Мы пока внутрь главного здания не шли, а дожидались служащего, которого выделили нам в качестве гида. Дуглас тем временем рассказывал не хуже экскурсовода.
— Еще полвека назад всех этих иммигрантов вывели бы на торги и банально распродали бы, как рабов, — говорил он, флегматично поглядывая вокруг. — Проезд был дорог, но в Старом свете они подписывали долговое обязательство, что отработают несколько лет… ну то есть формально рабами они не были, а были слугами по контракту, но если подумать, так особой разницы не было. За день прогула срок контракта удлинялся на неделю, за неделю — на месяц, за месяц — на полгода. а детишки оставались во власти хозяина до совершеннолетия.
— А если родители раньше освобождались? — спросил я.
— А толку, что они освободились? — возразил Дуглас. — Ни дома, ни денег, голытьба бесправная — кто ж им детей отдаст?… Пока на хозяйство заработают, сколько времени пройдет. Да и необязательно, что дети и родители одному хозяину доставались. Их же не семьями продавали, а отдельно каждого. Через несколько лет и не найдешь, куда тех детей продавали. Потом запретили белых людей продавать, а через несколько лет и негров в северных штатах продавать запретили, но к тому времени билеты подешевели, а народ поумнел и в кабалу уже не так охотно лез. Но народу теперь стало погибать в каждом рейсе — чуть не каждый пятый. Капитан же не должен был беречь пассажиров — они ведь больше не товар, деньги перед рейсом заплатили, а сколько их до конца плавания доживет — кого волнует? Набивали пассажирами полные трюмы, да еще каждый переселенец, ступая на борт судна, должен был иметь при себе запас еды на все путешествие… не все умели рассчитать, а некоторые надеялись, что у других отберут.
Он помолчал, дав мне осознать, каково это, пересечь океан без запаса жратвы, и продолжил:
— Но зато счастливчики, выжившие в этом аду, выбирались на берег Манхэттена свободными людьми. Практически настоящими американцами… ну, если не считать того, что на них тут же накидывались те, кому не терпелось на них заработать.
— Что же на бедолагах заработаешь, если у них денег нет, а продавать их нельзя? — спросил я.
— О, да мало ли? Они две-три недели мучились в заблеванном трюме, у них от чистого воздуха и твердой земли под ногами вообще обморочное состояние и умственная тупость. Заморочить голову да отправить работать за такие гроши, что нормальный американец только плюнет и не станет связываться. Зашанхаить на судно на три года — кстати, этим и сейчас промышляют, так что в портовых забегаловках лучше с незнакомыми людьми не пить… да и со знакомыми тоже надо очень осторожным быть. Женщин завлечь в бордели да перепродать потом в другие штаты. Да тут озолотиться можно с каждого судна, которое иммигрантов выгружало. Тут же счет приезжих начал идти не на сотни, а на сотни тысяч — и три четверти этих людей прибывали в Штаты именно через Нью-Йорк.
Я разглядывал людей во дворе Касл-Гардена. Добрая половина, может немного меньше, была немцами. Эти сбивались в сплоченные отряды по семейному и, похоже, земляческому принципу. Эти отряды были обильно уснащены разного вида багажом — немцы явно подходили к завоеванию Америки весьма продуманно. Итальянцы, которых было гораздо меньше, чаще всего из багажа имели только одежду на теле и какой-нибудь музыкальный инструмент: арфу, шарманку, гитару. Они тоже кучковались с земляками, но вот семействами переселялись редко.
— Кстати, ты планируешь принимать американское гражданство? — спросил Дуглас.
— А надо?
— Мне кажется, с российским подданством у тебя могут возникнуть проблемы. В Штатах — вряд ли, но вдруг ты захочешь съездить в Европу?
Действительно, свободный американец, в отличие от всяких европейцев, преспокойно обходился без паспорта и даже любых удостоверяющих личность документов. Белый американец, разумеется. Рабам требовался документ, чтобы он мог по каким-то делам удалиться от дома своего хозяина, и даже свободным цветным желательно было при путешествиях иметь при себе документ, удостоверяющий, что этот негр — свободный. Белые обращались в Государственный департамент за паспортами, но разве что для поездок в Европу, да и до последнего десятилетия Государственный департамент не считался такой уж обязательной инстанцией, многие оформляли бумаги в родном городе, а то и у ближайшего нотариуса. Забавно, но эти "филькины грамоты" вполне принимались в Европе, разве что иной раз тамошние власти требовали подтвердить документ у американского консула. Во время войны кое-где были предприняты попытки ввести личные паспорта в целях борьбы со шпионажем и дезертирством, но это было воспринято в штыки, потому что американцы видели в том нарушение своих конституционных свобод.
Мне же о российском паспорте не было смысла и мечтать, но какой-нибудь документиной обзавестись все же следовало.
— Так вроде рано еще, — нерешительно проговорил я. — Вроде ж гражданство через пять лет дают…
— Дэн, — промолвил Дуглас с укоризной и протянул мне тоненькую книжицу. — На тебе брошюрку, почитай на досуге. Гражданство ты можешь получить через пять лет после приезда, но заявление надо подать за три года до того. Так что пора о том думать.
Он посмотрел за мое плечо и улыбнулся:
— А вот и наш гид!
Я оглянулся, к нам со смущенным лицом поспешал служащий:
— Добрый день господа! прошу прошения за задержку, я старался освободиться как только мог!
— О нет, мы не успели заскучать, — отозвался Дуглас. — Моя фамилия Маклауд, я представляю английский журнал "Стренд". Британцам интересно, как встречает переселенцев их новая родина. А это мистер Миллер, он из России.
— Рад познакомиться, меня зовут Уилсон…
Мы обменялись рукопожатиями, после чего Уилсон продолжил:
— Русские появляются в Касл-Гардене очень редко, кажется, ваша страна вовсе не поощряет эмиграцию, мистер Миллер.
— Пожалуй, да, — согласился я.
— Британцев переселяется довольно много, однако процентов на шестьдесят это ирландцы, — сообщил Уилсон, — и в настоящее время примерно каждый третий переселенец прибывает из Германии. И где-то пятая или шестая часть прибывающих приходится на остальные европейские нации. Но что же мы стоим у дверей? Давайте пройдем внутрь, — он открыл перед нами калитку, и мы прошли в широкий коридор. — Здесь находятся помывочные, — сказал Уилсон, показывая на двери, расположенные по сторонам коридора. — слева — женские, справа мужские.
Мы зашли в мужское отделение. Здесь было, пожалуй, чисто, но совершенно неуютно. И хоть помещение явно отапливалось, температура воздуха была откровенно не банной, так что желающих мыться было немного. К их услугам были бесплатные мыло, большие полотенца и сколько угодно воды. Холодной.
— После двух недель трюмной жизни переселенцам вполне хватает и холодной, — заметил Уилсон. — Сейчас, конечно, условия на переселенческих судах лучше, чем двадцать лет назад, британское правительство приняло законы, обязавшие судовладельцев кормить пассажиров, но для умывания на судах предлагается разве что морская вода.
Мы не стали смущать взглядами мужчин, таки решивших ополоснуться в каменных корытах, и вернулись в коридор, а оттуда прошли в большой зал, который здесь называли ротондой. Людей здесь толпилось еще больше, чем во дворе.
— Если бы вы видали ротонду семнадцать лет назад, когда здесь пела Дженни Линд!
— А вы были на том концерте? — удивился Дуглас.
— Я был тогда помощником капельдинера, — ответил Уилсон. — Скорее даже мальчик на побегушках, чем помощник. Тогда здесь было волшебно. Увы, годы не пошли Касл-Гардену на пользу.
Я посмотрел вокруг, но в ротонде не было ровным счетом ничего волшебного. Обычное учреждение, где поневоле толпятся люди, решая свои вопросы. А поскольку почти все полагают, что если повысить голос, то иностранному собеседнику смысл речи станет понятнее, то очень шумное. И, добавлю, поскольку не все дошли до помывочных — еще и сильно пахучее.
— Лет пятнадцать назад до нью-йоркских обывателей стало доходить, что переселенцев из Европы прет слишком много, и если все пустить на самотек, то весь Нижний Манхэттен превратится в трущобы. Богатеи начали перебираться дальше на север вдоль Пятой авеню, а народ победнее заволновался, что если продать дом тут, то на дом где-нибудь за Двадцатой улицей уже не хватит, потому что цены на недвижимость здесь падали, а там росли, — сказал Дуглас.
— Да еще то холеру, то оспу, то еще трахому по округе эти переселенцы разносят, — подхватил Уилсон. — Так что решили свободно переселенцев в город не выпускать, а завозить в одно место и там уже отделять больных, выявлять контрабанду и побыстрее переправлять переселенцев насколько возможно дальше от города. Ну и преступность в этом районе сократить, а то всем в округе надоели эти грабежи и драки. Вот и отвели под это дело Касл-Гарден, куда нет доступа из города, разве что по специальным разрешениям.
Он перебросился парой слов с каким-то служащим и повлек нас к второму выходу из ротонды… вернее, входу, потому что именно через те ворота приезжие попадали в ротонду от пристаней.
— Сейчас подойдет баржа, и вы увидите весь процесс с самого начала, — сказал Уилсон, выведя нас к причалам и заботливо поставив на такое место, чтобы мы и прибывших рассмотрели, и помех никому не создавали. — Хотя, знаете, для переселенцев все начинается еще раньше, на Карантинной станции в шести милях отсюда, — Уилсон махнул рукой куда-то в сторону выхода из залива в открытый океан. — Там на борт каждого судна поднимается boarding officer.
Мы в своей компании как раз накануне читали вечерком вслух роман из военно-морской жизни, потому boarding officer я автоматически перевел как "абордажный офицер". Хотя надо было, наверное, переводить как "бортовой служащий".
"Абордажник" проверял чистоту судна, фиксировал количество погибших за рейс пассажиров, принимал жалобы и следил за тем, чтобы судно не выгрузило пассажиров в непредусмотренном месте, а потому оставался на борту до тех пор, пока судно не швартовалось в порту и на борт не поднимались чины полиции Нью-Йорка. Если на судне не было каютных пассажиров и груза, его могли направить прямо к Касл-Гардену, но чаще в порту к судну подгоняли баржи и, не давая переселенцам ступить на американскую землю, перегоняли их в баржи, а уж те отбуксировывались к Касл-Гардену, где в дело вступала Десантная группа… ой, то есть Landing Department, что, если отмести в сторону военно-морскую терминологию, означало скорее "Отдел высадки".