84. Эллины вывели в море все свои корабли, и варвары тотчас напали на них. Все эллины думали было грести уже назад и пристать с кораблями к берегу; только афинский гражданин Аминий из Паллены выступил вперед и ударил на неприятельский корабль. Один корабль сцепился с другим, и воины их не могли уже разойтись; тогда прочие корабли поспешили на помощь Аминию и вступили в битву. Так началось сражение на море по рассказу афинян, а эгинцы передают, что сражение начато было той триремой, которая отлучалась на Эгину за Эакидами. Кроме того, передают, что к эллинам явился женский призрак, отдававший приказание так, что голос его слышала вся стоянка эллинов, а перед тем стыдивший их словами: «Доколе, трусы, вы будете грести назад?»
85. Против афинян выстроились финикияне, так как они занимали северо-западное крыло со стороны Элевсина, а против лакедемонян – ионяне, занимавшие юго-восточный фланг со стороны Пирея (7). Только немногие из ионян, согласно внушению Фемистокла, действовали нерадиво, большинство не последовало этому внушению. Я мог бы перечислить имена многих начальников трирем, овладевших эллинскими кораблями, но вовсе не назову их, за исключением двух самосцев: сына Андродаманта Феоместора и сына Гистиея Филака. Имена двух только начальников я называю потому, что за этот самый подвиг Феоместор сделался тираном Самоса по назначению персов, а Филак записан был в число «благодетелей» царя и награжден обширными землями. Эти «благодетели» царя называются по-персидски оросангами. Так было с этими начальниками трирем.
86. Большинство варварских кораблей погибло в сражении при Саламине, причем одни из них уничтожены были афинянами, другие эгинцами. Так как эллины сражались на море с соблюдением правил, все на своих местах, а варвары не успели еще устроиться и ничего не делали со смыслом, то неизбежно должно было случиться то, что и случилось на самом деле. Однако в тот день варвары показали себя гораздо мужественнее, нежели в сражении при Эвбее, потому что почти каждый из них из страха перед Ксерксом сражался с усердием, и каждому казалось, что на него глядит сам царь.
87. Относительно прочих воинов я не могу сказать с точностью, как сражался тот или другой из варваров и эллинов. Но Артемисия сделала следующее, чем стяжала себе у царя еще большее уважение. Когда дела царя пришли уже в большое расстройство, в это самое время за кораблем Артемисии пустился в погоню аттический корабль; корабль ее не мог спастись, потому что впереди его находились многие корабли союзников, а сам он был очень близок к неприятельским судам. Тогда-то она употребила следующее средство, которое действительно оказалось полезным: преследуемая аттическим кораблем, она стремительно бросилась на союзнический корабль калиндян, на котором плыл и царь калиндян Дамасифим. Была ли у Артемисии вражда к нему еще в то время, когда она находилась у Геллеспонта, я не могу сказать с точностью, не знаю и того, сделала ли она это намеренно или же корабль калиндян только случайно встретился с ее кораблем. Она бросилась на корабль и быстро затопила его, извлекши для себя из этого счастливого случая двойную выгоду, а именно: когда начальник аттической триремы заметил, что Артемисия напала на варварский корабль, то или принял ее корабль за эллинский, или подумал, что корабль перебежал от варваров к эллинам и им помогает; поэтому повернул в сторону от нее и обратился на другие корабли.
88. Итак, первая выгода дня для Артемисии была та, что она избежала гибели, вторая – что этим коварным поступком она стяжала себе от Ксеркса высочайшее уважение. Как говорят, царь, наблюдая за битвой, видел, что ее корабль напал на другой, причем кто-то из приближенных сказал ему: «Видишь ли, государь, как доблестно сражается Артемисия и как она затопила неприятельский корабль?» Царь спросил, действительно ли это сделано Артемисией, на что те отвечали утвердительно, ибо хорошо знали отличительный знак ее корабля, а погибший корабль приняли за неприятельский. Как сказано выше, все случившееся послужило к ее благополучию, и то, между прочим, что с калиндского корабля не спасся ни один воин, который мог бы обличить Артемисию. Говорят, на замечание приближенных Ксеркс заметил: «Мужчины стали у меня женщинами, а женщины мужчинами». Вот что, говорят, сказал Ксеркс.
89. В этом сражении пал военачальник Ариабигн, сын Дария, брат Ксеркса; пало много и других знатных персов, мидян и прочих союзников; из эллинов пали только немногие. Так как эллины умели плавать, то те из них, у которых корабли были повреждены и которые не погибли в рукопашном бою, переплывали на Саламин; напротив, большинство варваров не умело плавать и потому гибло в море. С того времени, как первые корабли варваров обратились в бегство, они погибали в огромном числе. Дело в том, что задние ряды воинов пытались пройти на кораблях вперед, желая также отличиться перед царем каким-нибудь подвигом, и сталкивались с убегающими кораблями своих же воинов.
90. В этом смятении случилось еще следующее: несколько финикиян, корабли которых были уничтожены, явились к царю и обвиняли ионян в том, что через их предательство они потеряли свои корабли; однако случилось так, что вожди ионян не были казнены, а оклеветавшие их вожди финикиян получили возмездие. Пока обличители еще говорили, на аттический корабль напал корабль самофракийский; аттический стал тонуть, а быстро подоспевший эгинский корабль затопил самофракийский. Но самофракийцы были искусны в метании копий; ударами копий они сбили воинов с тонувшего корабля, потом взошли на него и так завладели им. Этот-то случай и спас ионян. Действительно, когда Ксеркс увидел столь славное дело их, он в сильнейшем гневе и с ругательствами обрушился на всех финикиян, затем велел отрубить им головы, чтобы не клеветали на храбрецов, будучи сами трусами. Ксеркс сидел у подошвы горы, которая возвышается против Саламина и называется Эгалеос, и всякий раз, когда замечал, что кто-либо из его воинов отличается в морской битве, расспрашивал о нем, а писцы записывали имя начальника корабля вместе с названиями отца его и города. Несколько причастным к такой судьбе финикиян был и перс Ариарамн, друг ионян, присутствовавший при этом. Палачи обратились к финикиянам.
91. Когда варвары, спасаясь, пустились бежать к Фалеру, эгинцы устроили на них засаду в проливе и совершили замечательные подвиги. Тогда как афиняне в общем смятении разбивали те из кораблей, которые оказывали им сопротивление или убегали, эгинцы повреждали корабли, отплывавшие к Фалеру; несколько раз корабли, убегавшие от афинян, попадали на пути своем в руки эгинцев.
92. В это время случайно повстречались корабли Фемистокла, преследовавшего неприятельский корабль, и эгинца Поликрита, сына Криоса, напавшего на тот самый сидонский корабль, который захватил было корабль эгинский, стоявший на передовом посту у Скиафа. На этом корабле находился сын Исхеноя Пифей, которого персы изрубили и из удивления к его храбрости держали на корабле. Сидонский корабль, везший Пифея, взят был в плен вместе с персами, так что Пифей живым доставлен был на Эгину. При виде аттического корабля, Поликрит по особому знаку признал его за судно начальника, громким голосом вызвал Фемистокла, глумился над ним и с укоризной напоминал о «сочувствии эгинцев мидянам». Поликрит укорял в этом Фемистокла после того, как напал на неприятельский корабль. Между тем варвары, корабли которых уцелели, бежали и прибыли в Фалер под защиту сухопутного войска.
93. В этой морской битве наибольшую славу из эллинов стяжали себе эгинцы, потом афиняне, а из отдельных воинов эгинец Поликрит и афиняне – Евмен, сын Анагирунта, и Аминий из Паллены, который преследовал и Артемисию. Если бы Аминий знал, что Артемисия была на этом корабле, то не перестал бы преследовать его до тех пор, пока не захватил бы корабля или сам не был бы взят в плен. Так приказано было начальникам афинских трирем; кроме того, назначена была награда в десять тысяч драхм тому, кто захватит Артемисию живой, ибо они сильно негодовали на то, что женщина пошла на войну против Афин. Но она, как мы сказали выше, убежала; в Фалере же укрылись и прочие варвары со своими уцелевшими кораблями.
94. По словам афинян, коринфский вождь Адимант, лишь только корабли сразились, немедленно в страхе и ужасе велел снять паруса и бежал; коринфяне при виде бегства начальнического судна также отступили. Когда, убегая, они находились подле святилища Афины Скирады, что на Саламине, встретилось им, продолжают афиняне, по божескому соизволению быстроходное судно, которого, как оказалось, никто не посылал; при встрече с судном коринфяне ничего еще не знали о том, что сталось с флотом. Что это было делом божества, коринфяне заключили из следующего: приблизившись к кораблям, находившиеся в судне люди сказали: «Ты, Адимант, повернул назад свои корабли, покинул эллинов и обратился в бегство, а они теперь одерживают такую победу над неприятелем, какой сами желали». Так как Адимант не верил известию, то они снова сказали, что готовы отдаться ему в качестве заложников и принять смерть, если эллины не окажутся победителями. Только после этого Адимант и прочие коринфяне повернули назад свои корабля и явились в стоянку эллинов, когда все кончилось. Такая молва о коринфянах идет от афинян; сами они отвергают этот рассказ и утверждают, что в морском сражении они были в числе первых; согласно с ними свидетельствует и остальная Эллада.
95. Сын Лисимаха афинянин Аристид, о котором я упоминал недавно как о наилучшем человеке, поступил следующим образом во время битвы при Саламине. Взял с собой много тяжеловооруженных воинов из числа расставленных вдоль саламинского берега, афинян по происхождению, и высадился с ними на остров Пситталию; они перебили всех персов, находившихся на этом островке.
96. Когда сражение кончилось, эллины вытащили на Саламин все находившиеся еще там обломки кораблей и приготовлялись к новой морской битве в уверенности, что царь снова употребит в дело уцелевшие корабли. Между тем западный ветер подхватил множество корабельных обломков и понес их к берегу Аттики, к так называемому мысу Колиада. Так целиком исполнилось не только то изречение оракула об этой морской битве, которое приписывается Бакиду и Мусею, но и те слова относительно вынесенных сюда обломков кораблей, которые за много лет до того произнесены были афинским прорицателем Лисистратом в изречении, остававшемся непонятным для всех эллинов, а именно: