Зибелдон не забыл о своих бесценных иногляриях, погибших на Выставке Светлейшего Собрания. Закопавшаяся в клумбу безмозглая скотина, выпустивший ее из павильона балбес Дирвен, проявившая халатность охрана – все они виноваты, но Зибелдон был не только злопамятен, а еще и справедлив. Он хотел поквитаться за клумбу с главным виновником, без которого всего этого безобразия не случилось бы, – с коллегой Тейзургом.
Возможно, узнай он о том, что Сокровенный Круг лишил Тейзурга на ближайший десяток лет возможности странствовать по мирам, он счел бы себя отмщенным, но Зибелдон как отправился весной в новое путешествие, так с тех пор в Сонхи не возвращался.
У него была тайна, о которой, впрочем, кое-кто из коллег догадывался: он был, по сути, «ущербным магом» – одним из тех, кто способен эффективно совершать магические действия в одиночку и без подпитки из Накопителя. Благодаря этому он мог сколь угодно долго находиться в чужих мирах, не наведываясь в Сонхи за новой порцией «подкормки», и открывать Врата Перехода без помощников, за счет собственной силы.
«Ущербный» член Сокровенного Круга – это немыслимо, по определению невозможно, это неслыханный конфуз и скандал, но Зибелдон, с малых лет мечтавший о других мирах, ради осуществления мечты скрывал свою истинную силу. Ему это удалось. Наверх он пробивался не ради власти, а единственно потому, что в Ларвезе одним лишь архимагам дозволены такие путешествия без формальных ограничений.
Когда почтеннейшие коллеги поняли, что он собой представляет, они предпочли закрыть на это глаза. Пусть тешится своими дальними странствиями, для Ложи это весьма хорошо: в конце концов, он собирал массу любопытной информации и добывал много полезного – иномирские артефакты, книги, приправы, ценные ингредиенты для зелий, которых в Сонхи днем с фонарем не найдешь, образчики удивительных растений и минералов. Насчет своей «ущербности» он помалкивал, в интриги не ввязывался, политикой не интересовался, и остальные архимаги решили, что с такого исключения вреда не будет, а выгода неоспорима.
Зибелдон сидел в закусочной в одном из густонаселенных городов мира Бингару. Многоэтажные здания, обшарпанные, как в кошмарном сне, соединялись на разных уровнях множеством мостов, крытых галерей, трубопроводов, механических приспособлений для транспортировки грузов – все это разномастное и облезлое, зато охваченное непрерывным муравьиным движением. Здешнее небо напоминало шоколад, в который плеснули скисшего молока, а маленькое красное солнце вселяло ощущение тревоги – по крайней мере, в души тех, кому привычней белое или золотисто-желтое дневное светило. По ночам тут всходило от пяти до восьми лун, так что не соскучишься.
Внизу клубился сплошной туман испарений, спустишься туда – одуреешь. Работавшие там нижняки выше первых этажей, в так называемый «воздушный город», никогда не поднимались. Они словно глубоководные рыбы, чистый воздух – если его можно назвать чистым при этакой мешанине разнообразных запахов – доведет нижняка до обморока раньше, чем тот успеет осмотреться по сторонам.
Порой по улицам проплывали хлуфы, переставлявшие длинные голенастые ноги осторожно и плавно. Эти бингарские твари выращены специально для перевозки грузов, их ороговевшие спины похожи на овальные чаши величиной с телегу. Рост хлуфов принято измерять в «этажах», среди них есть и мелочь, и двадцатиэтажные гиганты. Несмотря на свои размеры, они больше напоминали насекомых, чем животных, особенно если смотреть на них издали.
Бингарцы смуглы, худощавы, гибки, их лица с человеческой точки зрения некрасивы, у иных на спине топорщится пара темных кожистых крылышек – эти называют себя крылатым народом и презирают тех, кто лишен подобного украшения. Хотя толку-то от крыльев, на которых не полетаешь.
Бингару – темноватый мир, тусклое красное солнце не в силах рассеять его постоянные сумерки, поэтому улицы местных городов в любое время суток озарены множеством фонарей, развешанных на всех уровнях. Это царство вечного тепла, здесь ходят налегке, а крылатый народ непременно выставляет напоказ свои куцые крылышки – признак аристократизма и первородства.
Один из представителей этой элиты уселся за столик напротив путешественника. Полуголый, в шароварах с клепаным поясом, наискось через грудь – извилистый шрам. Взгляд цепкий и одновременно слегка затуманенный, в левой ноздре тонкого крючковатого носа поблескивает золотое колечко с пятиугольной подвеской на короткой цепочке.
Тот, кого Зибелдон ждал. Продавец с товаром.
– Вы принесли?..
Сунув руку в карман шаровар, бингарец достал небольшую фляжку в оплетке из облупившейся лакированной кожи.
– Это оно.
– Позвольте убедиться?
Под презрительным взглядом продавца Зибелдон отвинтил металлическую крышку, принюхался к содержимому.
Никаких сомнений, именно то, что он заказывал. Магобой. Вино, настоянное на запрещенных бингарских травах. Остается уповать на то, что коллеге Тейзургу этот запах незнаком. Что ж, продегустирует – век не забудет…
Для тех, кто не обладает магическими способностями, это обыкновенное вино, приятное на вкус, не слишком крепкое. Зато мага оно сначала ввергнет в невменяемое состояние, а потом оделит жесточайшим похмельем, которое растянется на несколько суток. Чем сильнее маг, тем мучительнее похмелье, так что клумба будет отомщена.
О клятве не причинять вред и об отдаче Зибелдон не забыл, но отдача его ждала предсказуемая: сам он тоже хлебнет магобоя, и сколько-то времени ему предстоит страдать от последствий, хотя и в меньшей степени, чем наказанному по заслугам могущественному недругу.
Взяв деньги, бингарец поднялся со стула и, не прощаясь, исчез за проемом, на опасной, как портовые закоулки, полутемной лестнице.
Зибелдон с перекочевавшей к нему в карман фляжкой незаконно купленного магобоя немного выждал и тоже направился к выходу. Вот теперь можно и обратно в Сонхи.
«Ты у меня попомнишь эту клумбу, демонов шутник…»
Суно не раз мысленно возвращался к своему первому после прибытия в Аленду разговору с Эдмаром. Зинта возилась с Нинодией, Дирвена сразу взял в оборот Шеро Крелдон, а он отдал Хеледике фигурку свернувшейся кошки из смутно прозрачного синего камня, и после этого они сели пить кофе.
Вытащив заклятую булавку-родинку, песчаная ведьма приняла свой истинный облик. Ее лицо с тонкими чертами осунулось и выглядело повзрослевшим. Возможно, впечатление усугубляли разводы не до конца стертой сажи.
Довольно грязные крестьянские шаровары, овдейская клетчатая жакетка, чересчур просторная застиранная кофта – сразу видно, из командировки, понимающе и грустно хмыкнул про себя Суно. Разве это жизнь для семнадцатилетней девушки? Ей бы гулять с кавалерами по бульварам и танцевать на балах… Впрочем, у нее на этот счет может быть и другое мнение. Распущенные волосы лунно-песочного цвета скрадывали неказистость ее наряда: Хеледика выглядела не бродяжкой, а скорее актрисой, сыгравшей роль бродяжки.
К ним присоединился Тейзург, пожелавший узнать подробности. Раз он на ближайшие годы заперт в Сонхи, начнет теперь, в погоне за интересным, совать свой любопытный нос во все многообещающие дыры. А вы, достопочтенные коллеги, рассчитывали на что-то другое?
Орвехт еще раз, теперь уже для него, рассказал о Зомаре.
– Коллега Эдмар, возможно, вам приходилось слышать о каком-нибудь маге, который мог бы пройти невредимым через живое пламя саламандры?
– Чего захотели, коллега Суно, – тот усмехнулся с таким задумчивым и загадочным прищуром, что собеседник сразу подобрался: тепло. – Это неимоверная редкость, воистину капля в море, и я знаю только одного мага, который, возможно, на это способен.
– Только одного? – невеселым эхом отозвалась песчаная ведьма.
– Одного, но знаете? – уточнил Орвехт.
– Теоретически… – уклонился от прямого ответа Тейзург. – А вы и впрямь видели царицу Лорму, которая прошлым летом в Олосохаре сожрала моих работников?
– Видел. И сожалею, что не убил, поскольку сие невозможно. Что бы она ни натворила в давние времена, срок миновал достаточный, чтобы считать наказание свершившимся. Стоило бы дать ей возможность переродиться, заодно это положило бы конец ее нынешним злодеяниям. Обычно наши боги милосердней.
– Дело тут не в милосердии и жестокости и не в том, что она натворила тогда, а в том, что она потенциально может натворить. Лорма – Порождающая. До тех пор, пока она остается вурваной, эта ее способность заблокирована, ибо представители волшебного народца не могут быть Порождающими, Разрушителями или Созидающими, даже если они, как сущности, обладают такими задатками. Пардон, вы и без меня все это знаете… Если Лорма вновь станет смертной, это ограничение для нее будет снято, и тогда она сможет повторить свой прошлый фокус. Так что я не назвал бы это чрезмерной жестокостью. Всего-навсего мера безопасности, как это ни печально для самой Лормы и для тех, кто попадает к ней на обед.
– Что же такое она может породить?
Суно припомнил тот несусветный многорукий ужас, вызванный к жизни искалеченной волшебницей, который гонялся за ними в мезрийском Накопителе, и ему стало не по себе.
– Много хуже нашего знакомца, – Эдмар, словно прочитав его мысли, сочувственно улыбнулся углом рта. – Неуничтожимую тварь, обладающую магическими способностями и ярко выраженными наклонностями истязателя, достаточно сильную, чтобы при благоприятном раскладе подмять под себя весь мир. Милейшим сонхийским богам было отчего забеспокоиться.
– И что стало с этой тварью?
– Тогдашний Страж Мира спалил ее синим пламенем, а оставшийся огрызок бестелесной сущности унес в бездну Несотворенного Хаоса, где не уцелеть никому, кроме Созидающих. Проблему решили, но с Лормы сталось бы поднакопить силы и повторить этот номер на бис, почему и были приняты такие немилосердные меры предосторожности.
– Подробности этой истории где-то изложены? Я был бы признателен за подсказку…