– Вот будете хорошо учиться, поступите в институты, получите образование… И как каждый уважающий себя интеллигент обязательно побываете в Ленинграде. Посетите Эрмитаж, Русский музей, Кунсткамеру. Мне вот не довелось, я только на картинках всю эту красотищу видала, а уж вы за меня все посмотрите…
Когда в экспедиции случился несчастный случай, после которого, собственно, Владька и поехал в Москву поступать в институт, он стал владельцем этого необычного сокровища.
А случилось следующее. Водитель Федька Лихоимцев слег с приступом аппендицита как раз в самый разгар работ. Нужно было срочно перевозить оборудование, в том числе тол, к месту новой горной выработки. Время поджимало, шурф надо было делать как можно скорее. За руль сел водитель из местных, накануне хорошо покутивший. Николай Иванович Меженков сел с ним в кабину.
Как случилось, что горе-водила заснул за рулем, так никто и не узнал. «Газон» врезался в дерево, водитель от сильнейшего удара скончался мгновенно. Машину развернуло. Она сильно накренилась под тяжестью груза, находящегося в кузове. В кабине, возможно, от сильного удара произошло возгорание. Николай Иванович успел выпрыгнуть, но далеко отбежать не сумел – взрыв был чудовищной силы. Его отбросило ударной волной в сторону, но неудачно – он сильно ударился головой об огромный каменный валун.
Очнулся уже в больнице. Возле него неотлучно находился Владька Троеглазов. Парнишка очень сильно переживал за своего начальника. Ему трудно было смириться с тем, что всего несколько часов назад Николай Иванович был весел, суетлив, а теперь вот лежит неподвижно перед ним на кровати и, похоже, имеет немного шансов выжить.
Увидев Владьку, он шепотом попросил его сесть поближе.
– Знаешь, где лежит мой коричневый чемодан?
Вадька кивнул.
– В маленьком боковом кармане лежит старый портсигар, в нем медальон старинный. Если я помру, обязательно возьми себе.
– Да не помрете вы, дядь Коля, не помрете! Раз уж в себя пришли, значит, жить будете.
– Не жилец я, паря. Слушай, что скажу, да запоминай. Медальон этот очень древний. Ему несколько сот лет уже, мне его один бергал на Алтае передал… я совсем зеленый еще был, не старше тебя. Сказал, что медальон этот принадлежал вождю старинного племени айяндаков, про которое нашим историкам ничего не известно. Загадочное это племя было, появлялось внезапно и так же внезапно исчезало. Сколько его ни пытались сыскать, ничего ни у кого не получалось. Просил он меня тайну медальона разгадать, а я, вишь, подвел его, так и не узнал толком ничего ни про медальон, ни про айяндаков. Но ты за меня это сделай обязательно.
– А если узнаю, то что тогда?
– Богатым станешь, вот что.
– А как же тайну-то разгадать?
– Учиться надо, сынок. Ты ведь смышленый, поезжай в Москву, в институт поступай. Я в тебя верю…
Меженков закрыл глаза. То ли заснул, то ли опять потерял сознание. Владька вышел тихонько из палаты и пулей помчался к лагерю. Там творилось что-то невообразимое. Происшествие враз перечеркнуло все планы по закладке нового шурфа, без Меженкова трудно было начинать работу. Все растерялись и ждали начальства из города.
Владька без труда нашел чемодан, стоявший под кроватью Николая Ивановича. Он был не заперт. В кармашке действительно лежал портсигар, а в нем…
Ничего подобного он никогда не видел. Круглая, в виде солнца с лучами монета, не больше пятикопеечной, была закреплена на прямоугольной пластине. Изображение на монете было довольно потертым, почти сглаженным, но при близком рассмотрении можно было различить изображение в виде человеческого лица. Отчетливо были видны контуры глаз, носа, губ. Лицо обрамляли длинные волосы, зачесанные на прямой пробор.
Медальон был плоским, продолговатым, небольшим, где-то в половину спичечного коробка. По краям, которые были особенно сильно потерты, можно было рассмотреть фрагменты какого-то узора, возможно, что это была какая-то надпись, только вместо букв использовались некие графические символы. Скорее всего, металл, из которого был выполнен медальон, был не чем иным, как золотом, но в то время Владька еще не умел его определять на глаз. В нижней части край медальона был не ровным, а зубчатым. Причем все зубцы были разной длины, как бороздки на ключе.
…Меженков так больше и не пришел в себя. Когда Владька вернулся к постели больного, он лежал без сознания. Мужики насилу увели его от постели Николая Ивановича, заставили поесть и с трудом уложили спать. Наутро Владька бросился к Меженкову, но кровать была пуста… Ночью Николай Иванович скончался.
Начальство распорядилось работы свернуть, так как подобное ЧП с двумя погибшими привело к серьезному разбирательству. Виноватым в плохой организации дела сделали Меженкова. А что с покойника взять? Начальству такое заключение было на руку, а мужики в знак протеста, все как один, написали заявление об уходе. Владька тоже. После чего сел в поезд, идущий до Москвы…
Опыт работы в геологоразведке и детдомовское детство помогли при поступлении в МИСиС – Московский институт стали и сплавов – согласно установленным законодательством льготам. Ему очень хотелось выполнить просьбу Николая Ивановича – узнать тайну медальона, поэтому из всех факультетов самым интересным и полезным в раскрытии тайны медальона ему показался факультет цветных и драгоценных металлов. Меженков очень любил горы – и Владлен выбрал специальность горного инженера.
Все, что ему доподлинно было известно о медальоне, так это то, что он был выполнен из золота, но все остальное было покрыто тайной, которую очень хотелось узнать. Вот только как? Для этого нужны были другие знания – истории, географии, и, конечно, этнографии, поэтому за время обучения в МИСиС Троеглазов не вылезал из библиотек.
В студенческой среде он так и не нашел себе друзей. Верные и преданные, какими были Гвоздь и Тыква, ему больше не попадались. Он переписывался с друзьями детства, изредка навещал то одного, то другого, включая посещение мест «не столь отдаленных», куда умудрился загреметь Тыква, а в студенческой среде держался особняком. Троеглазов был неразговорчив, замкнут, к тому же детдомовец, поэтому никто из студентов не набивался к нему в друзья. Девушки тоже не находили его привлекательным, возможно, из-за легкой хромоты. Лучшими друзьями для него стали книги и учебники.
После третьего курса он стал путешествовать. Сначала посетил во время каникул Ленинград, в который влюбился мгновенно, с первого взгляда. Эрмитаж, Русский музей, обязательно Кунсткамера, Этнографический музей – все, как учила директриса.
Только как бы долго ни простаивал он у витрин с экспонатами археологических раскопок, ничего откровенно похожего на его медальон не находил. Про загадочное племя айяндаков он узнал много позже…
Перед вылетом в Санкт-Петербург и предстоящим знакомством с Рябининой Троеглазов хотел еще раз тщательно продумать все, чем он мог поделиться с ней, чтобы не выглядеть в ее глазах полным идиотом. Почему-то тянуло рассказать ей все без утайки. Но слишком уж развитое чувство собственного достоинства и как следствие этого – боязнь показаться в глазах других смешным, останавливало его от этого шага. «Все, отбой, – решительно затушил окурок в пепельнице Троеглазов, – пора спать. Завтра у меня ответственный день. Или она станет моей союзницей и партнершей, или же примет за сумасшедшего».
Глава 4
Марине тоже не спалось в эту ночь. Разговор с Троеглазовым сильно ее взволновал. Она ничуточки не лгала, когда говорила, что предчувствовала его звонок. С ней действительно такое случалось – внезапно звонит телефон, она оборачивается, смотрит на аппарат и понимает, кто это звонит. Этакий необъяснимый феномен.
Рассказ Аркадия о том, что его шеф готовит какой-то загадочный поход и желает пригласить Марину с собой, невероятно взволновал ее воображение. Но сам Аркадий – со своими тщательно ухоженными руками, томным взглядом обольстителя и дамского угодника, вызывал у нее что-то вроде отвращения. Зачем Троеглазов подослал к ней именно его? Неужели не нашлось кого-нибудь более вменяемого?
У Марины было предчувствие, что их обоих – и ее, и Троеглазова – объединяет одно желание – найти следы загадочного народа или, возможно, племени, которое появилось в результате необычного симбиоза коренного населения и «чуди белоглазой». Впервые мысль о том, что такой народец существовал, пришла ей на выставке «Золото скифов» в Кызыле. Тогда она очень пристально рассматривала экспонаты из раскопок древнего кургана Аржаан. Здесь был представлен скифский воин, возможно, царь, и почти 150 килограммов различных вещей. Из них довольно большая часть вещей – в основном украшений – была выполнена из золота. И – о, чудо! – Марина действительно обнаружила нечто необычное… В разделе украшений ее внимание привлек небольшой кулон, скорее амулет, с довольно странными рисунками. Они напомнили ей рунический алфавит. Бывая в Финляндии, она довольно подробно изучила систему письма викингов.
Система эта основывалась на особых знаках, которые назывались рунами. Первые шесть букв, или знаков, рунического алфавита произносились как «футарк» – f u t h a r k, поэтому алфавит викингов так и назывался – футарк.
В Этнографическом музее Хельсинки Марина видела изображение мемориального камня с рунической надписью, посвященной викингу Харальду, который умер где-то на Востоке. Где именно, никто не знает, поскольку под «Востоком» подразумевается огромная территория от Черного и Каспийского морей до Багдада и частично Индии. Так что любимый Мариной «Шелковый путь» как раз попадал в поле зрения викингов и других северных народностей. Той же «чуди белоглазой», над изучением которой ей тоже пришлось потрудиться.
Все эти отрывочные сведения напоминали Марине гигантскую мозаику, которую надо сложить из маленьких обрывочных кусочков, чтобы получился внятный рисунок. Но вот этой самой внятности было просто невозможно добиться, так как загадочная чудь белоглазая описывалось в немногочисленных источниках совершенно по-разному.