– Вы соблюдаете все мыслимые меры предосторожности. Дело становится все серьезнее и серьезнее.
– Наведите справки. Пошлите кого-нибудь, с кем муж незнаком.
– Нет ничего проще. У меня есть один бравый портовый рабочий. В данный момент он болеет, скучает и не откажется за двадцать су выполнить поручение. Я пошлю его, предварительно снабдив инструкциями.
Годфруа на несколько минут вышел.
– Мой человек ушел, – сказал он, вернувшись. – Я велел ему выяснить, когда уехал господин Мартен – вчера или сегодня.
– Отлично, благодарю вас.
– Значит, Сентак начал играть?
– Не думаю. Надеюсь поймать его с поличным и уличить во лжи.
– Он что, сказал, что проигрался, чтобы выманить у вас денег?
– Нет, напротив, утверждал, что выиграл.
– И что же?
– Этот его выигрыш меня как раз и пугает.
– Боже правый, что же он собой представляет? Живого крокодила?
– Не совсем. Муж привел в дом некое подобие обезьяны со свирепым взором.
– Обезьяны?
– Вроде того. Супруг называет это черное, отвратительное чудище индусом, само же оно отзывается на имя Мюлар.
– Значит, это слуга.
– Да, один из лакеев господина Мартена, – ответила Эрмина. – Помимо прочего, я буду крайне вам признательна, если вы выясните, числился ли в действительности этот Мюлар среди слуг Мартена.
– Черт возьми! Милое мое дитя, так значит, этот индус вас тревожит?
– Я его боюсь.
– Вы с ума сошли!
– Если угодно, можете считать меня сумасшедшей, но поверьте, если бы мои страхи не были подкреплены и другими основаниями, я никогда бы не озаботилась этим персонажем.
– Страхи? Другими основаниями? Помилуйте, Эрмина, над вами что, нависла угроза?
– На данный момент я больше не могу вам ничего сказать. Когда придет время и я буду нуждаться в помощи, можете быть уверены, что вы станете первым, к кому я обращусь.
– Все это выглядит очень таинственно.
– Я не хочу поддаваться необоснованным подозрениям, поэтому прежде чем говорить, желаю получить доказательства. Пока же окажите мне услугу и наведите справки о Мюларе.
– Обещаю вам. Завтра утром вы будете знать о нем все.
В этот момент слуга возвестил, что посланец Годфруа вернулся.
– Что вам ответили? – спросил Мэн-Арди.
– Что господин Мартен еще позавчера уехал в Этолье.
– Благодарю вас, друг мой, – сказала Эрмина, протягивая славному малому серебряную монетку.
Тот удалился.
– Я была права, – сказала Эрмина.
– Больше вы ничего не можете нам сказать? – спросил Годфруа.
– Нет. Это не только моя тайна. Запомните лишь одно, друг мой – речь идет о моей жизни.
– О жизни? Твоей? – воскликнула Филиппина, вскакивая на ноги, чтобы заключить сестру в объятия, будто желая ее защитить.
– Да.
– Эрмина, я знаю, что так просто вас не напугать, и если вы завели этот разговор, значит, над вами действительно нависла угроза, – сказал Мэн-Арди. – Но вы не должны ничего от нас скрывать. В сложившихся обстоятельствах опоздание всего лишь на час может обернуться большой бедой.
– Мой дорогой Годфруа, это тайна господина Гонтрана.
– Де Кастерака?
– Да.
– Какое отношение он имеет к этому делу?
– На этот вопрос он ответит вам сам. Если посчитает нужным.
VII
Пока Эрмина пыталась прояснить окружающую обстановку, чтобы обезопасить себя от угрозы, о которой говорил Гонтран, Сентак отправился в город и стал прогуливаться перед кафе, где по вечерам собирался весь цвет бордоской молодежи.
В тот момент, когда муж Эрмины подходил к этому месту, ныне застроенному домами аллеи де Турни, к нему подошел элегантнейший молодой человек и сказал: – Позволительно ли будет мне засвидетельствовать почтение господину де Сентаку?
Сентак отступил на шаг и вгляделся в собеседника.
– Вы, должно быть, ошиблись? – сказал он.
– Почему? Разве вы не господин де Сентак?
– Это действительно я. Но вас знать не имею чести.
– Полно вам, сударь! Уверяя вас в обратном, я никоим образом не наношу вам оскорбления.
– В самом деле? Погодите-ка.
– Что это вы так разволновались?
– Как? Это вы?
– Собственной персоной.
– В таком наряде?
– А что, он мне не идет?
– Да нет, признаться, очень даже идет, но я не в силах скрыть своего удивления. А дерзости вам не занимать.
– Несчастья случаются лишь с робкими рохлями.
– Вы хотите мне что-то сообщить? – спросил Сентак.
– Совершенно верно, сударь, в противном случае я не посмел бы остановить вас и побеспокоить.
– Давайте лучше отойдем в сторонку… сударь… Кстати! Как вас зовут в свете?
– Жорж де Самазан.
– Самазан? Значит, это вы спасли мою жену?
– Причем, сударь, от моих же собственных бандитов.
– Да? Почему же вы тогда вырвали ее из рук этих негодяев, которые могли бы по неосторожности…
– Всадить ей в грудь пулю?
Сентак ничего не ответил.
– Я вырвал ее из рук моих людей по той простой причине, что мадам пока еще не унаследовала состояния юного Давида, и если бы она умерла раньше его, то принадлежащие молодому человеку капиталы стали бы предметом судебного разбирательства.
– Я не ошибся в своих оценках касательно вас, – сказал Сентак, – вы действительно человек умный.
– Я тоже так думаю, и если вы соблаговолите последовать за мной…
– Куда это?
– На лужайки общественного сада.
– Зачем?
– Побеседовать.
– Может, лучше куда-нибудь зайдем?
– Господин де Сентак, стены всегда имеют уши. В то же время я не знаю ни одного случая, когда кто-нибудь подслушал бы разговор на свежем воздухе. В общественном саду, завидев приближающихся к нам людей, мы будем произносить только слова, предназначенные для их ушей.
– Но ведь… – с сомнением в голосе протянул Сентак.
– Ага! Понимаю. Вы боитесь, как бы вас не увидели со мной. Успокойтесь. В городе меня знают как де Самазана, а человек сто считает дворянином почище вас.
– В таком случае давайте действительно пойдем в общественный сад.
– И вы увидите, что в беседе на свежем воздухе нет ничего такого, особенно если разговор не предназначен для чужих ушей. Это единственное место, где verba действительно volant[10].
– Вы получили классическое образование? – удивленно протянул Сентак.
– Может быть.
В этот момент собеседники вошли в железные ворота общественного сада.
Когда они сделали несколько шагов в густой траве, покрывавшей в те времена лужайки, утопавшие в тени изумительных лип, на месте которых ныне вырос Ботанический сад, Сентак остановился, скрестил на груди руки и спросил: – Какого дьявола вам от меня нужно?
– Хочу поговорить с вами об очень важном деле.
– Но мы ведь договаривались, что через две недели я сам к вам приду и отдам распоряжения.
– Сударь, – ответил ему Семилан, – как вам известно, после смерти Андюса его люди стали подчиняться мне.
– Да, вчера вечером вы мне уже об этом говорили.
– Но дело в том, что если у Андюса были одни принципы, то у меня – совсем другие.
– И что вы хотите сказать этим своим афоризмом?
– Это, сударь, означает, что нам выпало жить в эпоху, когда все меняется самым удивительным образом. Говорят, что сейчас строятся дороги, по которым без лошадей одновременно смогут двигаться сразу несколько экипажей. Эти дороги уже получили название железных.
– Какое отношение все это имеет к нашему делу?
– Сейчас увидите.
– Боюсь, господин Семилан… – начал было Сентак.
– Простите, но господин де Семилан, окажите любезность называть меня так.
– Ха! Даже если мы одни?
– Вы предпочитаете, чтобы я называл вас саилем?
Сентак вздрогнул, посмотрел собеседнику прямо в глаза и сказал: – Господин де Семилан, мне неведомо, посвящены ли вы во все мои тайны или же владеете лишь некоторыми из них, но призываю вас ни с кем ими не делиться, потому как для вас это вопрос жизни и смерти.
– Моя жизнь принадлежит только мне и больше никому. И я слишком дорожу ею, чтобы не уметь защищать.
– Я вас предупредил, – молвил супруг Эрмины совершенно безразличным тоном, – можете продолжать, я вас слушаю.
– Ну что же, сударь, я тоже решил совершить весьма примечательный прогресс в своем ремесле.
– Вот как?
– Да, господин де Сентак. Вы не находите, что методы, которыми до настоящего времени так щедро пользовался Андюс, безнадежно устарели?
– Возможно.
– Андюс, будучи безногим и как следствие слабым, очень любил прибегать к насилию.
– А вы?
– Я, сударь, насилия не боюсь, но презираю его. Если человек действительно силен, ему пристало пользоваться новыми методами и средствами. Он берет себе достаточно громкое имя, вливается в общество, вращается в свете и становится его неотъемлемой частью. Если он ведет себя скромно, его присутствие никого не смущает, и он проникает в семейные тайны. С таким багажом можно далеко пойти, успех при подобном подходе гарантирован в большей степени, чем на большой дороге.
Сентак смотрел на Семилана не без доли восхищения.
– В самое ближайшее время наша профессия претерпит определенные изменения, – продолжал бандит. – Жандармы рано или поздно одолеют разбойников. И те бандиты, у кого на плечах есть голова…
– Такие, как вы?
– … такие, как я, должны создавать основу для дальнейших действий в обществе, которое они намерены эксплуатировать.
– Именно по этой причине вы и стали господином де Самазаном?
– Ну да! Но на вашем месте я бы не стал заблуждаться. Не нужно действовать слишком поспешно. Мои люди мне по-прежнему подчиняются, и если в данный момент я здесь, это еще не значит, что я не контролирую Совиную башню и замок Руке.
– Знаете, господин де Самазан, мне кажется, вы слишком много говорите.
– Вы заблуждаетесь, ведь все, что я только что сказал, – лишь прелюдия к тому, что мне еще нужно вам сообщить.