодарил и ушел.
Дуглас проводил его взглядом и обернулся к Джефферсону:
— Ну вот можно и школу открывать. Ты приготовился к занятиям?
— Мне-то зачем? — изумился Джефферсон. — Я уже все знаю!
Глава 13
Пятнадцатого января в очередной раз приехал Барнетт, и они с Норманом, обложившись бумагами, что-то обсуждали, что-то писали, что-то считали… меня почти не трогали, так что я даже не вникал, без колебаний подписывал то, что мне подсовывал Барнетт, так что тот даже укорил:
— Вы бы хоть читали, что подписываете, Миллер!
— Да я половины слов не понимаю, — огрызнулся я. — Не могу же я за каждым словом в словарь лезть… да и нет у нас толкового словаря, к тому же часть слов у вас и вовсе не английские.
— Вы что, в университете латынь не изучали? — поинтересовался Барнетт. — Ну я понимаю — можно плохо знать английский язык, если вы русский, но латынь? Как можно быть образованным человеком без латыни?
— Можно как-то, — пробормотал я немного смущенно. — Я же инженер, а не доктор, зачем мне ваша латынь?
Восемнадцатого, без предупреждения, в Форт-Смит прибыли Фицджеральд с Квинтой. Мы себе сидели втроем — я, Норман и Барнетт — в комнате (наша с Норманом спальня, совмещенная с офисом), как вдруг ввалился Квинта в бобровой шубе, затем Фицджеральд в соболях, и наша комната, и без того не такая уж большая, стала казаться вообще крохотной.
— Понастроили вы тут курятников! — воскликнул Квинта, примериваясь, как присесть на мою койку. Стульев у нас было всего четыре, три сейчас были заняты, а четвертый Квинта, надо полагать, предназначил для Фицджеральда — он все-таки самый большой начальник. Самый большой начальник сдвинул с края стола бумаги и поставил бидон литров так на десять — довольно таки пошарпанный и очень стильно выглядящий на фоне роскошной шубы.
— Миллер, это вам подарочек к рождеству, — молвил Фицджеральд, который, избавившись от бидона, избавился от шубы, поискал. куда бы ее пристроить, и бросил на кровать Нормана. — Какие теплые у вас тут погоды, — пробормотал он, усаживаясь на стул. — Снег тает, травка зеленеет — весна!
Я настороженно присматривался к бидону.
— Нас от северных ветров Озарк закрывает, — поделился климатологическим наблюдением Норман, тоже рассматривая подарок. — Ну и мы заметно южнее Канзас-сити, это тоже влияет. А что там в бидончике? — поинтересовался он.
Чувствуя подвох, я открывать бидон не торопился.
— Ацетилид кальция, — сказал Фицджеральд. — Вы же плакались, Миллер, что у вас ацетилена нет, а то бы вы какие-то чудеса нагородили.
— Я плакался? — удивился я.
— Насколько помню, — дипломатично заметил Норман, — Миллер что-то когда-то говорил о газовой резке… а я записал на всякий случай.
— А я, когда Квинта спросил, что с этой гадостью делать — выкинуть или как-то оно может пригодится, вспомнил, что если ацетилид — то из него ацетилен можно делать, — сказал Фицджеральд. — Только вы здесь его не открывайте, — предостерег он. — А то запашок у него…
Оказывается, проезжая мимо Ниагары, Квинта углядел в газете объявление о продаже мукомольни, увидел упоминание о «научном оборудовании» и забрел посмотреть на распродажу. Университетское образование позволило ему понять, что научное оборудование представляет собой груду металлолома, побывавшего в пожаре. Покойный мельник имел склонность к занятиям изобретательством и замахнулся ни больше ни меньше как на получение алюминия, каковой собирался получать посредством собственноручно спроектированной дуговой электропечи. Мельница по этому случаю была дополнена до формата гидроэлектростанции, помол зерна был заброшен, мукомольня разорялась, но мельник в предвкушении получения дорогого металла и невероятных прибылей на такие мелочи внимания не обращал, экспериментировал, экспериментировал, — пока не случился пожар. Мельник помер не то от огорчения, не то надышавшись газа, и вот вдова пыталась хоть что-то спасти из семейного состояния. Квинта заглянул, но алюминиевых слитков там под ногами не валялось, да и не получил мельник никакого алюминия, как ни пытался, чертеж электропечи и кое-какие бумаги прибрал на всякий случай кузен покойного, останки электрических машин Квинта и разглядывать не стал, потому что ничего в них не понимает, и только стоящий в углу бидон привлек его внимание. «Ах, там какие-то помои, — сказала опечаленная вдова. — Бедняжка Питер так и не собрался навести в мастерской порядок…»
Квинта подумал, что такой добротный бидон слишком хорош для помоев, и если покойный мельник сложил туда что-то вроде грязной вонючей известки — так, наверное, эта «известь» имела для него какую-то ценность, раз не валялась в общей куче.
— Неплохой бидон, — заметил он. — Он ведь не протекает? Мне как раз вот что-то такое надо под керосин, вот с таким замком на крышке. Сколько вы за него хотите?
— Ой, я не знаю… — начала вдова, но сразу стало понятно, что цену вещам она знает, хотя за такой малость поживший да еще и с помоями бидон совесть ей не дала запросить слишком уж много. Квинта заплатил, сколько сказали, пообещал, что содержимое вывалит на помойке, и уволок добычу, утешая себя, что она досталась ему вовсе не так дорого. Знать бы еще, что это такое…
Знакомый химик в Питтсбурге, немного повозившись с веществом, заявил, что это ацетиленид кальция, он же карбид кальция, но сильно загрязненный. С точки зрения науки способ, которым его получил покойный мельник, безусловно интересен, но вот с практической точки зрения… химик пожал плечами… с практической точки зрения полезно и выгодно применить его вроде бы некуда.
— Мы придумаем, как его полезно применить, — заверил Фицджеральда Норман.
— Только если придумаем, — проговорил я, — нам этого количества мало будет. Надо бы чертежик электропечи добыть — похоже, мельник весьма удачный вариант построил. И электростанция понадобится.
— Я тоже разорюсь, как тот мельник, — пробормотал Фицджеральд.
— Электростанция в любом случае скоро пригодится, — сказал я. — Вот-вот начнется век электротехники…
— В прошлую нашу встречу вы говорили, что начнется век нефтехимии, — возразил Фицджеральд.
— И это тоже, — кивнул я. — Мир стоит на пороге научно-технической революции. — Я взял бидон и переставил его в угол. Полюбовались и хватит.
Дальше я повел гостей осматривать лабораторию: показал вторую комнату — спальню Бивера и Джейка плюс чертежное место Бивера — впрочем, совершенно безлюдную.
— Вам не кажется, что лучше было бы завести спальни отдельно, а рабочие комнаты отдельно? — спросил Фицджеральд. — Я понимаю, из экономии еще и не то сделаешь, но, мне кажется, на этом можно не экономить.
— А у нас и было до холодов все отдельно, — ответил я, выводя гостей обратно на «собачью дорожку». — Чертежные доски стояли здесь, и было довольно удобно: и светло, и не жарко. Мы планировали сделать зимой общую чертежную комнату здесь, — я завел гостей в рабочую комнату, где стояли наши с Норманом чертежные доски, а на стеллаже и столах лежали бумаги, — как видите, места для трех досок здесь хватает, но оказалось, что света маловато. Так что Бивер отселился, а на будущее мы решили превратить «собачью дорожку» в салон: в феврале привезут и установят рамы и застеклят, будет что-то вроде французских окон.