С шихана Тмольского (5) не слез,
С размаха в эллина не ринул
Стальной персидский криворез.
А ныне, мыкаясь в беде,
Ищу убежища: везде
Лишь море синее шумит
Да эллинская сталь звенит.
Живу одной надеждой смутной:
Когда бы мог я наяву
Припасть к богине златокудрой,
Одетой в черную листву:
О Великая Горная Матерь (6), спаси,
В золотую мизийскую даль унеси,
Огради прегражденного в днях ты от сеч,
Да не срубит мне голову эллинский меч,
Да не сгубит мне плоть леденящий Борей,
Не размечет по синим отрогам морей;
Чтобы славил до смерти богиню мою,
Прикажи от меня отлететь воронью».
Как повел не спеша
Ратоборничек в плен
Одного торгаша
Из богатых Келен (7).
Тот к коленам припал
И к поножам приник,
И Эллады язык
С азиатским мешал.
С уст срывая печать,
Он пытался кричать,
Но от страха икал
И лобзал острый меч.
Он на ощупь искал
Ионийскую речь:
«Я, мне, табе…
В чем дэло, друг?
Меня вел царь,
Я не хотэл.
Друг, никогда
Здесь воевать,
У Суз, у Сард –
Там буду жить
Я тыхо-тыхо…
Зевес – мой бог,
Свидэтель он!»
А царь поверженной Персиды
Еще взирал издалека,
Как расточали нереиды (8)
Его блестящие войска.
Там мечники, на диво прытки,
В кривом бегу стремились прочь,
Прекраснотканые накидки
Перстами раздирая вклочь.
Там лучший лучник Экбатана (9)
Быстрее дротика летел,
Вышвыривая из колчана
Горсть обоюдоострых стрел.
Там копьемет из Вавилона,
Метнув куда-то копьецо,
Рысил, спасаясь от полона,
До слез царапая лицо.
И над ахейскою землею
Стоял такой великий стон,
Как будто Азией самою
Он был из неба извлечен.
И так смешалось все в округе –
Огонь и море, кровь и гарь,
Что очи отвратил в испуге
Великий азиатский царь:
«Дворец, и тот на гибель обречен,
Когда оградой он не защищен.
Сегодня греческие корабли
Персиды щит разбили и сожгли.
Где слава Азии? Где чудный цвет ее?
Где молодое воинство мое?
Иных пожрал огонь, а меч иных посек.
Плывут пустые струги на Восток.
Рыдай, Персида: скорбный час пришел.
Обратный путь и горек, и тяжел…
Немедля запрягать мне четверню!
Предать шатры поганому огню!
Сносить в повозки злато-серебро —
Не будет впрок им царское добро!»
А греки, возвратившись к месту
И, сотворив по мертвым жаль,
В удел священному Зевесу
Воздвигли варварскую сталь.
А после, следуя закону,
Свершая праздничный обряд,
Воспели славу Аполлону,
Ногами ударяя в лад.
Оставь Пифийское подворье,
Златокифарный ворожей,
Приди и окажи подспорье
Поэме звончатой моей.
А то иной знаток зловеще
Шипит из темного угла,
Что голосом своим бесчещу
Я лад святого ремесла.
Люблю друзей златокифарных,
Зато взашей гоню других –
Звукозаконников бездарных
И горлодеров площадных!
Когда-то в чародейной тяге
Орфей к узорной черепахе
Приладил семь крученых жил
И песню первую сложил.
Небесному вверяясь дару,
За ним Терпандр (10) взнуздал кифару,
Десницей натянув своей
Десяток золотых вожжей.
И вот, владея слухом верным,
Теперь пришел другой колдун,
Который чистым звукомером
Одиннадцать настроил струн.
Он отворил чертог согласья,
Где твой оберегался клад:
Голосники труда и счастья,
Любви волшебный звукоряд.
В священном городе туманном
Явись ты, вещий Аполлон,
Даруя мирным горожанам
Добра и красоты закон.
Примечания к ному Тимофея Милетского «Персы»
Сосна ладейных рук – весло.
Гелла – Геллеспонт, Дарданельский пролив.
Силенские скалы – скалы острова Саламин.
Борей – северный ветер.
Тмол – гора в Лидии, на которой персы воздвигли сторожевую башню.
Великая Горная Матерь – богиня Кибела.
Келены – город на юге Малой Азии.
Нереиды – морские нимфы.
Экбатаны – столица Мидии.
Терпандр (VII до Р. Х.) – древнегреческий поэт, создатель нома.
ФемистоклПлутарх
Происхождение Фемистокла. – Молодость и воспитание. – Участие в государственных делах. – Вражда с Аристидом. – Постройка афинского флота. – Отрицательные черты характера Фемистокла. – Его заслуги во вторую Персидскую войну. – Сооружение афинских стен.
– Непопулярность Фемистокла среди афинских союзников. – Его изгнание. – Бегство из Арга в Керкиру. – Фемистокл в Эпире и Малой Азии. – Фемистокл при дворе Артаксеркса. – Жизнь в Персии. – Смерть Фемистокла.
– Почести, оказанные его потомкам.
1. По происхождению Фемистокл не принадлежал к аристократам: отец его, Неокл, из фреаррского дома леонтидской фиды, не мог назваться слишком знатным афинянином, по матери же он был незаконорожденным, что видно из стихов:
Меня зовут Абротонон, я фракиянка по происхождению,
Но горжусь, что родила грекам великого Фемистокла.
Фаний, напротив, говорит, что мать Фемистокла была не фракиянка, а карянка и что ее звали не Абротонон, а Евтерпой. Неант называет даже город, где она родилась, – Галикарнасс, в Карии.
Незаконорожденные собирались для гимнастических упражнений в Киносарге, гимназии за городскими воротами, посвященной Гераклу: он считался также незаконорожденным между богами, не чистой крови, как сын смертной. Фемистокл уговорил несколько законорожденных молодых людей ходить вместе с ним для гимнастических упражнений в Киносаргу. Хитрость удалась ему, и, вероятно, он сумел уничтожить различие между незаконорожденными и законными детьми.
Бесспорно одно – что он принадлежал к роду Ликомидов: когда флийский храм, составлявший собственность фамилии Ликомидов, сожгли неприятели, он возобновил его на свой счет и, если верить Симониду, украсил живописью.
2. Все говорят, что он еще ребенком был страстен, понятлив от природы и выражал желание свершить великое и принять участие в государственных делах, – в свободные часы, во время отдыха после учения, он не играл и не шалил, как остальные дети, напротив, его заставали за обдумыванием плана или сочинением какой-либо речи. В этих речах он выступал иногда в роли обвинителя, иногда в роли защитника кого-либо из детей, поэтому его учитель не раз говаривал ему: «Из тебя, мальчишка, выработается что-либо особенное – или замечательно хорошее, или замечательно дурное».
Таков был он и на школьной скамье. То, что облагораживало душу, доставляло удовольствие и служило к совершенствованию, он учил лениво, из-под палки, зато, надеясь на свои способности, с несвойственным его летам усердием занимался изучением того, что могло развить ум и имело отношение к практической жизни. Вот почему, когда позже над ним стали насмехаться люди, считавшие себя светски воспитанными, он принужден был дать в свою защиту гордый ответ, что «он не умеет настроить лиру или сыграть на кифаре, но, если ему поручат управление маленьким, ничем не замечательным государством, он может сделать его славным и сильным».
По словам Стесимброта, Фемистокл слушал Анаксагора и был учеником философа-физика Мелисса; он не ошибается относительно хронологии: Мелисс начальствовал над самосцами во время осады их острова Периклом, который был гораздо моложе Фемистокла и находился в дружеских отношениях с Анаксагором. На этом основании можно согласиться скорей с теми, кто называет Фемистокла последователем Мнесифила Фреаррского, который не был ни ритором, ни «философом-физиком» – он занимался философией в том смысле, в какой ее понимали тогда, т. е. умении управлять государственными делами и знакомстве с практической жизнью. В этом случае Мнесифил был основателем как бы особенной школы и продолжателем учения, заимствованного им у Солона. Последователи его примешали в это учение науку о праве, вместо дела обратили внимание на слова и получили имя «софистов». С этим-то человеком и сошелся Фемистокл, готовясь вступить на арену политической деятельности.
В ранней молодости он был изменчив, непостоянен. Отдавшись весь природным наклонностям, не сдерживаемым ни рассудком, ни воспитанием, он в своих стремлениях вдавался в большие крайности и часто сбивался с честного пути. Позже он сам сознавался в этом, говоря, что и «самые горячие жеребцы становятся прекрасными во всех отношениях лошадьми, стоит только дать им хорошую выправку, объездить их».
В связи с этим некоторые рассказывают, будто отец лишил его наследства, мать же его покончила с собой вследствие позора от неприличного поведения ее сына; но едва ли эти рассказы заслуживают доверия. Другие рассказывают совершенно противоположное – будто отец, желая отговорить его от участия в каких-либо общественных делах, показал ему заброшенные, забытые на морском берегу старые триеры и сказал, что «так поступает народ с демагогами, в которых больше не нуждается».
3. Фемистокл рано вступил на арену политической деятельности. Он был полон сил, и жажда славы явно заглушила в нем другие страсти, и с первых же шагов им овладело желание быть первым между остальными. Он смело поставил себя в неприязненные отношения к самым влиятельным и выдающимся лицам в государстве, в особенности к сыну Лисимаха, Аристиду, который поступал всегда наперекор ему.
Врагами они сделались совершенно из-за пустяков. По словам философа Аристона, оба они были влюблены в кеосца, красавца Стесилая. Вражда между ними обнаружилась и в их политической деятельности. Несогласие между ними еще более увеличилось вследствие разницы их образа жизни и характеров. Аристид был добр по природе и по характеру – вполне честен. Как государственный человек, он не искал ни популярности, ни славы, он имел в виду одно общее благо и поступал осторожно и справедливо. Ему часто приходилось выступать противником Фемистокла, который побуждал народ к многочисленным переменам вообще, к коренным преобразованиям в государственном устройстве и вести борьбу с его возраставшим влиянием.