Мы дошли до набережной. Перед нами открывался отличный вид на залив. Слева, за Ист-ривер, был Бруклин, третий по величине город Соединенных Штатов после Нью-Йорка и Филадельфии. Справа был штат Нью-Джерси. А прямо были острова и корабли: пароходы, парусники, большие, малые. Часть из них направлялась в Морской порт, который находился немного выше по Ист-ривер, в районе Саут-Стрит — или, естественно, шли оттуда, оставив в порту свой груз и взяв другой. Другие шли к причалам на Гудзоне — или, соответственно, от них. Какой-то пароход стоял сейчас у пристани рядом с Касл-Гарден — вероятно, выгружал очередную партию прибывших из Европы переселенцев.
— Смотрите, — сказал Трейси, — это же «Город Париж»!
В самом деле, от причала на Ист-ривер уходил один из новейших трансатлантических пассажирских лайнеров. Пароходная компания Инмэн Лайн надеялась, что SS City of Paris сможет посоревноваться с самыми быстрыми пароходами Кунард Лайн, которая уже годами удерживала первенство в неофициальном соревновании на скорость при пересечении Атлантики. Сторонники Инмэн поговаривали, что в прошлом году «Город Париж» обогнал кунардовскую «Скотию», придя в порт чуть не на час быстрее. Сторонники Кунард возражали, что курс «Скотии» был проложен более длинный, а вот скорость она развивает почти в четырнадцать с половиной узлов, на целых три четверти узла больше, чем способен развить «Город Париж». Впрочем, поговаривали, что Почта Британии предпочла заключить контракт с Инмэн, а не с Кунард.
«Город Париж» в 1866 году
Мы провожали взглядами лайнер, когда мисс Мелори вдруг встревожилась:
— Где этот мальчишка?
В самом деле, Шейну просто так гулять, дышать свежим воздухом и слушать россказни Дугласа было не очень интересно, и он постоянно от нас отставал или уходил в сторону. Однако сейчас он угулял куда-то слишком уж далеко. Мы заозирались по сторонам, но наш Соколиный Глаз, по недоразумению носящий фамилию Маклауд, углядел вдали нашу пропажу. Шейн затесался в большое ирландское семейство, приходящее в себя после путешествия на солнышке в парке, и внимательно слушал, что втирает растерянным иммигрантам такой солидный господин, что даже сомнения не возникало, что он мошенник. Правда, когда мы приблизились и прислушались к его речам, поняли, что это не жулик… ну, то есть не такой уж и жулик, потому что это был вербовщик… а нет, все-таки жулик, потому что он уверял понаехавших, что пенсильванский городок, куда их звали родственники, находится совсем рядом с алабамскими полями, где легко и просто заработать сбором хлопка довольно большие деньги.
— Не слушайте его! — наконец не выдержал Шейн. — Вам надо покупать билеты на поезд до Питтсбурга, штат Пенсильвания, а в этой Алабаме пусть алабамских негров на плантации обратно загоняют, а белому человеку там делать нечего.
Вербовщик попробовал было дать Шейну оплеуху, чтобы не срывал план по найму, но Шейн увернулся, а Дуглас придвинулся и спросил свысока с огромным интересом:
— Где-где находится Пенсильвания, говорите?..
Поскольку вербовщик на добрую голову был ниже Дугласа, он предпочел ретироваться.
Дуглас оглянулся вокруг, окидывая взором восточную часть парка, щедро украшенную иммигрантскими стайками, и спросил:
— Дэн, а ты на экскурсию в Касл-Гарден сходить не хочешь?
— Что, сейчас? — удивился я. — А обедать?
— Нет, не сегодня, конечно. Мне еще надо визит согласовать, — отозвался Дуглас. — А насчет пообедать… я тут знаю одно хорошее местечко…
Ресторан, куда он нас привел, явно не относился к разряду фешенебельных, но тут было довольно мило, а главное, чисто и не пахло ничем подозрительным, разве что рыбой, потому что специализировался ресторанчик на морепродуктах. От устриц мы, жители глубококонтинентальных штатов, с подозрением отказались, но попробовать омаров Дуглас нас уговорил, хотя и с некоторыми трудностями.
— Это же раки! — уверял нас Шейн. — Раки-переростки! Это же только как наживку для рыбы можно употреблять, а жрать их… Мы что, каджуны какие-нибудь или шведы?
— Ешь, — пробормотал я, разделывая упитанного лобстера. — Дело к тому идет, что скоро этих тварей только богачи будут есть за бешеные деньги.
— Вы шутите, мистер Миллер, — отозвался Трейси. — Это же пища бедняков, этих лобстеров тут как грязи, их на удобрение для полей вылавливают. Ну и конечно, для таких, как мы гостей из прерий, это экзотика… попробовать интересно. А богачи нормальное мясо любят, а не этот… заменитель курятины, — тем не менее, Трейси этот заменитель ел с большим аппетитом.
— Это сейчас — лобстеров как грязи, — сказал я. — И бизонов — как грязи. А через четверть века оглянешься — где те бизоны? А нету. Сотня голов на всю Америку осталось. А где лобстеры? В дорогих ресторанах, на вес золота.
Помянутый в этой главе пароход «Скотия» через несколько недель после этой прогулки, а именно 13 апреля 1867 года будет случайно протаранен подводной лодкой «Наутилус»: «В двух с половиной метрах ниже ватерлинии появилась аккуратная дыра в виде равнобедренного треугольника». Несмотря на дыру и благодаря водонепроницаемым отсекам, пароход благополучно доберется до Ливерпуля… ну, во всяком случае, так пишет Жюль Верн в романе «Двадцать тысяч лье под водой».
Если же не отвлекаться на классику научной фантастики, то «Скотия» была последним атлантическим лайнером, снабженным гребными колесами. Более поздние лайнеры строились уже с винтами. На момент первого рейса это было второе по величине судно после злополучного «Грейт Истерна». Это было роскошное судно, которое которое могло взять на борт 273 пассажира первого класса и 50 второго, но в коммерческом отношении оказалось не очень успешным проектом, так что двадцать лет спустя его снабдили двум винтами и переделали в кабелеукладчик. Как и «Грейт Истерн», да.
Глава 12
Когда мы приблизились ко входу в Замковый сад, мы обнаружили, что пройти через него почти невозможно. Проход был забит транспортными средствами, торговцами дешевыми сигарами, яблоками, всяким уличным фастфудом, — и так называемыми раннерами (runners), что в данном случае означает не "бегун", а скорее комиссионер: пансионы или всякие фирмы и фирмочки, которые пытались заработать на иммигрантах, платили им за каждого затащенного клиента какую-то денежку. Метод раннеров был прост: завидев подходящего иммигранта или, лучше, семью иммигрантов, раннер хватал какой-нибудь сундук из багажа или мелкого отпрыска и быстрым шагом удалялся в сторону своих работодателей. Приезжие, не желая расставаться с сундуком или отпрыском, поспешали за ним. Со мной чуть не столкнулся такой молодчик, в весьма бодром темпе тащивший на плече большой мешок, а под мышкой — отчаянно ревущего годовалого малыша. За ним семенила мамаша, обремененная корзиной, мешком и двумя детишками постарше, уцепившимися за юбку. За ней степенно, без особой спешки и волнения, но быстро с чемоданами шагал отец семейства, дымящий трубкой, как паровоз, а уж за ним сухая старуха и девочка подросток волокли дедулю и несколько пухлых узлов.
Каждый выходящий из ворот иммиграционного центра был встречаем оглушительным хором голосов, предлагающих кто извозчика, кто ночлежку, кто отель. Редких счастливчиков встречали ранее прибывшие на американскую землю родичи, легко отмахивающиеся от раннеров кулаками и матерным словом. Остальные обычно пугались от напора предлагаемых услуг, и сдавались на милость аборигенам.
Но даже и тут начинались какие-то коллизии. Я видел, как две монахини буквально выдирали из рук прилично одетой дамы растерянную молоденькую девушку. И выдрали, после чего дама заорала такие слова, которые я раньше разве что от ирландских землекопов слышал.
— Сводня, — пояснил Дуглас. — Они якобы нанимают девушек горничными, а потом продают их в бордели.
— Повезло девушке, — посочувствовал я.
— Ну да, — с некоторым сомнением в голосе подтвердил Дуглас. — Хотя святоши, знаешь ли, обожают дармовую рабочую силу, и от них не так уж просто выбраться.
— И еще, наверное, по мозгам любят ездить, — предположил я.
— Э? — не понял Дуглас.
— Проповедями одурманивают, — как мог, объяснил я.
— Ага, — кивнул Дуглас. — Иногда аж насмерть.
Мы пробились к воротам, и Дуглас предъявил привратнику документы, разрешающие нам пребывание в Касл-Гардене. Без таких документов на территории центра могли находиться лишь служащие иммиграционных служб, сотрудники аккредитованных здесь контор и, разумеется, сами понаехавшие.
— Раньше, лет десять назад, таких строгостей не было, и прибывшие могли свободно выходить в город, а раннеры — заходить сюда, но домовладельцы с окрестных улиц подняли ор, что иммигранты им все загадили, воруют, да и вообще заразу разносят, а служащие стали жаловаться, что раннеры прямо с трапа барж приезжих растаскивают, — пояснил Дуглас. — Так что огородили.
Печален был Бэттери-парк вблизи Касл-Гардена, но еще печальнее оказалось за высоким дощатым забором, огораживающим и бывший форт, и понастроенные вокруг него службы федерального иммиграционного центра. Тут все было вытоптано так, что не то что деревцу или кустику, а и травинке не удалось бы вырасти.
Касл-Гарден примерно в 1870 году
Во дворе перед входом в главное здание были толпы пассажиров, огромное множество детей и горы багажа.
— Сколько их тут… — пробормотал я.
— По предварительным оценкам, в этом году ожидается примерно четверть миллиона переселенцев, — сказал Дуглас. — Очень грубо это означает человек семьсот в день, а если учесть, что многие тут задерживаются не на день, а на несколько дней… — он огляделся. — … то тут их тысячи.
Мы прошли к главному входу в здание. Старые тяжелые ворота под вывеской "Касл Гарден" были открыты, и, похоже, открыты уже не первый год, потому что успели врасти в землю. проем закрывали новые ворота — поменьше и полегче. В массивных стенах из коричневых каменных блоков окон не было, а скорее бойницы, но тяжелого впечатления бывшее артиллерийское укрепление не производило: по бойницам лазали подростки… да они везде тут лазали, куда только можно было добраться, с интересом исследуя новое место.