— Безусловно, — кивнул Броцци. — Такое впечатление, будто нас хотят навести именно на него. Золотую брошь, найденную в Сан-Лука, могли специально оставить возле тела Марчелло. Это может быть очередной манипуляцией. Но коль уж все пути ведут к сенатору Кампьони, пойдем к нему! И посмотрим, что Пьетро удастся из этого вытянуть.
Повисло молчание, нарушаемое лишь стуком дождя в окно.
Затем Франческо Лоредано тяжело вздохнул и изрек:
— Хорошо. Давайте им займемся.
Брольо — одно из самых любопытных местечек Венеции. Расположенный у подножия Дворца дожей, неподалеку от Пьяццетты, он обязан своим названием существовавшему тут когда-то огороду. И в этом месте даже венецианцы, не говоря уж об иностранцах, частенько зачарованно останавливались. Ежедневно здесь встречались патриции, дабы обсудить последние общественные события и дела. В рамках города Брольо нес воистину политическую функцию: патриции, достигшие двадцати пяти лет и призванные отныне заседать в Большом совете, именно тут в первый раз «облачались в тогу», получая в некотором роде официальное посвящение. Но Брольо был и тем особым местом, где завязывались интриги республики. И это придавало перчинки его убранству, среди которого сейчас вышагивал, заложив руки за спину, Пьетро в компании его превосходительства Джованни Кампьони: на выложенных вдоль аллей плоских камнях была выгравирована антология преступлений, совершенных изменниками родины, и списки постигших их наказаний. Небо над головой прогуливающихся мужчин слегка прояснилось. Пробивались даже бледные солнечные лучи. В воздухе витал особый аромат, который бывает лишь после грозы.
— Значит, это вы — Черная Орхидея, — сказал сенатор. — Наслышан… Легенды о ваших шалостях давно уже докатились и до Большого совета, и до сената… И многие задавались вопросом — и задаются до сих пор, — на чьей вы действительно стороне… Сенатор Оттавио знает о вашем освобождении?
— Понятия не имею… Но не думаю. И так даже лучше.
Виравольта выдержал паузу.
— Но мне кажется, у нас есть куда более важные проблемы.
— Безусловно…
Кампьони вздохнул.
— Марчелло Торретоне, отец Каффелли… Значит, Совет десяти, как и Уголовный суд, убежден, что между этими событиями есть связь?
Джованни Кампьони было около шестидесяти. Он носил черный подбитый мехом горностая костюм члена сената, стянутый на талии пластинчатым поясом с серебряной пряжкой, и берет. Сенатор, нахмурившись, шел рядом с Пьетро, опираясь на трость. Через некоторое время Виравольта остановился и повернулся к патрицию.
— Вы не встречались на днях с Лучаной Сальестри?
Кампьони удивленно остановился. Они стояли возле большой цветочной клумбы, яркость которой резко контрастировала с мрачной миной патриция.
— Дело в том, что… Как бы это сказать…
— Простите за вопрос, ваше превосходительство, но вы поймете, почему это важно для следствия, которое я веду. Дарили ли вы ей некоторое время назад золотую брошь с ее инициалами, Л и С, узором из двух мечей и украшенной жемчужинами розой?
Кампьони изумился еще больше.
— Да, именно такую! Но хотелось бы мне знать, кто вам позволил…
— Когда вы видели эту брошь на Лучане в последний раз?
— Примерно пару недель назад, но…
— Пару недель… И с тех пор ни разу?
— Да. Не соблаговолите ли все же сообщить, какая связь между этим подарком и теми темными делами, о которых вы начали мне говорить?
— Эту брошь, ваше превосходительство, обнаружили у ног Марчелло Торретоне в театре Сан-Лука. Лучана от вас это скрывала, но она утверждает, будто сию вещь у нее украл несколько дней назад какой-то тип, ей неизвестный.
Кампьони вскинул голову и недовольно поморщился, нервно поглаживая набалдашник трости.
— Так вот почему Совет десяти хотел, чтобы я с вами поговорил…
— Именно так, ваше превосходительство… Вам известно, что Лучана была также любовницей Марчелло?
Кампьони кивнул. Ему становилось все труднее сохранять спокойствие.
— Как я мог этого не знать? Вся Венеция об этом говорила. Видите ли, дело в том… В жизни Лучаны много мужчин…
Тон, которым это было сказано — практически шепот, — не ускользнул от внимания Пьетро. Сенатор был влюблен, это очевидно. И мысль, что куртизанка принимает в своей постели других мужчин, явно причиняла ему страдания. Патриций нахмурился, на лице его отразилась боль, которую он с трудом подавлял.
— Да, я ее люблю, — признался Кампьони, сжав кулак, словно прочитал мысли Пьетро. — Люблю вот уже больше десяти лет. Вам не кажется смешным, что такой человек, как я, может трепетать при одной мысли об объятиях обычной куртизанки, такой молоденькой и привычной к аркадам дворца прокуратора… Я это понимаю. Вот что отвлекает меня от проблем республики! Но эта женщина — мой наркотик, моя пряность, я не могу от нее отделаться… Нет смысла скрывать от вас: я содрогаюсь от одной лишь мысли, что однажды ее потеряю, и при этом она — мой позор… Она из тех, кто вас околдовывает, дарит самые острые переживания и привязывает к себе слишком крепко… Самка богомола, да! Обожаемая и опасная. О Господи… Но вам ведь это знакомо, не так ли?
Перед глазами Пьетро предстало видение Анны Сантамарии, Черной Вдовы.
Но отвечать прямо он не стал.
— Не волнуйтесь, ваше превосходительство… — Пьетро снова двинулся вперед. — Немного искренности не помешает по нынешним временам.
Они помолчали, потом Кампьони продолжил:
— Что же касается броши, то при чем тут я, если ее украли? Вы же не думаете, что я могу быть как-то замешан в этих убийствах!
— О, такая мысль мне и в голову не приходила, ваше превосходительство! — улыбнулся Пьетро.
Кампьони вроде успокоился. Его дыхание, до того несколько учащенное, замедлилось. Но Пьетро всего лишь отложил самые деликатные вопросы. Торопливо пошарив в кармане, он выудил два клочка бумаги и протянул патрицию.
— Одна из этих записок была найдена у тела Марчелло Торретоне, другая — в церкви Сан-Джорджо Маджоре. Вам это о чем-нибудь говорит?
Кампьони взял листочки и прочёл:
«Я был здесь внове, — мне ответил он, —
Когда при мне сюда сошел Властитель,
Хоруговью победы осенен…
Тот адский ветер, отдыха не зная,
Мчит сонмы душ среди окрестной мглы
И мучит их, крутя и истязая.
Vexilla regis prodeunt inferni».
— Ну что ж. — Сенатор явно пытался вспомнить, что эти слова ему напоминают. — По-моему, я где-то это уже видел… Но вот где?.. — Он потер лоб и спросил: — К чему все эти эпиграммы? Такое впечатление, будто это какая-то поэма…
— Вне контекста, который мне пока неизвестен, они вроде бы ничего не означают, — ответил Пьетро. — Как и полный вариант, кстати говоря. Ваше превосходительство… — Виравольта набрал в грудь побольше воздуха и ринулся в пропасть: — Расскажите мне о Химере, о тех, кого называют Стригами, или Огненными птицами…
Сжимавшие бумаги пальцы Кампьони задрожали. Он огляделся по сторонам. И Пьетро понял, что попал точно в яблочко. Разговор становился все более интересным… Виравольта не спускал глаз с губ патриция. Реакция последнего на упоминание об Огненных птицах напоминала Пьетро отца Каффелли, когда он сообщил ему о распятии Марчелло Торретоне. Те же признаки смертельного ужаса: кровь отлила от лица, лоб покрылся испариной. Кампьони прижал одну руку к груди, а вторую протянул к Пьетро, словно бумаги, которые он по-прежнему сжимал, были пропитаны ядом. С округлившимися от страха глазами сенатор наклонился и прошептал Виравольте на ухо:
— Значит, вы тоже в курсе!
— Что вам известно? — надавил Пьетро.
Кампьони, вздрогнув, заколебался. Потом еще раз огляделся по сторонам.
— Я… Я вижу тени… И боюсь, они меня преследуют повсюду. Иногда я твержу себе, что это всего лишь мое воображение, но… По правде говоря, я боюсь.
— Совершено два ужасных преступления, ваше превосходительство, и нет гарантии, что этого больше не произойдет. Жизненно необходимо, чтобы вы рассказали мне все вам известное. Что это за Огненные птицы?
Мужчины обменялись долгим взглядом. Затем Кампьони приобнял Пьетро за плечи и увлек за собой.
— Я говорю о секте, друг мой, — прерывисто и взволнованно заговорил сенатор. — О тайной организации. Их вождя действительно зовут Химера, или Дьявол, но больше о нем ничего не известно… Секта сатанистов, окопавшаяся здесь, в Венеции, и где-то на материке… По слухам, ее ответвления есть и за пределами Италии. Вот что такое Огненные птицы. Но существует кое-что похуже, гораздо хуже…
— О чем вы?
— Они внедрились в нашу административную систему, магистратуры и службы. Вплоть до сената — да-да, милейший! — и Большого совета!
Мысли Виравольты завертелись со страшной скоростью.
— Но какова их цель?
— Цель? Да полноте, уважаемый, это же очевидно! Патриции бегут в деревню, военный флот более не способен отстаивать наши интересы за границей, повсюду разврат и распутство, Венеция разваливается! Да вы сами, Черная Орхидея, — яркое порождение этого мира!.. Кто сейчас верит, будто республика еще может скрыть за своим блеском пожирающее ее разложение? Они хотят власти! Диктатуры, друг мой! Или, если вам больше нравится, самодержавного режима, ультраконсервативного… Известно ли вам, на чем выросло наше могущество? На контроле морей. Тот, кто владеет Венецией, может контролировать Адриатику, Средиземное море и пути на восток и запад! Этого вам недостаточно? Вы наивны, если полагаете, будто этого мало, чтобы раздразнить весь мир… Но если с тем фактом, что золотой век миновал, согласны все, то договориться насчет методов его реставрации никто не может… Убийства, о которых вы рассказали, — всего лишь дерево, а за ним скрывается лес! Яуговариваю сенат дать больше прав народу, позволить его представителям войти в наши властные структуры… Известно ли вам, о чем поговаривают во Франции, в Англии? Коронованные особы иностранных держав тоже боятся. По слухам, их философы вбивают в умы граждан опасные идеи. Однако мы должны верить в возможности реформировать наши властные структуры, это просто необходимо! И со мной согласны многие члены Большого совета, которые меня знают и уважают. Но всем известно, чего это некогда стоило дожу Фальеру… Я мешаю, все больше и больше голосов поднимается в защиту совершенно противоположных мер, призывая к наведению жесткого порядка в городе… По правде говоря, у нас веет реакционным ветром. И Огненные птицы активно злодействуют среди нас, стараясь еще больше дискредитировать наше правительство. И я совершенно убежден, что нахожусь у них под прицелом. И вы наверняка тоже. Но слишком обширный заговор быстро обернется против них самих. Пожалуй, это единственное, ч