— Если потребуется, так и через лес… А там что за хаты? — показал Ивашов на избы, стоящие вдоль дороги.
— Куркуль какой-то живет, уж больно у него хозяйство прибранное.
— Двигаем туда… Чего ты тут стоишь? — прикрикнул он на шофера, топтавшегося в нерешительности. — Никуда твой грузовик теперь не денется.
Тот с громким стуком захлопнул капот, привернул его медной проволокой к какой-то приваренной железяке и заторопился за младшим лейтенантом, бойко зашагавшим по пустынной дороге. Впереди, чувствуя приближение незваных гостей, громко затявкал мохнатый пес, поглядывающий сквозь изгородь. Ему в ответ остервенелым харкающим лаем отозвался другой, в истерике кидавшийся на слабенький плетень.
Подошли к первой избе. На фасаде пара окон с резными наличниками. Сено собрано в аккуратные островерхие копны, которые были укреплены длинными жердями. Хозяйство здесь было небогатое, но достаток кое-какой имелся: при-усадебный участок с несколькими дворовыми постройками, небольшой амбар, а еще хлев, откуда раздавалось продолжительное мычание. Из сарая выглядывала озороватая ребячья физиономия, а вот хозяева, по известной им одним причине, не спешили выходить во двор.
— Хозяин, — громко прокричал Ивашов, — чего ты там запрятался! Встречай гостей!
Еще через минуту на порог вышел кряжистый босой украинец в длинной белой рубахе и в затертом галифе с лампасами.
— Чего-то спросить хотели или как? — настороженно спросил он.
— Хозяин, у нас тут машина сломалась. Не с руки нам через лес с арестантом топать, — кивнул Ивашов на бандеровца, стоявшего в окружении бойцов. — За постой отблагодарим, как полагается, чаем, харчами. Тушенка имеется. Не прогонишь?
— Проходьте, — после глубокомысленной паузы разрешил хозяин. — Там крючок на калитке, вы его скиньте. А потом не забудьте снова накинуть, у нас тут озоруют.
Прошли во двор. Из дома выскочила привлекательная женщина средних лет в длинном цветастом платье и в платке, подвязанном под самым подбородком тугим узлом.
— Проходьте, гости дорогие! Проходьте, — засуетилась женщина. — А ты молчи! — прикрикнула она на вновь зарычавшую собаку. Нечего тут у меня. Разбрехался!
Приступок у избы был глиняный, невысокий, аккуратно очерченный небольшими белыми камешками. Узкая дверь из тонких березовых досок.
Прошли в темные сени и дальше в горницу с настеленным дощатым полом. На столе тускло тлела керосиновая лампа, пуская узкую колыхающуюся копоть к потолку. В красном углу, как и повсеместно в этой области, висела икона в серебряном окладе, перед которой догорал огарок восковой свечи. Обстановка в горнице скудная — главным украшением избы был длинный стол, сбитый из каких-то дорогих сортов дерева, и стулья с высокими спинками, аккуратно расставленные по обе стороны. Мебель в избе была старая, но крепкая. По внешнему виду очень дорогая, не иначе перепавшая хозяевам из разграбленных поместий.
Не бог весь, конечно, какое жилище, но, по нынешним меркам, в нем можно жить вполне комфортно.
Не дожидаясь приглашения, гости расположились по-свойски за столом, громко зашаркав стульями. Развязав вещевой мешок, младший лейтенант Ивашов вытащил из него краюху хлеба и три банки тушенки.
— Это тебе, хозяин, за постой. Местечко-то у тебя найдется для ночлега? — Разглядев на лице мужика неподдельное сомнение, заверил: — Ты не переживай, нам много не нужно, кинешь на пол какую-нибудь рогожу, и достаточно. Мы люди привычные.
— Ну, ежели так, — с некоторым облегчением согласился хозяин.
Мужик он был загребастый, по всему видать, очень хозяйственный. Довольно посмотрев на предложенное угощение, взял без колебания со стола тушенку и положил в шкаф.
Бандеровец сидел напротив выхода у самой стены и посматривал в небольшое темное оконце. Строптиво и навязчиво по стеклу стучали ветки разросшейся яблони, а за чахлой калиткой, без конца тревожимой порывами ветра, поднималась черная полоса разросшегося смешанного леса.
Вдруг во дворе что-то негромко стукнуло. Ивашов переглянулся с сержантом, сидевшим рядом, и обратился к хозяину, завозившемуся у самой двери с инструментами:
— Что это там во дворе?
— Ветер, видать. Непогодится у нас нынче. Оно в эту пору так бывает.
— А ты глянь, — потребовал младший лейтенант. — Потом нам доложишь.
Недовольно пробурчав что-то себе под нос, хозяин поднялся с табурета и тяжело затопал к двери. Через небольшое оконце было видно, как он пересек двор и скрылся за амбаром. Некоторое время слышалось его сдавленное покашливание. Хлопнул разок металлический лист. И вновь тишина.
Вернулся он через несколько минут, шумно отворил дверь, зацепил ногой в сенях ведро, заколотившееся металлической дробью, и ввалился в избу, мрачновато глянув на гостей:
— Никого нет… Калитка это… Шибануло ее на ветру, затворил, как полагается, теперь не потревожит. Может, горилку будете? Много не обещаю, но кое-что припасено. А то как-то не по-людски получается, ко мне гости пришли, а я им даже чарки не налил.
— Дело говоришь, хозяин, — охотно поддержал Ивашов. — Вот с этого и нужно было начинать.
— Мария! — громко позвал хозяин. — Сало неси с горилкой, чего его по углам прятать!
— Оно у нас в подполе, я только…
Договорить женщина не успела: неожиданно дверь широко распахнулась, и в горницу ворвались четыре автоматчика в венгерской форме и в немецких пилотках с трезубцем. Прозвучала короткая оглушительная очередь: первым упал младший лейтенант Ивашов, шумно опрокинув стул. За ним, неловко дернувшись, сполз на пол сержант Захарчук. Бойцы, так и не успевшие поднять автоматы, улеглись простреленными вдоль стен, уткнувшись лицами в пол.
— Не стреляйте!! — в отчаянии прокричал бандеровец. — Я свой! Я повстанец!!
Старуха, приоткрыв крышку погреба, со страхом взирала на вошедших.
— Москалей, значит, горилкой решила попотчевать, — спросил один из них, крепкий, с косолапой поступью, по всему видать, старший в группе бандеровцев.
— Какая тут горилка, — льстиво залепетал хозяин, — это не горилка, а сущие помои! Вылить хотел, а москали: налей да налей! Пришлось бабу в подпол за самогонкой отправить.
— В подпол, говоришь, отправить? — злорадно заулыбался вошедший. Подняв стул, он по-хозяйски сел в центре хаты. Трое остальных бандеровцев с густой черной щетиной на молодых исхудавших лицах настороженно посматривали по сторонам. — А ну, живо спускайся! И чтобы тебя здесь видно не было!
— Сейчас я, родненькие, сейчас, как бы тут не убиться, — суетливо заговорила женщина.
Подошедший хозяин попридержал крышку, и женщина, подхватив стоявшую на полу керосиновую лампу, стала спускаться в прохладную глубину по скрипучим ступенькам.
— И ты пошел вниз, большевистский холуй! — прикрикнул косолапый.
— Сейчас… Я тут малость… эх, — залепетал хозяин, с опаской поглядывая на разгневанное лицо бандеровца. Тяжело и протяжно, недовольно принимая на себя грузную ношу, скрипнула рядом половица.
— Кто таков? — подошел косолапый к бандеровцу, продолжавшему сидеть со связанными руками.
— Свой я.
— Свои с москалями не разгуливают.
Усмехнувшись, пленник показал на связанные руки:
— А ты не видишь? Не по своей воле. Меня зовут Боян. Слыхал о таком?
— Разберемся… Микола, поди сюда… Здесь оставаться опасно, не ровен час, комиссары нагрянут. Завяжи этому глаза и отведи на заимку. Там нас не достанут.
— Сделаем, — охотно отозвался Микола и, сорвав с крючка полотенце, подошел к пленному:
— Рожу подними, вражина! Завязывать не с руки.
— Может, все-таки руки развяжете, свой я!
— Пока ты нам не свой, это ты доказать должен. — Сложив полотенце вдвое, он завязал Бояну глаза.
— Да не так крепко! — возмутился пленный. — Глаза выдавишь! А мне еще треба москалей ими высматривать!
— Потерпишь!
— Все, уходим! — распорядился косолапый.
Пленника подхватили под руки и повели к выходу.
— Голову ему пригни, — добавил он, — еще лоб расшибет, а нам сначала его допросить нужно.
Глава 15. Ты меня проверяешь?
Барбарис благоухал, его ароматный запах распространялся далеко за пределы поляны, щекотал ноздри. Неожиданно во дворе хутора раздался стук затворяемой двери. Тимофей Романцев раздвинул кусты и увидел, как четверо мужчин вывели связанного бандеровца.
— Далеко они его? — спросил он у Игнатенко, стоявшего рядом.
— А чего его вести? — невозмутимо пожал тот плечами. — Отведут за околицу и расстреляют. — Увидев, что капитан не расположен к шуткам, продолжил: — Поплутают для убедительности по лесу часа три, а потом отведут на соседний хутор, там и допросят.
— А ты уверен в заместителе?
— Товарищ капитан, Петренко я верю, как самому себе! Мы с ним такую штуку не однажды проделывали. И службу он свою знает, не подведет! Расспросит, как нужно.
Некоторое время вышедшие топтались у крыльца, о чем-то переговариваясь, а потом уверенно зашагали к калитке. Отворяясь, протяжно заскрипело ссохшееся дерево, разбудив ночь, а еще через несколько метров гости скрылись в темноте.
— Пошли в дом, — заторопился Романцев. Наклонив густые ветки разросшегося куста, вышел на грунтовую дорогу. За ним зашагал Игнатенко, негромко чертыхался, когда цеплял носками сапог корни деревьев, торчавшие из земли.
— Давай без ругани, услышат, — предупредил Тимофей.
— Дык, тьма, не видать ни хрена.
Стараясь не хлопать дверью, вошли в хату. В горнице по-прежнему полыхала лампадка, ее колыхающийся тусклый свет через распахнутую дверь проникал в дальние углы сеней.
Тимофей широко распахнул дверь и вошел в горницу. «Ожившие» бойцы сидели на стульях и по-деловому, покромсав тушенку на мелкие куски, ели ее ложками. Вполне сытный ужин, а больше солдату и не требуется. Можно было бы, конечно, и водочки для настроения принять, но тут как повезет.
Младший лейтенант Егор Ивашов сидел подле окна и задумчиво курил, выдувая тонкую упругую струйку в распахнутое окно. Хозяева уже повылазили из погреба. Старик поднял с пола трехлитровую бутыль с мутной горилкой, наполовину опорожненную, и поставил ее на стол, а баба, приговаривая себе под нос, вытаскивала из кадки малосольные огурчики.