Внезапный и неожиданный удар ниже пояса. Софи, сломленная героиня, в конце концов, ведь это я сама. В горле у меня пересохло. Говорю себе: вот оно, то, что начинается сейчас, и есть те самые прения, которые ты должна провести. Как обвинитель, и присяжный заседатель, и судья. Процесс, представление доказательств, приговор.
Ну ладно.
– Я всегда считала своей сильной стороной умение полностью вживаться в своих персонажей, – довольно туманно отвечаю я. – На мой взгляд, Софи ничуть не сломлена. Из-за смерти сестры она едва не погибла, это правда. Но потом она сумела взять себя в руки, чтобы найти убийцу сестры, и в конце концов ей это удалось.
Точно так же, как удастся и мне, – таков был подтекст того, что я сказала, и Виктор Ленцен прекрасно это понял. Но стойко выдержал удар.
– Другой, на мой взгляд, удачный персонаж в книге – это комиссар. У него есть реальный прототип?
– Нет, – вру я. – Должна вас разочаровать, нет.
– Работая над книгой, вы не общались с настоящими полицейскими?
– Нет, – говорю я. – Хотя ценю коллег-писателей, которые дают себе такой труд и педантично собирают материал. Мне прежде всего важны отношения между героями книги. Меня больше интересует психология, а не технические тонкости.
– В процессе чтения у меня сложилось ощущение, что главная героиня и женатый комиссар становятся все ближе и ближе, намечается роман между ними, – говорит Ленцен.
– Серьезно?
– Да. Между строк читается, что между ними что-то может произойти.
– Вы знаете больше, чем автор, – отвечаю я. – Они, конечно, симпатизируют друг другу – это важно для сюжета. Но это обычные человеческие отношения. Не более того.
– То есть, вы сознательно избегали любовной истории в вашем романе? – спрашивает Ленцен.
Не понимаю, куда он клонит.
– Честно говоря, я об этом вообще не думала.
– А как вы считаете, если бы вы вели нормальный образ жизни, ваши книги были бы иными?
– Я считаю, что все наши поступки и переживания отражаются на произведениях искусства, которые мы создаем, – отвечаю я.
– А если бы у вас самой кто-то был, тогда бы ваша героиня и комиссар, возможно, в конце поженились?
С трудом сдерживаю раздражение. Он что, меня дурой считает? Но это хорошо, что он опять завел разговор на «личные темы», мне приходит в голову одна идея.
– Такой финал я не рассматривала. И, как уже говорила, не хочу обсуждать свою личную жизнь.
Надеюсь, на этот раз он так просто не сдастся. Скорее всего, он получил задание редакции газеты вытащить из меня как можно больше о личной жизни. Новая книга – это, конечно, интересно. Но куда важнее – заглянуть в душу таинственной знаменитости Линды Конраде.
– Порой очень трудно отделить творца от его творения, – глубокомысленно замечает Ленцен.
Согласно киваю.
– Но вы должны понять, что мне неприятно обсуждать личную жизнь с незнакомым человеком, – говорю я.
– Окей, – говорит он и делает паузу – похоже, обдумывает, как быть дальше.
– А знаете что, – начинаю я и в свою очередь умолкаю, потому что мне вдруг приходит в голову одна идея. – Я готова отвечать на ваши вопросы, если вы позволите мне задавать свои.
Он растерянно смотрит на меня, но быстро спохватывается и изображает на лице веселое удивление.
– Вы хотите меня о чем-то спрашивать?
Молча киваю. В глазах его загораются огоньки. Он понимает, что разведка боем заканчивается. Похоже, я начинаю основные действия.
– Звучит заманчиво, – говорит он.
– Ну, тогда – спрашивайте, – говорю я.
– Расскажите о самых важных людях в вашей жизни, – быстро произносит он.
Я сразу думаю о Шарлотте, которая по-прежнему находится в моем доме и не подозревает, что только что сидела рядом с убийцей, возможно, даже психопатом. О Норберте, который сейчас неизвестно где и, наверное, опять сердится на меня. О родителях. О сестре. Которая давно мертва и которая после смерти стала самым главным человеком в моей жизни. Навязчивой идеей, от которой невозможно избавиться.
Love, love, love, la-da-da-da-da.
– Это в основном люди, связанные с моей профессией, – говорю я. – Издатель, литературный агент, сотрудники издательства, несколько друзей.
Достаточно обтекаемо. Сойдет. Теперь моя очередь. Начну с невинных вопросов, чтобы посмотреть, как Ленцен отвечает, когда спокоен, а потом перейду к провокационным. Так действуют, когда проверяют человека на детекторе лжи.
– Сколько вам лет? – спрашиваю я.
– А сколько бы вы мне дали?
– Я задала вопрос.
Ленцен ухмыляется.
– Пятьдесят три.
Он прищурился.
– У вас есть кто-нибудь? – снова спрашивает он.
– Нет.
– Вот как!
Меня это раздражает.
– Вот как? – сердито переспрашиваю я.
– Ну, как же. Такая молодая, – говорит Ленцен. – Красивая. Успешная и знаменитая. И при этом одинокая. Как вам удается описывать отношения между людьми, если у вас самой нет никаких отношений?
Стараюсь не обращать внимания на то, что он говорит. Мне понятно, что все это означает. Например, его утверждение, что я красивая.
– Моя очередь, – спокойно говорю я.
Ленцен пожимает плечами.
– Где прошло ваше детство? – спрашиваю я.
– В Мюнхене.
Он откидывается на спинку стула – защитная реакция. Возможно, мои невинные вопросы оказались для него более неприятными, чем он думал, и он не хочет себе в этом признаваться. А это еще только начало. Впрочем, сейчас его ход.
– Как вам удается описывать отношения между людьми, если у вас самой нет никаких отношений?
– Я писательница. Я просто умею это делать. И потом – я ведь не всегда жила так, как сейчас.
Моя очередь.
– Вы один ребенок в семье?
Легкий удар под дых. Очевидный намек на мою мертвую сестру. Он должен понимать, что я приближаюсь к главной теме. Но Ленцен и ухом не ведет.
– Нет. У меня есть старший брат. А у вас? – спрашивает он.
Железные нервы. Стараюсь справиться с волнением.
– Есть, – спокойно отвечаю я.
– Брат или сестра?
– Сейчас моя очередь спрашивать, господин Ленцен.
– Вы очень строги, фрау Конраде, – ухмыляясь, парирует он.
– Сестра, – отвечаю я, глядя на него в упор.
Он спокойно выдерживает этот взгляд.
– У вас хорошие отношения с родителями? – спрашиваю я.
– Да, – отвечает он. – Правда, мамы уже нет. А с отцом хорошие. И с мамой тоже были хорошие, когда были.
Ленцен трет виски, я внимательно наблюдаю. Но это все же не «знак», как это называют в покере, это не тот мини-жест, который выдает, что человек лжет. Значит, пока он не врет. Я много знаю о Викторе Ленцене. Надеюсь, он не спросит меня о том же, не хочу думать о своих родителях.
– Вам не хватает человеческих отношений? – спрашивает он.
– Иногда, – отвечаю я и задаю свой вопрос: – У вас есть дети?
– Дочь.
Ленцен отпивает воды из стакана.
– А вам не хотелось завести семью? – спрашивает он. – Мужа, детей?
– Нет, – отвечаю я.
– Нет? – переспрашивает он.
– Нет. А вы женаты?
– Разведен.
– А почему развелись?
– Сейчас моя очередь, – говорит он. – Вы страдаете от отсутствия секса?
Он снова подается вперед.
– Что, простите?
– Вы страдаете от отсутствия секса? – повторяет Ленцен.
Мне становится страшно. Но вида не подаю.
– Не очень, – отвечаю я и повторяю свой вопрос: – Почему вы развелись?
– Думаю, потому что слишком много работал, но вообще об этом лучше спросить у моей бывшей жены.
Он снова трет пальцами виски, вопрос явно ему неприятен, вообще тема семьи ему неприятна, надо запомнить. Но мне нужна от него ложь, я хочу знать, как он ведет себя, когда лжет. Правда, сейчас его ход.
– А у вас были хорошие отношения с родителями?
– Да.
Я вру ему уже третий раз.
– У вас были связи на стороне?
– Нет, – отвечает он. И резко меняет тему. – А какой вы были в детстве?
– Дикой, – отвечаю я. – Больше походила на мальчишку.
Он кивает, словно наглядно представляет себе, какой я была в детстве.
– Вы пользовались услугами проституток? – спрашиваю я.
– Нет.
Невозможно понять, врет он или нет.
– У вас с сестрой хорошие отношения? – спрашивает он.
Внимание, тревога.
– Почему вы спрашиваете об этом?
– Потому что в вашей книге мне показалась очень удачной линия двух сестер, потом вы сказали, что у вас есть сестра, и я подумал, возможно, эту любовь сестер друг к другу вы списали со своей жизни. Итак?
– Да, – отвечаю я. – Очень хорошие.
Глотаю подкативший к горлу комок. Никаких эмоций, никаких переживаний. Нервы в кулак. Вперед.
– Вы считаете себя хорошим отцом?
Рука его опять потянулась к виску, это определенно «знак».
– Да, но…
Слабое место. Отлично. Возможно, он спрашивает себя, к чему я веду, надеюсь, он начнет нервничать. Нервничать – это хорошо. А то, что я ни к чему не веду и единственная моя цель – вывести его из себя, об этом ему знать необязательно.
– Поводом для ваших книг становятся конкретные события?
– Когда как, – отвечаю я.
– А для последней книги?
Как будто сам не знает.
– Да.
Пора нанести серьезный удар.
– А вы когда-нибудь насиловали женщину? – спрашиваю я.
Ленцен хмурится и ошарашенно смотрит на меня.
– Что происходит? Не уверен, что мне нравятся эти ваши «игры разума», фрау Конраде.
Он, похоже, искренне возмущен. Мне хочется аплодировать его актерским талантам.
– Скажите просто нет, – спокойно говорю я.
– Нет, – говорит он.
Гневная складка между бровей не исчезает. Повисает пауза.
– Как зовут вашу собаку? – наконец спрашивает он.
– Это ваш вопрос? – удивленно спрашиваю я.
– Нет, это так, случайно пришло в голову.
Это угроза? Он хочет говорить о моей собаке, потому что знает, как сильно я к ней привязана и как мне будет невыносимо, если с ней что-то произойдет?