Я ощутила сладковатый привкус ужаса и мелкую дрожь, идущую откуда-то от пупка. Сашка скосил на меня глаза, придвинулся еще ближе и обнял за плечи. Инга хмыкнула, похоже, слух у нее был, как у белки.
– Со временем они поняли, что их новое место жительства – вроде охотничьих угодий для тех, кто проживал в двух главных городах того мира, – Блишеме и Брите. А потом их кое-кто навестил и предложил выбор: пожертвовать лишь одним человеком из племени зато жить дальше спокойно и счастливо, как им мечталось. Или разделить судьбу всех прочих, кто случайно или по собственной глупости попал в Навию. Они выбрали хорошую жизнь, только из этого все равно ничего не вышло. Произошел раскол, сын старейшины восстал против отца и увел за собой почти всех молодых мужчин и девушек племени. А потом началась многовековая война, и одна часть племени стала защищать землю от охотников, а другая – служить Гамелеху, властителю того мира. Таланты выродились в свою противоположность, теперь мужчины могли убивать голосом, а женщины – взглядом. Но это долгая история, и нет смысла ее всю прямо сейчас пересказывать.
Вот тут уже не вытерпел Сашка, подался вперед и спросил:
– Погоди, а что насчет бессмертия? Оно тоже оказалось фейком?
Инга недобро скривила губы:
– Я бы сказала, в разы хуже. Нет, люди так же умирали от старости – это те, кто вообще до нее доживал. Молодежь находила время между битвами играть свадьбы, рождались дети. Но фокус в том, что души умерших не могут выйти из Нутряного мира и отправиться туда, куда им положено отправляться после смерти тела, как происходит здесь, на земле. Поэтому души вселялись в тех, кому еще только предстояло родиться. Первые восемнадцать лет жизни это были обычные дети, потом подростки. Но в восемнадцать лет они вспоминали все свои прошлые жизни, узнавали в своих родителях своих же убийц, или прежних возлюбленных, или своих же детей. Нередко и родители уже по внешнему облику – он тоже сохранялся – понимали, кого они растят. И это стало самой большой бедой и мукой для и без того несчастного, вечно воюющего народа.
– А они не пытались снова выбраться в свой прежний мир, то есть сюда? – спросила я тихо, догадавшись, что Инга больше не станет вредничать из-за вопросов.
– Попытки были. Иногда уходили молодожены или влюбленные, чтобы зачать ребенка уже в этом мире. Но это оказался никуда не годный вариант, позже поймете почему. Тогда нашли другой способ, тоже не слишком надежный. Стали вербовать так называемых сталкеров – обычных людей из этого мира, согласных за вознаграждение проворачивать дела между двумя мирами. Эти сталкеры находят на земле людей, тех, кто позарез нуждается в деньгах, в больших суммах, например на сложную операцию для кого-то из родни. И предлагают им взять на воспитание ребенка. Но это очень хлопотное и опасное дело. Потенциальных восприемников нужно отвести в Нутряной мир, познакомить с семьей, желающей отдать малыша, чтобы те видели, что сталкер действительно нашел приемного родителя и не выкинет их кроху в озеро, не оставит замерзать в лесу. А пройти в Нутряной мир, как я сказала, могут только не замаранные в убийстве, но ведь далеко не каждый может ответить за своего деда или отца. Если же дело все-таки выгорает, восприемник берет ребенка и в придачу столько драгоценностей, сколько может унести.
– На какой срок восприемник забирает ребенка? – уточнил Сашка, тревожно скосив глаза на меня, потому что я не подавала признаков жизни. Просто сидела оцепеневшая, почти потеряв интерес к рассказу. Я уже обо всем догадалась.
– Навсегда, разумеется. Берут совсем малышей, чтобы они гарантированно все забыли и смогли приспособиться к другому миру. И если восприемнику удается сделать так, что ребенок до своего восемнадцатилетия даже не подозревает, что он особенный, никогда не встречается с такими же, как он, то в восемнадцать лет память о прошлых жизнях к нему не возвращается. И он получает все шансы прожить нормальную жизнь, создать семью, родить самых обыкновенных детей. То есть снова становится бессмертным, – с глухой тоской в голосе подытожила Инга.
– В смысле? – сделал стойку Дятлов. – Бессмертные – это еще кто такие?
– Это такие, как ты, – скривилась Конрад. – И все остальные люди, которые родились на этой земле и однажды продолжат свой путь… не знаю куда, главное, что продолжат. А Нутряной мир хоть и прекрасен, но это мир смерти, души живущих заперты в нем. Поэтому бессмертных там ненавидят и не видят греха в том, чтобы заманить в ловушку якобы лучшего мира.
– Инга, – очнулась я, – ты хочешь сказать, что мы с тобой и есть такие дети, которых принесли в этот мир и вырастили восприемники?
– Чего тут говорить, все и так ясно, – зло усмехнулась девушка, прижимаясь лбом к стеклу. – И самое плохое, что все оказалось зря!
Я хотела уточнить, но тут в комнату заглянула Светлана, сказала тихим виноватым голосом:
– Ингуся, мне нужно вернуться на работу, уже звонили. Можно, я прямо сейчас принесу вам чай и уйду?
– Да, давай, – резковато отозвалась девушка, и я в очередной раз поразилась тому, как она помыкает старшей сестрой.
Хотя это не мое дело, мне было о чем подумать. Женщина появилась в комнате почти сразу с большим железным подносом, застелила квадратный стол, такой же обшарпанный, как вся прочая мебель. Расставила чашки, сахарницу, во второй заход принесла чайник, не электрический, со свистком.
– Тебе налить? – снова обратилась она к младшей сестре, уже перебравшейся на стул.
– Сама справлюсь, иди уже.
Светлана в дверях задержалась, окинула нас всех разом тревожным взглядом:
– Но у вас же все в порядке, да?
– Да-да, все под контролем! – почти выкрикнула Инга, и Светланы след простыл.
У меня вдруг родился вопрос, переполошивший меня до печенок:
– Инга, но ведь с нашими родителями не должно случаться что-то ужасное?
Девушка озадаченно повернула незрячее лицо в мою сторону:
– Ты имеешь в виду наших восприемников? Почему с ними что-то должно случаться?
– Ну, моя мама умерла больше месяца назад, вы с сестрой вроде тоже одни…
Инга дернулась, будто ее ущипнули, расплескала налитый чай.
– Я не знала про твою… мать. Сочувствую, – сказала голосом, в котором не было ни грана сочувствия. – Но с моей, точнее, со Светкиной все в полном ажуре. Просто некоторые восприемники очень быстро понимают, что из другого мира никто не явится с проверкой. Сталкеру вообще наплевать, он после удачной операции обычно переезжает на новое место, чтобы не светиться. Или, накопив денег, вообще сваливает куда подальше. А заботиться о приемышах тяжело и накладно, семью не создать, и вообще много проблем. Моя восприемница терпела меня целых восемь лет, до моих десяти, а потом ее все достало. Хотела сдать в детский дом, но Светке тогда как раз исполнилось восемнадцать, она и заявила матери, что будет сама обо мне заботиться. Но самое ужасное… – Она вдруг со всего маха шарахнула кулаком по столу, так что наши чашки тоже наполовину опустели. – Хуже всего, что эта гадина мне все рассказала. Хотела таким образом отговорить родную дочь возиться со мной, типа все равно все напрасно. После ее рассказа у меня не осталось шанса стать нормальной. Света все равно забрала меня, и мы уехали. Скитались по разным городам, приехали сюда, потому что тут была какая-то дальняя родня. Они вроде сначала приняли в дом, даже посочувствовали, но после нескольких ночей стали чрезвычайно нервными и попросили нас на выход.
– Так, стоп! – Тут уж я подлетела на ноги и едва вообще не перевернула хлипкий столик вверх тормашками. – Скажи, что происходит с нами ночью, прямо сейчас скажи!
Краем глаза заметила, как тревожно глянул на меня и явно напрягся Сашка. Но я уже закусила удила, решив на этот раз идти до конца. Инга в ее раздраженном состоянии запираться не стала, ответила со злорадным удовольствием в голосе:
– Ты же понимаешь теперь, что для этого мира мы все давно мертвы, и этот знак смерти – главная головная боль для наших восприемников. В предрассветное время наши тела принимают свой истинный вид – превращаются в истлевшие останки. Плюс появляется ужасный запах. С другой стороны, по этой причине восприемники не рискуют связываться с детскими домами, понимают, что их разыщут и начнут задавать вопросы. Хотя мою восприемницу и это уже не останавливало, она больше боялась вопросов от своего нового…
Я ничего уже не слышала, потрясенная и убитая. Так вот что видела бедная Кимка, а потом и Сашка! Он, кстати, попытался взять меня за руку, но я вырвалась, отскочила к дальней стене, врезалась бедром в тумбочку, с нее на пол посыпалась стопка книг, зарядное устройство, какие-то безделушки.
– И это навсегда, что ли?! На всю жизнь?!
– Нет, только до восемнадцати лет, до дня рождения, – быстро проговорила Инга, озабоченная судьбой своего имущества.
– Ох, ну хоть так! – выдохнула я.
– С ума сошла, чему ты радуешься? – искренне удивилась девушка. – Одно закончится, начнется другое, гораздо хуже. Смертным нет места в мире бессмертных.
– То, что я все вспомню? – Сейчас это не казалось мне такой уж проблемой.
– Да, и это может оказаться ужасно, может свести тебя с ума. В любом случае прежней ты не останешься. Да еще вот это. – Она выразительно побарабанила пальцами по своей черной повязке.
– Что?!
Мне захотелось немедленно упасть в обморок от ужаса, потерять память и забыть все, что услышала в этой комнатушке. Я вообще не связывала слепоту Инги с ее рассказом. Мало ли что могло с ней случиться при такой жизни без родителей. Я повернулась к Дятлову и увидела страх и горечь на его побелевшем лице. Взяв себя в руки, он подошел ко мне и все-таки привлек к себе, погладил по голове, по спине.
– Я ослепну в свой день рождения? – через его плечо простонала я.
– Ослепнешь? – хмыкнула Инга. – Я не слепая. Но если сниму повязку, то вас и бегство не спасет.
– Что это значит? – мрачным голосом осведомился Сашка.
– То и значит. Помните, я говорила про таланты и про то, во что они выродились? Но там, в Навии, мы своим оружием – голосом или взглядом – отлично умеем управлять. А здесь – нет. Я могу снимать повязку, когда одна, но, если рядом окажется другой человек, мой взгляд вскроет его, как нож консервную банку. Парням легче – их голоса не убивают, только воздействуют на других таким образом, что люди чувствуют тошноту, теряют сознание, впадают в кому. Хотя, если крикнуть, то и умирают, да. А если они говорят мысленно, то могут внушить человеку что угодно, хоть удушиться собственными руками.