– Вот и я не могу. Особенно, зачем твой шеф ребенка выкрал. Представляешь, какой бы ему срок корячился?
– Да ей ничего плохого не сделали бы, старуха Шубуун с нее пылинки сдувала, называла Айя. Когда она камлания свои устраивала, девчонка по-шамански что-то лепетала, да так здорово. А танцевала как!
– Это все гипноз, внушение или еще что-нибудь такое. Шаманка ведь владела определенными методиками, ты же сам это подтверждаешь.
– Думаешь, она под гипнозом так лихо отплясывала?
– Ну не просто же так! Только бы на ней все эти опыты не отразились. Колька волнуется очень. Да и я Юльку как родную люблю.
– Может, назад пойдем? – предложил Василий. – Все равно ничего сами не сделаем, а жрать уж больно хочется. Хоть бы догадался кто кусок хлеба взять.
– Хлеб тут на вес золота, – заметил Тимофей. – Марина с ума сходила: мяса, рыбы – завались, а с хлебом беда…
В последний раз осмотрев место предполагаемого размещения загадочной Сигоры, а также могилу Троеглазова, троица двинулась в путь.
А Марина тем времена пыталась объяснить Гюнтеру, что Сигора – не плод ее фантазии.
– Понимаешь, ведь Воителем шаманка как ключом пещеру открыла. Это все видели – и Троеглазов, и Тимофей, и я. Не могло же нам троим одно и то же показаться?
– А вам и не показалось. Просто Шубуун ловко, как фокусник, все проделала.
– Тогда откуда шел этот жуткий скрежет? А рычаг, который только Юлька смогла сдвинуть с места?
– А почему, собственно, Юлька? Что взрослые делали, пока ребенок рисковал жизнью?
– Ах, Гюнтер, не цепляйся к словам. Ни у меня, ни у Шубуун рука не пролезала в щель, а Юлька моментально сообразила, что нужно. И потом, ее Тимофей страховал.
– Не понимаю, почему вы ребенка использовать в свои игры. Троеглазов привез незнакомую девочку, и ты совсем не удивилась тому, что ее отпустили с незнакомым человеком?
– Удивилась, но выяснять что-то у него было бесполезно. Он был как одержимый. Да и сама я не лучше. Ладно, давай сменим тему. Пошли еду готовить, скоро твой друг майор вернется с ребятами. Голодные, наверное, придут. Путь не близкий. А ты зря не пошел с ними… Все-таки она существует. И ты, именно ты, правильно предположил, где она может находиться.
– О да! Теперь жалею. Марина, надо перестать ловить журавль в небе, пора переходить на синиц.
– Да вы, герр Зоммер, просто знаток русских пословиц!
– С кем поведешься… Не надо было тебе вообще заниматься ее поиском. Что скрыто временем, не всегда можно тревожить. Я тут слышал песню какой-то вашей группы, там такие замечательные слова были, ну, просто твой случай:
Нельзя заходить в спальню к Богу,
Даже если его там нет…
– Неприлично это все. Понимаешь?
Марина смотрела на Гюнтера во все глаза и, казалось, не понимала смысл его слов:
– И это говорит ученый-исследователь? Гуня, я тебя не узнаю, тебя что, подменили? То-то моя мама так спокойно отреагировала на твой визит…
– Кстати, твоей маме я очень понравился. Она мне сварила замечательный кофе.
Марина улыбнулась, представив лицо мамульки, к которой нежданно-негаданно явился из Германии возлюбленный ее единственной дочери. Гюнтер оказался прекрасным рассказчиком, удивительно точно копирующим манеры Галины Алексеевны.
Но это никак не могло отвлечь от мысли, что с Гюнтером что-то не то. Раньше где он только не побывал! Какие только курганы не раскапывал, а теперь что? «Не всегда можно тревожить то, что скрыто временем». Метаморфозы личности, да и только.
Так, за спорами и разговорами, влюбленные не заметили, как к костру, над которым аппетитно побулькивала в котелке уха, подошли Тарасов, Василий и Тимофей.
Собрались в обратный путь быстро. Тимофей ловко утрамбовал три рюкзака, и даже Гюнтер удивился, как ему удалось разместить так много вещей. На память о Сигоре Марина взяла кое-что из немногих вещей, оставшихся от Шубуун. Была, конечно, надежда на то, что шаманка вернется на прежнее место жительства, в свою неплохо оборудованную юрту, но очень слабая.
Тимофей забрал с собой все документы Троеглазова, а рюкзак и одежду отдал Щеглу, несказанно его обрадовав.
Всю обратную дорогу до деревни Сигоркино Тарасов учил Тима, как правильно давать показания и что делать, если возникнут проблемы. Гюнтер обещал помочь в случае чего, все-таки мозги у немца работали неплохо. А вот Тарасову из своего далекого сибирского города Марине и Тимофею трудно будет чем-либо помочь.
Добравшись до Барнаула, путешественники разделились: Тимофей полетел в Москву, в представительство компании «Троя-Ойл», с плохими новостями о трагической гибели Троеглазова, а Марина с Гюнтером – в Петербург.
Синецкий с дочерью и Тарасов двинулись в сторону дома, где бабушка Лиля, осчастливленная добрыми вестями о том, что с Юлькой все в порядке, пекла для нее любимые пирожки с ягодной начинкой…
Эпилог
После возвращения в Санкт-Петербург Марина сразу окунулась в водоворот неотложных дел, и на какое-то время забыла о своей поездке на Алтай. Пришлось долго и упорно объяснять маме, почему она так долго хранила в тайне историю взаимоотношений с Гюнтером, как могла решиться на то, чтобы связать судьбу с женатым человеком, отцом двоих сыновей. Несмотря на то, что Гюнтер был маме очень симпатичен, а после того как привез Марину домой живую и здоровую, так и вообще в ее глазах стал героем, она не могла смириться с выбором Марины. Ей самой пришлось нелегко, воспитывая дочь без мужа, а тут – двое сыновей. И судя по всему, жена у Гюнтера была славной женщиной, как же ей теперь одной их растить…
Марина долго объясняла маме, что в Германии у женщин, воспитывающих детей без мужа, есть все необходимое, да и Гюнтер не отказывается им помогать. К тому же он оставил жене и детям все имущество, они ни в чем не будут нуждаться. Объясняла, объясняла, но сама в душе тоже считала себя злой разлучницей…
Гюнтер уехал в Хельсинки дописывать свою монографию, пообещав вернуться как можно раньше. Он теперь боялся оставлять Марину без «присмотра», чтобы она опять не упорхнула куда-нибудь. О Сигоре они старались не говорить. Принципиально – объявили бойкот навязчивой идее.
Но образы Троеглазова и Шубуун довольно часто терзали сознание Марины. Они приходили во сне, угадывались в лицах случайных прохожих, даже в запахах… Марина старалась не думать, не вспоминать, но получалось это, к сожалению, плохо.
А тут еще звонок Тимофея. Он позвонил поздно вечером, когда Марина завалилась с новым романом Дашковой пораньше в кровать в надежде увлечься сюжетом и забыть о перипетиях своей жизни, но не тут-то было…
– Привет, Юрьевна, – пробасил Тимофей в трубку охрипшим голосом, – ты стоишь или сидишь?
– Лежу вообще-то.
– Одна или со своим бюргером?
– Тим, прекрати, а? Выкладывай лучше, что случилось…
– Тут такие дела у нас на фирме творятся. Я ведь потому поздно и звоню, из автомата у метро, представляешь? Чтобы никто ни-ни.
– Тимофей, что случилось? Только внятно, пожалуйста.
– Значитца так. Акционеры наши терзали-терзали меня расспросами, потом долго совещались, как доли делить. Стали счета проверять совместные, ну и вообще счета нашего Владлена Алексеевича, царство ему небесное… или подземное. Только выяснилось, что перед нашей поездкой в эту гребаную Сигору Троеглазов все денежки из дела вынул.
– Как это?
– А вот так – взял и все, что мог, перевел на свои счета. Личные. В общем, фирме нашей несладко придется.
– А зачем перевел-то?
– Затем, что возвращаться не собирался.
– Не может такого быть!
– Ну а другого объяснения нет. Он к этой поездке всю свою жизнь готовился. Он не хотел из Сигоры возвращаться, понимаешь?
– Не-а… А куда он собирался возвращаться?
– С сокровищами Сигоры он мог уехать куда угодно…
– А как же мы с тобой? Куда бы делись мы?
– А туда, куда и делись – вернулись домой.
– Ты хочешь сказать, что он может быть …живым?
– Если бы я не видел своими глазами, как тонны камней засыпали пещеру, сказал бы… Это еще не все. Обнаружили его завещание.
– И что там?
– А то, что мы с вами, госпожа Рябинина, богатые люди.
– Как это?!
– Мне Троеглазов отписал свою квартиру на Кутузовском, а тебе – пол-лимона на научные изыскания.
Марина закашлялась:
– Мне – пятьсот тысяч рублей?!
– Каких рублей? Евриков! Можешь квартиру на них купить, и на машинку славную хватит. Вам с Гюнтером личный транспорт не помешает. Кстати, как он?
– В Хельсинки поехал, монографию надо срочно заканчивать.
– Ну да, ну да… У вас, у ученых, свои причуды. И как это он тебя одну оставил? Не боится?
– Боится. Они теперь с мамой дружат. Против меня. Так он надеется, что мама с меня теперь глаз не спустит. А ты насчет наследства серьезно?
– Да не до шуток мне. Знаешь, как на меня на фирме теперь смотрят? Кто-то предположил, что я его сын, оставленный в роддоме, есть и другие предположения, что мы с Троеглазовым… в общем, любовники. Представляешь, и это после того, что я почти всю женскую половину нашей конторы перетра…
– Тимофей, избавь меня от подробностей своей личной жизни.
– Извини, Марина. Мы, конечно, в права наследования не сразу войдем, пока признают его погибшим, то да се. Но в перспективе… Я Володьке Тарасову позвонил, он бумаги пришлет какие нужно. Ну, от спасателей, подтверждающие, что несчастный случай произошел. В общем, отблагодарил нас Троеглазыч. Только по мне, лучше бы он живым был. Друзья его в шоке. Кореш мой по зоне, Тыква, с которым Владлен вместе в детдоме рос, не верит, чтобы такого опытного геолога могло в пещере завалить. Он ведь осторожный был, хитрый, как лис…
– Владлен в последнее время осторожность потерял. Как, впрочем, и я. У меня такой же мандраж был. Руки-ноги тряслись в предвкушении того, что мы с ним могли увидеть. Он увидел то, чего не должен был видеть. И вот результат…