«Да, Федерико! Ты, твой сын с его Севериной и хрустальное платье. Я помню».
И тогда Пьетро прицелился и выстрелил.
— Не-е-ет! — заорал фон Мааркен.
Кучер взмахнул руками, шляпа слетела, и голова с удивительно рыжей, стянутой лентой шевелюрой мотнулась, как у марионетки. Он упал вперед, в его серой куртке образовалась дыра. Он покачнулся, словно выбирая между пыльной дорогой под каретой или обочиной справа, но по какой-то прихоти судьбы ие получилось ни так ни эдак. Кучер остался на месте, мертвец, правящий несущимся к смерти экипажем. Адское зрелище: взбесившиеся лошади, с пеной у рта и горящими, как факелы, глазами, мчались неведомо куда под управлением мертвеца.
Несущийся во весь опор мрачный экипаж вынудил Пьетро на миг отскочить в сторону, но едва тот опять приблизился, как он, больше не раздумывая, подобрался и прыгнул.
«Ты не станешь…»
Пьетро вцепился в веревки, которыми был привязан на крыше кареты багаж фон Мааркена. И вот он уже на запятках кареты, ноги согнуты в коленях, плащ развевается на ветру, сапоги в опасной близости от бешено вращающихся колес. Фон Мааркен снова выглянул наружу и изумился еще больше. Конь Виравольты скакал без всадника. Герцог вывернул шею, старясь разглядеть, что творится сзади. И догадался о присутствии Черной Орхидеи, заметив полу его плаща.
— Да пусть он отстанет наконец! Пусть отстанет!
Пьетро ухватился поудобнее. Сохраняя неустойчивое равновесие, он высвободил руку, достал шпагу и развернул ее рукояткой к колесам. Он боялся сорваться в любой момент. И действительно чуть не упал, удержавшись в последний момент. Наклонившись насколько мог, он сунул эфес между ступицей и осью. Первая попытка оказалась неудачной, поскольку трясло так, что он едва не выронил шпагу. Затем Виравольта повторил все сначала. Раздался треск. Во все стороны полетели щепки, и колесо зашаталось, грозя слететь с оси. Пьетро выпустил веревку, за которую все еще держался, и прыгнул назад. Приземление оказалось болезненным. Он покатился кувырком в пыли и, тяжело дыша, сдернул обернувшийся вокруг лица плащ.
Метрах в двадцати от него колесо соскочило. Карета подпрыгнула и осела, с деревянным скрежетом заваливаясь на бок. Прочертив в граве колею, она наконец опрокинулась. Лошадей под ее весом повело вправо, привязанные на крыше сундуки посыпались один за другим. Лопнула какая-то веревка. И карета, взметая тучу пыли, закончила свой путь в глубокой ложбине.
Пьетро поднялся. Вроде бы все кости целы. И поспешил к вершине ложбины.
Странное зрелище. Внизу оказалась лужа, куда и приземлились обломки кареты. Лошади ускакали. Чуть дальше лежал труп кучера. Из сундуков вывалилось находившееся в них золото и барахло. Фон Мааркена выкинуло из кареты в момент падения экипажа. Одна нога герцога изогнулась под странным углом, другая лежала наполовину в воде. Фон Мааркен застыл в грязи с залитым кровью лицом и тяжело дышал.
Пьетро спустился вниз и подошел к австрийцу.
Герцог увидел сперва лишь пряжку сапог, заполнивших все поле зрения. Моргнув, он попробовал поднять голову и застонал, как раненое животное.
«Как ящерица иод широкой плеткой
Палящих дней, меняя тын, мелькнет
Через дорогу молнией короткой,
Так, двум другим кидаясь на живот,
Мелькнул змееныш лютый, желто-черный,
Как шарик перца».
— Это вам о чем-нибудь говорит, фон Мааркен? — поинтересовался Пьетро. — Наказание восьмого круга. Для воров вроде вас, превращенных в змей… Круг лицемеров, святокупцев и зачинщиков раздоров… Похоже, наказания наконец сменили полярность… Не так ли?
Он стоял, даже не пытаясь наклониться к герцогу, тянущему к нему руку.
— Все кончено, фон Мааркен, — бросил Виравольта.
Горько усмехнувшись уголком губ, герцог издал слабый смешок, перешедший в кашель. Его рука упала в грязь.
— Это… вы… так считаете… Но остался еще один…
Лицо Пьетро стало непроницаемым. На сей раз он присел-таки на корточки.
— Дьявол, верно? Кто он, фон Мааркен? Кто он, коль уж это не вы?
В ответ лишь кашель. Пьетро смотрел в маленькие льдистые голубые глаза австрийца. На искаженное ненавистью лицо. На светлые окровавленные волосы. Дыхание фон Мааркена становилось все более затрудненным.
— Это… Это…
Пьетро наклонился ближе:
— Кто? Да кто же?
Герцог улыбнулся:
— Твой наихудший кошмар.
Он издал нечто похожее на каркающий смех, и лицо его заострилось.
Герцог Экхарт фон Мааркен отдал Богу душу, которая отправилась прямо в ад.
Пьетро еще долго стоял над трупом. Карета в луже у черта на рогах. Грязь. Разбитые сундуки. Мертвецы посреди унылого пейзажа.
Наконец он устало вздохнул.
«Я и впрямь очень, очень устал», — подумал Виравольта.
А Люцифер все еще оставался на свободе.
Две тысячи нобилей собрались в великолепном зале Большого совета, и дож восседал на троне под «Раем» Тинторетто.
Однако некоторые ряды пустовали. Аристократов, имевших несчастье поддержать Стригов, сейчас допрашивали. Некоторым грозила публичная казнь. Однако иным удалось остаться неузнанными, и сейчас они лицемерно поздравляли тех, против кого вчера плели заговор. Но отныне первоочередной задачей было сохранить единство республики, сплотив всех вокруг фигуры дожа. Это и являлось основной целью церемонии. И одновременно она служила возможностью вознаградить тех, кто во время давешнего удивительного испытания, пережитого Светлейшей, отличился храбростью и преданностью. И в этой связи самым главным отсутствующим был Рикардо Пави, продолжавший вести допросы в казематах Пьомби. Но его уже чествовали как героя на «Буцентавре» и площади Сан-Марко. Дама Червей, победительница у Риальто, произвела фурор на ассамблее, и толпы возбужденных претендентов крутились вокруг ее веера. Командующий Арсеналом, гордо несущий свои награды, положив руку на золотой набалдашник трости, стоял, прямой и надменный, неподалеку от Лоредано. Вернувшаяся из убежища в Кастелло Анна Сантамария, величественная и прекрасная, внушала всем уважение. Она была еще в черном, но все знали о ее переживаниях и жуткой роли, которую играл Оттавио в этой сорвавшейся попытке государственного переворота. В ней видели жертву и принцессу и радовались ее вновь обретенной любви с Виравольтой, этим тайным агентом, которого давеча так презирали, что требовали его голову. Перед Анной, одетой в темную мантию, расступались, а она, протягивая руку то одному, то другому, присоединилась наконец к своему возлюбленному. Пьетро Виравольта с державшимся поближе к хозяину слугой Ландретто наслаждались обретенными наконец минутами покоя.
Лоредано собирался начать речь, и все расселись по своим местам. Перед дожем остались только Черная Орхидея с Анной Сантамарией, Дама Червей и командующий Арсеналом. Патриции взирали на эту необычную группу: два агента республики, мужчина и женщина, вдова и военный, разодетый как на парад. Лоредано улыбнулся и молча махнул рукой. Между двумя стоящими в углу зала алебардщиками показался маленький паж-метис в синем тюрбане с бархатной подушечкой в руках. Лоредано поднялся и, продолжая улыбаться, подошел к маленькой группе. Паж встал с ним рядом. Франческо подмигнул мальчику и передал свою бачету. Зрелище вышло довольно комичное: поскольку паж обеими руками держал подушечку, то ему пришлось сунуть бачету под мышку, и сверкающий набалдашник торчал у него над головой. Дож не удержался от смешка. Затем Лоредано повернулся к командующему Арсеналом. Первую медаль вручили ему, вдобавок к уже имеющимся. Взяв офицера за руки, дож произнес несколько слов. Дама Червей и Анна Сантамария опустились на колени одновременно… и зал замер, глядя, как две красавицы склоняются перед светлейшим князем. Дож их поднял и вручил обеим инкрустированные драгоценными каменьями броши в виде крылатого венецианского льва.
Наконец настал черед Виравольты.
— Я подумал, что медали будет недостаточно, — сообщил ему дож.
Пошарил под красной мантией и достал цветок.
Черную орхидею, которую Пьетро с улыбкой принял из его рук.
— Вот вы и снова с нами, — шепнул Лоредано.
Затем жестом пригласил награжденных повернуться к ассамблее.
— Вот, Венеция! — провозгласил он.
И твердой рукой забрал у пажа бачету.
Пьетро, Анна, Дама Червей и командующий Арсеналом повернулись.
Зал грянул аплодисментами, и казалось, будто «Рай» Тинторетто спустился на землю, когда четыре тысячи ладоней, сопровождаемые радостными криками и восклицаниями «браво!», отчаянно захлопали под позолоченными потолками.
Рядом с Черной Орхидеей стояли взявшая его под руку Анна Сантамария, Ландретто, Дама Червей и несколько ее поклонников.
— Ну что ж, мессир, — проговорила Дама Червей, заинтересованно глядя на Виравольту. — И чем вы теперь займетесь, коль уж все птицы пойманы? Продолжите служить республике? Или отправитесь искать новые горизонты, раз вам вернули вашу драгоценную свободу?
— Ну, дело в том…
— Как бы то ни было, знайте: если вам понадобится проводник к новым берегам, я охотно буду к вашим услугам, — продолжила она, не дожидаясь ответа.
Улыбка Анны Сантамарии исчезла. Встав на мысочки, она шепнула Пьетро на ухо:
— Еще хоть раз на нее взглянешь, и я тебя убью.
Виравольта подавил смех, а уязвленная Анна одарила Даму Червей натянутой улыбкой. Та рассмеялась не без вызова. Но поняв, что дело безнадежное, взялась за сопровождавшего Черную Орхидею парня.
— А вы, молодой человек?
— Я? — удивился Ландретто.
— Ну да, вы! — щелкнула она веером. — Охота… вас интересует?
Ландретто, сняв шапочку, расплылся в широченной улыбке, стараясь держаться уверенно:
— Ну… дело в том…
— Дорогая Дама Червей, — рассмеялся Виравольта, — перед вами не просто слуга. Ландретто обладает множеством талантов. И без него нас бы тут сейчас не было. Не так ли, дру…