Когда Замаев поведал эту историю юному Колюне и показал амулет, парень есть и спать перестал. Как будто головой тронулся. Замаев поначалу и не понял, что это с мальчонкой случилось, может быть, влюбился или, напротив, по дому заскучал. Да и потом работы много навалилось. Некогда было наблюдать за тем, что с парнишкой творится. Никак он не мог предположить, что на него такое сильное влияние рассказ про айяндаков окажет. А как только к зиме дело пошло, засобирался Коля Меженков из экспедиции увольняться. Замаев, понятно дело, стал его отговаривать. Но у парня был железный аргумент – хочу поступать в институт. Нужно готовиться, а в экспедиции за книгами не посидишь.
Уехал Коля Меженков, а месяца через два приходит Замаеву телеграмма, что бабка его на девяносто шестом году скончалась. Всплакнул бергал, помянул, как водится, полез в рюкзачок посмотреть на амулет, а там пусто. В маленьком потайном кармашке еще и деньги хранились. Немалые по тем временам. Так денежки на месте лежали, а вот амулета не было… Поначалу Замаев тревогу забил, шмон в лагере невиданный устроил, да без толку. Про амулет ведь никто, кроме Коли Меженкова, не знал. Он один видел, как Замаев из потайного кармашка рюкзака его доставал.
Замаев решил разыскать парнишку, поругать, вернуть семейную реликвию и отпустить с Богом. Но не получилось. У кого только ни спрашивал, как Меженкова разыскать, – никто не знал. Как в воду канул малец. А тут еще бабка во сне приснилась – грозила Коле пальцем, очень уж сердилась. «Как же ты амулетик-то не сберег? Что же ты наделал? Прогневил ты владычицу нашу, ох прогневил…» – причитала бабка во сне.
Проснулся Замаев в холодном поту…
А потом у него неприятности начались. Серьезные. Чуть в тюрьму не попал за порчу государственного имущества. Начальство еле-еле отстояло, но с руководящей должности Замаева сняли. И начал бергал потихоньку спиваться. Была бы семья, не скатился бы вниз, а так… Вот в домишке этом убогом в конце жизни и оказался…
Троеглазов поежился, почувствовал спиной холод. Ночи, однако, уже были холодными. Пень, на котором он сидел, разглядывая бесконечное звездное небо, казалось, отдал седоку все тепло, накопленное за день, и теперь медленно остывал, становился холодным, как камень.
Троеглазов никогда особо впечатлительным и жалостливым не был, но рассказ старика задел его за живое. Вот ведь как в жизни бывает. Он считал Меженкова честным, порядочным человеком, а тот оказался банальным воришкой. Да ладно бы просто ценную вещь стянул, а тот ведь, получается, душу у человека украл, жизнь под откос пустил. Имел все-таки амулет какую-то неведомую силу над людьми, точно имел. Похоже, бабка Замаева не просто сказочки рассказывала…
Он решил, что утром объявит старику свое решение – пристроить его в приличный пансионат для пожилых, чтобы там его подлечили, поухаживали да подкормили как следует. Денег Замаеву давать не стоит – пропьет, а в пансионате Троеглазов с врачами как-нибудь договорится, чтобы они старичку водочки по выходным выдавали.
С этими мыслями он пошел в дом спать.
Наутро довольный и сытый Михеич долго смеялся над предложением своего гостя.
– Да чтоб меня, вольного бергала, под замок посадить, пусть даже и в золотую клетку? Да что ты, Владя, такое надумал? Я ж через двое-трое суток оттуда ноги сделаю, и плакали твои денежки.
– Ну почему «в клетку», – возмущался Троеглазов, – ничего подобного. Это что-то типа гостиницы, там обслуга хорошая…
– Не сватай ты меня, дружок, не надо. Никуда я не поеду. Мне ведь жить недолго осталось. Видел я во сне бабулю свою… Зовет к себе. Прощенье, говорит, просить будем вместе у владычицы айяндакской. Может, и выпросим… Ты мне лучше адресок свой оставь, мало ли что. И вот еще… Был у меня по молодости роман. Ну не то чтобы роман… Так, приключеньице одно, любовное. Приударил я за дочкой директора музыкальной школы. А она совсем молоденькая была, всего-то семнадцать лет, но чудо как хороша! А мне уж тогда к тридцати шло. Я ведь и женился бы. Да только отец ее, вражина окаянный, против нашей дружбы был. Увез девчонку в другой город, от меня подальше… Да только кажется мне, что могла она это… родить, в общем, от меня.
– Вон оно что! – удивился Троеглазов. – И ты даже не попытался ее найти?
– А как? Я с экспедиции вернулся, а их и след простыл. Переехали, и все дела. Кто говорит, в Кемерово, кто – вообще в Алма-Ату. Попробуй тут найди… Фамилия у нее в девичестве была редкая, красивая – Синецкая. Лилия Эдгаровна Синецкая. Кстати, глаза у нее тоже зеленые были. Мне всегда казалось, что мы с ней души родственные.
– Да, хорошо вы тут время проводили, Николай Михеевич, – хотел было пошутить Троеглазов, но заметил, как в глазах старика блеснули слезы. – Ой, пора мне собираться. Пошли, Михеич, дашь мне последний инструктаж…
Старик Замаев, казалось, с появлением Троеглазова ожил. Когда увидел свой медальон, который расчувствовавшийся Владлен собирался ему вернуть, взбодрился весь, помолодел лет на двадцать. Но потом отдал-таки амулет назад:
– Зачем он мне теперь-то? Когда я уже одной ногой стою на краю…
– Не болтай глупости, Михеич! Ты же сам говорил, что бергалы народ крепкий. Подлечить тебя, конечно, не помешает. Капельницы всякие там, глюкозы… А потом мы с тобой вместе на поиски махнем.
– Нет, Владя, я свое уже отмахал. Один раз медальон упустил, больше мне фарту не будет. Сам ищи. Ты тоже крепкий малый, все испытания вынесешь.
– А что, испытания будут?
– Чтоб владычица свои богатства вот так запросто взяла и отдала? На это не надейся. И компаньона себе подбери надежного. А как найти место, где пещера айяндакская находится, я тебе не подскажу. Тут, брат, серьезные знания нужны. Бабкины заклинания не помогут, если точного местонахождения знать не будешь…
– А как узнать-то?
– Ищи сам или какого-нибудь ученого озадачь. Наверняка еще кто-нибудь, кроме нас с тобой, об этом знает.
– А, может быть, ее уже до нас раскопали, но по-тихому, без огласки?
– Земля-то наша маленькая: в одном полушарии чихнул, а с другого доброго здоровья пожелают. Это сразу бы сенсацией стало. Там ведь не только золото и драгоценности, там же целая эпоха, новая цивилизация, понимаешь. Это поважней, чем все золото вместе взятое. Да и вообще, Владя, зачем тебе деньги? Ты ведь и так богатый. Ты лучше для мира открой историю моих предков, организуй прорыв в прошлое – далекое, забытое, неизведанное. Впиши свое имя золотыми буквами в историю познания человечества.
Михеич так проникновенно это говорил, что на миг Троеглазов и сам поверил в то, что именно этого он и желает – сделать прорыв в прошлое, вписать свое имя в историю…
Но только на миг. У него, детдомовца без рода и племени, даже фамилии настоящей нет. Он, в отличие от потомственного Замаева, – никто, и звать его никак… Нет у него прошлого, есть только настоящее, которое он создал сам, вот этими натруженными руками. А каким будет будущее, он еще пока не решил.
Глава 11
С момента возвращения в Москву прошло немного времени – месяца три или четыре, прежде чем Троеглазов прочитал первую статью Марины Рябининой.
Замаева он снабдил деньгами, переселил в однакомнатную квартиру в самом центре их городка, накупил теплых вещей и обуви. Причем делал он все это с большим удовольствием – выбирал свитера помягче, а носки подороже, чтобы подольше носились. Хотя гарантии в том, что Михеич не пропьет все это добро через пару недель, не было никакой… Уезжал от Замаева с тяжелым сердцем – жаль было оставлять старика одного. Он очень понравился Троеглазову – такой же одинокий и неприкаянный, как и он сам…
Но пора было возвращаться в Москву и с еще большим рвением организовывать поиски айяндаков. Тогда-то он и заказал мониторинговому агентству сбор сведений по интересующей его тематике. Троеглазов просто подскочил на стуле, когда нашел в подборке статью этнографа-исследователя Марины Рябининой под заголовком «Зачем Маннергейму был нужен Туркестан?», где девушка буквально по полочкам разложила маршрут путешествия барона по Восточному Туркестану в начале двадцатого века. Рябинина проводила параллели между скандинавскими корнями этого человека и его увлечением географией и этнографией, которые, собственно, и привели его за тридевять земель от Санкт-Петербурга, где он в то время проходил службу в Генеральном штабе при императоре Николае Втором.
«Что ищет он в краю далеком? Возможно, любые упоминания о том, что его далекие-далекие предки из самого загадочного и малоизученного племени чудь владели миром много тысяч лет тому назад? И что им, и только им, а не могущественному Чингисхану и его потомкам принадлежит слава покорителей мира?» — писала Рябинина. Она так настойчиво убеждала читателя, что к финалу статьи уже не оставалось никаких сомнений в этом.
Дальше – больше. Любая из ее статей, которые, кстати сказать, появлялись с завидной регулярностью в самых разных изданиях, вызывали у Троеглазова непреодолимое желание с ней познакомиться. И хоть под статьями частенько значились две фамилии – Рябинина и некто Мазуров, – Троеглазов ни на минуту не сомневался в том, кому же принадлежит реальное авторство.
«Она должна хоть что-то знать об айяндаках, – убеждал себя Троеглазов. – Не может не знать! Если она каждый шаг этого Маннергейма проследила, то просто не может быть такого, чтобы хоть где-нибудь да не наткнулась на упоминание о загадочном племени… Надо срочно с ней знакомиться. Но сначала слетаю я все-таки в Китай, посмотрю на Лобнорское чудо…»
Поездка получилась не из легких. Китай встретил Троеглазова не так радушно, как Алтай. Многочасовой перелет из Москвы до Урумчи, смена часовых поясов и, главное, остро-пикантная китайская кухня его доконали.
Прежде чем определиться с маршрутом, он сутки просидел в номере самой лучшей в городе гостиницы с картами местности и своими блокнотами. Прихватил и подшивку статей от «Артефакта», где было немало интересных сведений о Лобноре – бессточном блуждающем озере в Западном Китае.