– Кны-ыш! – прохрипела я, до предела втягивая в себя воздух, поскольку желудок дергался в спазмах, а его содержимое подпирало горло. – Ты что делаешь? За что?
В том, что ужас внушает мне Артур, я ничуть не сомневалась. Сама я паническими атаками никогда не страдала, да и не бывает таких мощных атак на ровном месте. Значит, даже в таком состоянии он решил не оставлять меня в покое, главное, непонятно, как сумел так быстро очухаться от наркоза. Хотя, что мне за дело до этого сейчас. Нужно отползать от дома, пока не получила инфаркт. Но идти-то я как раз не могла, колени превратились в кисель.
Я попыталась сообразить, что теперь делать. Может, добраться до детской площадки и пересидеть там на скамеечке, пока наваждение не схлынет? Может, у Артура это бессознательно выходит, в бреду, и скоро прекратится?
Едва я подумала об этом, как в голове словно что-то переключилось, ужас не исчез, но немного отступил, дав место острому желанию: немедленно ловить машину и ехать домой к Дятлову. Нет, это уже ни в какие ворота не лезло! Артур не послал бы меня к своему сопернику. А я, конечно, всегда рада видеть Сашку, но не настолько, чтобы мчаться к нему среди ночи, шокировать его родителей и пытаться объяснить, что со мной произошло. Хотя он поймет, всегда понимал.
Сдаваясь, я рысцой добежала до проспекта, холодея от собственной лихости, почти метнулась под колеса первой же ослепившей меня фарами легковушки.
Удивительно, но это оказался тот самый водитель, который вез меня сюда, наверно, развернулся и возвращался на точку. Увидав меня, он даже из машины выскочил, спросил, волнуясь:
– У тебя что-то случилось, дочка? Едем назад в больницу?
– Нет, тут такая ерунда вышла, – забормотала я, догадываясь, что выгляжу словно живой мертвец, но еще и трясусь вдобавок. – Просто я куда-то задевала ключ от квартиры, а родных никого дома нет. Они на даче, в деревне Ивановка. Отвезете?
– Конечно. Забирайся.
Когда тронулись с места, тошнота и ощущение ужаса сразу отступили, тело сделалось приятно легким – плата за подчинение чужой воле. Дорога в Ивановку шла вдоль железной дороги, домчались мы по ней быстро, и спать, по счастью, после такого стресса совсем не хотелось. В самой деревне, правда, вышла накладка, поскольку Сашкин адрес я не знала, могла найти дом на глазок, но в темноте сделать это оказалось трудно. Но таксист был терпелив, внимательно вслушивался в мои путаные описания дома и забора, и в конце концов мы справились.
Я заранее решила, что попрошу доброго дядечку немного подождать: вдруг не откроют или еще какие-то неожиданности. Но едва я определилась с домом, сразу увидела, что на первом этаже, кажется в гостиной, горит свет. А стоило мне позвонить от ворот, как почти сразу зажегся свет во дворе, и на порог выскочила дятловская мать в одном халате, бегом бросилась отпирать.
– Дана, что случилось?! – Она так и втянула меня во двор. – Что-то дома, какая-то беда?
Похоже, Сашка с ней моей бедой не поделился…
– Понимаете, я потеряла ключи, дома никого и дозвониться никому не смогла, – проговорила я на автомате. Ложь неубедительная, но ведь на улицу теперь уже не выгонят? – А Саша спит, да?
– Саша? – Она отпрянула и посмотрела на меня так, что мне снова стало жутковато, но теперь уже самым естественным образом. – Его сейчас дома нет. Но ты не волнуйся, сейчас устрою тебя в гостевой комнате. Есть хочешь?
Я мотнула головой в полной прострации. Так-так, сейчас еще всплывут интересные подробности про Дятлова и про то, где он проводит ночи после наших поцелуев в автобусе. И это будет уже полный финиш.
– А с ним все в порядке? С Сашей?
Но женщина будто меня и не слышала. Убежала на второй этаж, пока я разувалась у вешалки, минуты через две появилась снова. В руках она держала стопку полотенец и еще какие-то вещи, поманила меня за собой вверх по лестнице. А там просто приложила палец к губам, когда я снова попыталась задать вопрос. Привела в одну из комнат, положила стопку на край уже разобранной кровати – и была такова.
Я решила не сходить пока с ума. В конце концов, Сашкин отец спит, значит, ничего ужасного не случилось. Обнаружила дверь в ванную, очень обрадовалась – после пережитой жути я была вся липкая от пота. В принесенных Сашкиной матерью вещах нашла ночнушку и халат, и зубную щетку в упаковке, и даже крем для лица. Привела себя наскоро в относительный порядок, но надеть ночную рубашку уже не хватило сил – рухнула лицом в хрустящую наволочку и разом отключилась.
И в кои-то веки увидела сон, хоть и очень странный. Во сне я тоже лежала в кровати, но почему-то не могла даже шевельнуться. Мои руки и ноги словно подверглись заморозке, стали тяжелыми, ледяными и неподвижными, кажется, двигать я могла только глазами. Над комнатой, в центре которой стояла моя постель, высился здоровенный купол вроде как из разноцветного стекла, красочный витраж, буйное смешение красок. А в самой высшей точке купол полыхал огнем – за ним в самом зените стоял настоящий солнечный диск. Солнце било мне в глаза, но я их не закрывала, напротив, жадно смотрела и смотрела вверх, будто этот золотой свет был последней моей надеждой, помогающей цепляться за жизнь.
Но чуть позже меня заинтересовал источник мягкого тепла в районе правого запястья. Я с некоторым усилием переместила туда взгляд и увидела девочку лет шести, с ногами сидящую на одеяле. На малышке было платье без рукавов, присобранное в районе шеи и блестящими складками спадающее вниз. Платье было из белого шелка, но казалось цветным от бликов витражного купола. Тонкую шею обвивало, как мне сперва показалось, искусно сделанное колье, но потом я разглядела, что украшение сплетено из мелких полевых цветов, еще хранящих свежесть и нежный аромат. Волосы девочки, почти белые, словно морская пена, были распущены и частично скрывали ее бледное, выразительное, перепуганное личико. Девочка обеими ручками сжимала мое запястье и не спускала с меня широко распахнутых фиалковых глаз. Она радостно заулыбалась, поймав мой взгляд.
Даже во сне я удивилась: ну с какой стати мне снится ребенок, ведь детей я на дух не выношу. Всегда стараюсь не заходить в гости к одноклассницам, у которых есть младшие братья или сестры, все равно все удовольствие от общения будет загублено беготней, визгом и моими судорожными попытками сдержаться и не прибить крикуна. Но эта девочка будила во мне совсем другие, очень сильные чувства.
– Мамочка, – произнесла она неожиданно сильным и мелодичным голосом, – ты здесь, ты не оставишь меня?
Мои губы шевельнулись с трудом, словно ломая сковавший их ледок, и я услышала собственный голос:
– Конечно я здесь, родная, я с тобой.
Девочка подползла поближе, ее удивительные волосы коснулись моей груди, прикрытой какой-то легкой тканью, почти паутинкой.
– А зачем они все говорят, будто ты умираешь? Что значит это слово? Куда ты умираешь? Надолго?
Я поцеловала упавшую мне на губы прядку волос и ответила:
– Мамы не умирают, милая. Я всегда буду рядом с тобой, даже если какое-то время ты не будешь видеть меня.
– Рядом со мной и с папой, да? – с напором спросила малышка, бросив стремительный взгляд куда-то в сторону.
Я тоже туда посмотрела. Там, похоже, находилась дверь в комнату с балдахином и боковинами из темных, тяжелых даже на вид тканей. И между ними стоял, скрестив руки на груди, парень лет двадцати, на вид слишком молодой даже для такой небольшой дочки. Хотя масть совпадала – длинные белые волосы рассыпались и по его плечам. И смотрел он на меня, не моргая и не шевелясь, лишь грудь под легкой светлой рубашкой глубоко и часто вздымалась. Я никогда не видела его прежде. Я вообще никогда не видела такого красивого, гордого и властного лица. Я никогда не видела выражения такого страдания и еще… недоумения, что ли, будто он впервые в жизни столкнулся с чем-то, что ему неподвластно. Мне захотелось рассмотреть парня получше, я слегка перекатила голову по подушке – и тут все исчезло. Что-то разбудило меня.
Глава двадцать четвертаяПленники
Два бугая оттащили Орлика на окраину селения так стремительно, что ему не удалось даже коснуться ступнями земли. Старик Махмуд следовал за ними, нес в руках глиняный кувшин с вином, блюдо с фруктами и лепешками. У самой крепостной стены обнаружилось низкое круглое строение вроде шалаша, но выложенное из тех же белых камней, что и сама стена. Забежав вперед, старик отворил засов на дубовой двери, изнутри кисло пахнуло подгнившим сеном.
– Сюда мы иногда помещаем тех, кто только прибыл из нашего прежнего мира, – сообщил Махмуд, пока сына старейшины закидывали внутрь. Он как будто всеми силами пытался сделать вид, что ничего дурного не происходит. – Они подчас теряются от внезапных перемен и ведут себя буйно. Так что, когда станешь укладываться на покой, сперва выбери черепки из соломы.
Едва он удалился, Орлик первым делом метнул о стену оставленный ему кувшин, затем краем блюда долго пытался царапать дверь, пока не убедился в бессмысленности этого занятия. На ощупь отыскал пару сухих комьев соломы и свернулся на них, размышляя. Он от души надеялся, что Ждан не подвел: уже увел дружину обратно в Кукушкино Гнездо и вернуться сюда отныне не позволит никому и никогда. Но вот только послушаются ли его другие юноши, а всего пуще отец и Дея? Не решатся ли два самых дорогих ему человека на безрассудство, не отправятся ли на его поиски сами?
О своей участи Орлик почти не беспокоился, хотя и терялся в догадках, для чего понадобился хитрецу Махмуду. За этими тревожными мыслями он забылся сном, крайне беспокойным: во сне ему слышались крики, как будто на родном языке, даже имя свое он различал. А на рассвете его разбудил старик Махмуд.
Выглядел вчера еще бодрый старичина бледным и измученным, прежде идеально прилизанная борода топорщилась во все стороны, халат был небрежно запахнут, и чалма съехала набок. Однако Орлику показалось, что старик больше изображает смятение и скорбь, в то время как его глубокие с прозеленью глаза, похожие на крылья жука-бронзовки, поглядывали хватко и уверенно. Присев на солому, он протянул Орлику глубокую миску с каким-то теплым варевом. Юноша мотнул головой, давая понять, что не голоден, – ему хотелось поскорее услышать, что придумал коварный лис.