Ухаживал он спокойно, без суеты и пустых обещаний. Удивительно, но пресловутый языковой барьер совершенно не мешал их общению. Гюнтер говорил по-русски, поскольку учил русский язык в школе, но не сразу понимал, что Марина ему говорит, долго вникал в суть сказанного, поэтому Марине больше нравилось говорить по-английски, благо навыки были. В этом постоянном желании быть понятым была своя прелесть. Нужно было все время подбирать слова, говорить только самое главное, необходимое. Вот тут-то Марина и сделала очень важное для себя открытие – чем меньше мужчина говорит, тем больше хочет сказать.
Во время одной из ее заграничных командировок, очень сумбурной и суматошной, вся делегация из Петербурга, состоявшая из пяти человек, осталась без обеда. Вечером Гюнтер, как истинный джентльмен, пригласил Марину в ресторан, чтобы исправить этот пробел в работе человека, ответственного за размещение и питание русской делегации. Сначала говорили о работе, потом он рассказал ей в нескольких словах о своей семье, мальчишках-близнецах и как-то между делом признался, что Марина ему очень нравится…
Вот так, сидя в полутемном зале напротив нее, глядя в глаза, сказал, что не знает, как следует вести себя в подобной ситуации – когда у тебя есть жена и дети, а сердце выпрыгивает из груди при одном только звуке Марининого голоса. Что она могла ответить на это?
После ужина Гюнтер проводил ее до отеля и сказал, что очень хочет остаться у нее. Марина не стала возражать. А дальше все было, как в красивом романтическом фильме о любви.
Из памяти совершенно выпали детали – как они прошли мимо портье незамеченными, как оказались в номере. Осталось только ощущение того, что такое настоящее счастье. Какое оно на ощупь, на вкус, на запах…
Он вошел в нее, как входят во вселенную, в открытый неизведанный космос. Здесь было все: лунные кратеры и марсианские впадины, звездопады и слияние лун. Секунды блаженства складывались в минуты, минуты в вечность.
Марине казалось, что мир перестал существовать – есть только Гюнтер, его сильные теплые руки, чуть хрипловатый голос, при звуках которого по спине пробегает дрожь…
Утром он уехал, не разбудив ее. На столе оставил записку на русском языке, который давался ему пока с трудом. Марина хранит ее до сих пор:
«Русалка мой, не смочь разбудить тебя, ты так сладко спал, поэтому уехал, не прощаясь. Если ты еще раз захочешь меня увидеть, позвони. Я приеду, примчусь, прилечу, даже если буду на самый край земли. Твой, навсегда твой, Гюнтер».
Конечно, она позвонила. Конечно, он ждал ее звонка.
Каждая их встреча была долгожданной, выстраданной и от того особенно желанной. Он ничего не обещал, она ничего не просила. Им было просто хорошо вдвоем.
Любое упоминание о Гюнтере вызывало у нее только положительные эмоции, она подсознательно отводила ему роль прекрасного Принца. У него совсем не было недостатков, ну просто никаких. Наверное, потому, что они так редко виделись, она успевала замечать в его поведении, да и в нем самом, только самое хорошее. На все остальное времени не оставалось.
Теперь же, вот уже несколько дней подряд, она думает совсем о другом человеке. Но воспринимает, или как модно нынче говорить, позиционирует его иначе, чем Гюнтера. Троеглазов вызывает у нее совсем иной интерес – только как возможный партнер по предстоящему путешествию. Никаких других эмоций довольно колоритная фигура Владлена Алексеевича у нее не вызывает. Ну абсолютно никаких!
Так что все мамочкины усилия убедить Марину в том, как следует себя вести с богатым, умным мужчиной, пожалуй, напрасны. Троеглазов – это скорее старик Хоттабыч, который может осуществить ее самую желанную мечту – найти таинственных айяндаков или хотя бы какое-то вещественное доказательство того, что они были. Пока еще это никому не удавалось. Вдруг Марине Рябининой это удастся? Ради этого она готова забыть на время о существовании Гюнтера Зоммера. Он ведь тоже ученый, он поймет. Но только позвонить ему все-таки надо…
Утром Галина Алексеевна ушла пораньше, не прощаясь. Марина набрала рабочий телефон Гюнтера. Домой или на мобильный она ему старалась не звонить – боялась, что случайно нарвется на его жену. Ей этого очень не хотелось…
На вызов долго никто не отвечал. Марина уже собралась положить трубку, как вдруг услышала на другом конце провода незнакомый мужской голос. Она попросила позвать Гюнтера, но мужчина сказал, что он в настоящий момент болен и лежит в больнице. Пока она вспоминала, как по-английски лучше спросить, в какой именно, в трубке пошли короткие гудки. Марина вновь набрала этот же номер. Опять долгое молчание. Когда ее не слишком разговорчивый собеседник взял наконец-то трубку, она выпалила скороговоркой все вопросы сразу: где именно он лежит? что с ним все-таки произошло? как его самочувствие? Мужчина сказал, что он не справочное бюро, продиктовал телефон его жены, но под конец все-таки сказал, что его сбил автомобиль. К счастью, не очень сильно, но говорить он пока не может, так как у него задета челюсть и на нижнюю часть лица ему наложили гипс.
Марине очень хотелось позвонить жене и все узнать, но она не стала этого делать. Барбара могла спросить, кто она такая, а объясняться с ней и придумывать какую-нибудь глупость про то, что она коллега из России, ей не хотелось.
Она собралась в мгновение ока и понеслась на кафедру. Ей предстояло сегодня нешуточное объяснение с шефом.
Вчера они с Троеглазовым, что называется, ударили по рукам и решили ехать в горы в самое ближайшее время. Теперь вот надо как-то отпроситься у начальства в отпуск. Понятно, что такой поворот событий Мазурова не порадует, но это уже детали. Если надо будет, она просто уволится с работы, но айяндаков найдет.
Прощай, спокойная жизнь! Здравствуй, неизведанное…
Глава 9
Троеглазов рассказал Марине не все, что знал об айяндаках. По большей части он слушал ее, сравнивал то, что узнал от нее, с тем, что рассказывал ему Меженков, потом Михеич. Но про самого Михеича он распространяться не стал. Побоялся, что не сможет скрыть истинной причины «Великого похода»… А она была настолько банальной, что госпожа Рябинина могла и отказаться от поездки.
Марина Юрьевна хотела сделать свое маленькое, выстраданное бессонными ночами и сидением в пыльных архивах открытие, а ему, богатому и независимому Троеглазову, было плевать на мировую известность. Он хотел одного – добраться до мифических сокровищ затерянной во времени и пространстве Сигоры, стать не просто богатым, а самым богатым человеком на земле.
Ах, Михеич, интереснейший экземпляр! Огромной души человек, распахнутой настежь перед всяким, желающим выслушать его никому не понятный бред об айяндаках, особенно если разговор идет не на «сухую», а под сопровождение булькающей в стакан водочки. Портвейн тоже издает неплохой звук, однако полет мысли при этом не поднимается до тех высот, когда у Михеича язык развязывается настолько, что рассказ его начинает напоминать скорее сценическое действо, а не пьяный треп.
Троеглазову пришлось немало потрудиться, чтобы разыскать этого забавного старичка. От покойного Меженкова он знал только, что медальон тому передал некий бергал, работавший с ним на Алтае. Но где именно? Ведь Алтай располагается на огромной территории. В каком году это могло произойти? Как звали этого бергала? На ум приходило только отчество – Михеич, про которого Меженков вскользь упоминал несколько раз. Жив ли он? Вопросов масса, но ни на один из них он не знал ответа.
Однако это не остановило Троеглазова. Скорее даже усилило его желание докопаться до истины, довести до конца то, что покойный сделать не успел. Он ведь, по сути, завещал медальон юному парнишке-сироте, следовательно, завещал и тайну, связанную с этой вещицей.
Троеглазову казалось, что медальон Меженкова имел над ним власть. Для Владлена Алексеевича это был не просто кусок витиевато изогнутого золота, бог знает сколько лет пролежавший под слоем земли, прежде чем попасть в его руки. Нет, эта штуковина, как настоящая famme fatal, полностью завладела его сознанием: отправляла в самые отдаленные и труднодоступные места на планете, заставляла выбрасывать огромные суммы на бесполезные, по сути, вещи, так или иначе связанные с ней, лишала покоя и сна. Именно поэтому Троеглазов несколько раз подряд предпринимал попытки разыскать неведомого бергала, передавшего Меженкову медальон.
Две попытки были проделаны впустую. На третий раз повезло.
Бергалами (от немецкого «бергауер» – горный рабочий) в старину называли горнорабочих, как правило потомственных, передававших свое ремесло от отца к сыну. Расцвет горного дела на Алтае приходится на начало – середину восемнадцатого века, когда стараниями русских государственных деятелей Акинфия Демидова и Василия Татищева Алтай постепенно превратился в главного поставщика руды и драгоценных металлов «Кабинета Ее императорского Величества».
В молодости Меженков несколько лет провел в геологоразведочных экспедициях в предгорьях Алтая – и Троеглазов начал методично «вычислять», где, в каком году работала та или иная экспедиция, в составе которой числился Меженков. Выяснилось, что было три экспедиции, где он в общей сложности проработал девять лет. От первых двух уже не сохранилось никакой документации. А вот с третьей Троеглазову повезло.
В 1968 году во всех центральных газетах было опубликовано сообщение о том, как первый человек СССР – Великий и Бровастый – совершил ряд рабочих поездок по Казахстану – второй по размерам и численности республике «единого и нерушимого» СССР. В середине 1950-х он трудился здесь секретарем местного ЦК, отвечая за освоение целинных земель. Во время нынешней ностальгической поездки кто-то из окружения Лидера сумел-таки убедить его побывать и на нескольких рудниках, а также посетить крупнейшие геологические и геодезические управления. За что тому безвестному советнику большое троеглазовское спасибо.
Побывал генсек и на месте «дислокации» Бухтарминской геолого-разведочной экспедиции. Троеглазов просмотрел почти все газетные сообщения об этом визите, которые только смог найти в архивах крупнейших изданий того времени – газет «Правда», «Известия», «Труд».